— Хотелось бы откликнуться тем же.
Неучтивость супруга поразила Лиззи до глубины души, краска стыда горячей волной прошлась по всему ее телу… И, пока она в онемении глядела на него, Аддингтон подхватил ее под руку и поволок прочь по коридору. Лишь оказавшись в комнате один на один, Лиззи сумела возмутиться:
— Что вы себе позволяете, скажите на милость? Ведете себя, как неотесанный мужлан. Как… как…
Верного слова никак не находилось, и Аддингтон заботливо подсказал:
— Грязная скотина? Мерзкое животное? Бессовестная свинья? Выбирайте любое из оскорблений, однако никогда, — он сграбастал ее за локоть и посмотрел прямо в глаза, — слышите, никогда не заговаривайте более с этим мужчиной.
Что он вообще себе позволяет?
Элизабет возмутилась:
— Вы не имеете права запрещать мне такое. Лейтенант Джексон — мой старый знакомец, и я не намерена отказывать ему от дома в угоду вашему ревнивому самодурству.
— Ревнивому самодурству? — повторил Аддингтон не без сарказма. Хотел добавить что-то другое, однако произнес: — Впрочем, думайте, как хотите. Однако с Джексоном более не заговаривайте…
— И не подумаю слушаться, — Лиззи замотала головой, — меня, в отличии от вас, учили манерам.
— Меня, в отличии от вас, Элиза, — повторил ее супруг, — учили не менее важным вещам: «Жена да убоится мужа своего».
— Однако вы упустили самое главное, — парировала она, — «Так каждый из вас да любит жену свою, как самого себя».
С этими словами она отворотилась к зеркалу, в надежде избавиться от неприятного собеседника, однако Аддингтон не уходил. И пусть Лиззи очень хотелось подсмотреть, чем он там, собственно, занят — не позволяла уязвленная гордость. А вскоре явился слуга с приглашением к ужину…
— Ужин готов, — произнес Аддингтон как ни в чем ни бывало. — Прекратите изображать пустую занятость и пойдемте к столу.
Элизабет отозвалась:
— Я вовсе не голодна. Ужинайте сами!
— Ничего более детского и ожидать было нечего. — Насмешка Аддингтона жалила, словно пчелиное жало. Лиззи стиснула кулаки, а он добавил с порога: — Пожелал бы вам доброй ночи, да не уверен, что голодный желудок способствует доброму сну. И посему приятно оставаться, дорогая!
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, и Лиззи