Читать интересную книгу Портмоне из элефанта : сборник - Григорий Ряжский

Ленчик однажды видел ее в мастерской у известной художницы Аннетты Бернштайн и сейчас сразу узнал — это была Фируза. В прошлом она работала ведущей манекенщицей Ташкентского дома моделей, а сейчас, по возрасту, перешла в модельеры и трахалась с одним из секретарей тамошнего узбекского ЦК.

Ленчик посмотрел на нее задумчиво, чуть заметно улыбнулся и распевно произнес:

— Я пью, но еще не придумал, из двух выбирая одно: веселое асти-спуманте иль папского замка вино…

— Это ваше? — заинтересованно спросила Фируза.

— К сожалению, нет, — с легкой игривой грустью ответил Ленчик, — это Мандельштам…

— Ну, конечно же… — неуверенно улыбнулась Фируза, — конечно…

Очкастая интеллектуалка, та, которая сучка, никак не прореагировала.

«Если я ее не трахну, — подумал Ленчик, — то просто умру, по-настоящему…»

Он мысленно представил себе, как эта утонченная стерва извивается в его, Ленчиковых, объятьях, и понял, что охота началась, любой ценой… На кону стояла честь, защищавшая чуть раньше интересы принесенного им яйца Фаберже, а теперь — просто — без Фаберже.

Дамы тем временем собрались уходить. Нана Евгеньевна приложилась к Эмминой щеке, вытянув губы трубочкой, и сказала:

— Деточка, я тебе завтра позвоню, мы идем в посольство на прием, Гендрих пригласил, он за нами заедет…

Ленчика Нана продолжала упорно игнорировать.

— Может, вас подвезти? — спросил он, не обращая внимания на ее демонстративную отстраненность.

«Но ведь кто-то же ее трахает…» — вплыла в голову неожиданная по своей простоте мысль, и он вежливо переспросил:

— Вы не на машине? А то я сейчас свободен…

Каким-то местом, расположенным между пупком и Фаберже, он почувствовал, что стрелка на Трубе отменяется.

«Попал на лавэ… — подумал он без особого огорчения. — Ох, разведчик меня вздрючит, и фирмач больше не нарисуется…»

— Хорошо, — ответила Нана Евгеньевна, — подвезите…

Когда его «семерка» тормознула у дома на Пятницкой, было уже совсем темно. Пока они молча ехали, он обдумывал план действий. Решение пришло неожиданно и было моментально утверждено в связи с отсутствием какой-либо альтернативы.

— Благодарю вас, Леонид, — сдержанно произнесла она и взялась за ручку двери.

— Скажите, Нана Евгеньевна, — промолвил Ленчик, — а как вы насчет трахнуться?

Дама на секунду замерла, не веря, видимо, своим ушам, медленно развернулась к водителю, дрогнувшей рукой сняла очки и уставилась на Ленчика изумленным взглядом.

— Ах ты гнус, — тихо произнесла она с красным от гнева лицом, — да за кого ты себя принимаешь, ублюдок? Искусствовед липовый, спекулянтская морда… Иди других зассых поищи… то есть, — она смутилась, — я хотела сказать, других поищи… которые зассыхи… Как раз для тебя будут…

Поскольку теория его в очередной раз подтверждалась, Ленчик выслушал монолог со спокойной грустью и произнес заранее приготовленную фразу:

— Ну, а если триста, Нана Евгеньевна, тогда как, а?

Расчет оказался точным. Поразительно точным, в десятку… Нана Евгеньевна надела очки, сняла ладонь с дверной ручки, хорошо улыбнулась, автоматом превращая всю сцену в милую шутку, и сказала:

— Да… Это возможно, Леонид… Конечно…

Ленчик достал крокодиловый лопатник, отсчитал три бумаги и протянул даме:

— Это твое… и еще вот…

Он залез рукой в правый внутренний карман пиджака, где на длинной, двенадцатисантиметровой булавке были насажены сто пятьдесят непропаянных полусеребряных турецких цепочек, которые он принял на реализацию несколько часов тому назад на Ленинградском вокзале от питерского фарцовщика по кличке «Пионер», оптом, по девять рублей за штуку. Отдавать он их планировал в розницу от двадцати двух до четвертака. В левом кармане осталась висеть такая же булавка с цепями, но из желтого металла, по шесть рублей за штуку, тоже опт. В Питере Пионер заведовал тиром в детском Парке культуры, так, для социального лица и пенсионного стажа, но заодно еще столько же денег, сколько на фарцовке, наживал и на пульках для духовушек…

Ленчик на ощупь отстегнул крайнюю цепочку и протянул ее Нане:

— Возьми, котенок…

Против котенка, да еще на «ты», Нана уже не возражала, и любовью они занялись прямо здесь, в машине, на заднем сиденье, в темноте Замоскворецкого двора… Нана, как он и предполагал, оказалась сучкой искушенной и жутко страстной. Про «это» она знала все, а, разогретая дополнительным подарком, делала еще больше… Ленчик едва успевал фиксировать последовательность производимых операций, но о деньгах все-таки вспомнил, правда, не раньше, чем все закончилось…

Они привели себя в порядок, и тогда Ленчик приступил ко второй, промежуточной фазе сложных отношений, предполагающих романтику, но не настолько, чтобы понести убытки. Хватит на сегодня потерянного фирмача…

— Я бы, конечно, хотел подарить тебе не это, а это вот… — Он отстегнул слева желтую цепочку и выудил ее наружу. — Золото, венецианского плетения, несерийного образца… Мне дали на комиссию, — он быстро поправился, — на исследование то есть. Но это чужое и очень дорого…

Нана поднесла цепочку к глазам. Проба присутствовала, но почти не читалась.

— Сколько? — жестко спросила она Ленчика.

Ленчик понял, что снова попал… Попал не в том, привычном «на», а в этом, правильном смысле слова. В десятку…

— Четыреста пятьдесят, — с горечью в голосе произнес он, — но для меня — триста…

Нана достала три его бумаги и сунула их в бардачок.

— И поедем к тебе, да? — Она вопросительно взглянула на Ленчика.

— Состоялось, — тяжело вздохнув, ответил он, — едем…

…Нанки уже в квартире не было. Когда и куда она делась, ему было неведомо. Вспомнился утерянный фирмач.

«Точно, разведчик голову оторвет… — проснулось в нем прежнее беспокойство. — И на хуя я с этой Нанкой связался? Доски теперь зависнут…»

Вновь зазвонил телефон. На этот раз это был его напарник по делам Витек, Витюшка, разведчик…

…Разведчиком Ленчик звал Витька не случайно. Тот действительно в свое время служил и в чине майора был изгнан из армии, точнее, из ГРУ — Главного разведывательного управления, где работал шпионом по восточногерманской линии, несмотря на братские узы, насмерть перетянувшие кованым морским узлом два дружественных соседних лагеря одной большой общей соцзоны. Не слишком увлекаясь вмененным ему в служебную обязанность шпионством, он сосредоточился главным образом на воровстве, вместе с начальственным и открестившимся позже от всего генералом, который его же и сдал, несправедливо заподозрив в утаивании части общей доли. В этот раз обошлось без тюрьмы, генерал с генеральшей боялись возможного компромата. Но, выждав пару лет, уже в Москве, Витьку устроили такую ловкую чекистскую разработку, что он, бывший штабной аналитик, хитроумный и многомудрый крутила, не повел и ухом, даже когда ему сначала подсунули, а потом прихватили с николаевскими золотыми червонцами в момент сбыта своему же подставному агенту-стукачу. Защитник в суде тоже был из них, но все обошлось, несмотря на это, всего лишь четырьмя годами общего режима без конфискации и последующего поражения в правах, так как Витек, с его же, агента, помощью, не выходя из камеры, так умело и органично смог соединить разнообразные интересы сторон, включая обвинение, судейских, защиту и свою собственную, что все остались очень довольны и вспоминали Витька с благодарностью. А в это время Витек уже организовывал на зоне, где отбывал наказание, цех по производству деревянного ширпотреба одновременно с небольшой художественной мастерской по изготовлению псевдохохломы из отходов производства. К мастерской прибились со временем и вольнонаемные гражданские лица, в основном бабы, так что у Витька была и гражданская жена, и отдельная комната, выделенная ему начальником колонии, или по-местному — Хозяином, через стенку от Ленкомнаты. Хозяин, естественно, был в доле, вернее, Витек был в доле, ну а Хозяин в нем просто души не чаял и поэтому нередко отпускал его на уик-энды в Ялту… Через два года он устроил Витьку досрочное освобождение при условии, что тот еще два года будет продолжать руководить производством в пополаме — пятьдесят на пятьдесят. Витек подумал и согласился — условия были честные, как и сам Витек…

— Слушай, у меня тут семнашка нарисовалась за двушник, праздник, по левкасу, двухрядная, двадцать девять клейм, сплошь фишки, не деланая, и чиновая одна, восемнашка, за единичку. Краснуха была еще дешевая, но убитая совсем, я не стал брать. Ну, еще у них пластики килограмма на три, не меньше, больше трехскладной все, хотят, как всегда… Может, возьмем все разом, я их еще опущу по пояс… А? — Витек говорил бодро и свежо, потому что ежедневно, уже в течение многих лет, принимал вечером по сто пятьдесят за ужином, дома, культурно, где вместе с ним жили любимая жена, два сына-школьника и пудель Вертухай, удачно соединивший в имени своем вертлявость собачьей натуры с ностальгическими воспоминаниями хозяина. После ста пятидесяти он шел проверять уроки у сыновей. Требовал это учебный процесс или нет, ему было не важно — он любил во всем порядок и систему. Потом он в состоянии полнейшего опьянения укладывался спать и вставал утром как огурец — свежий, с крепкими пупырышками.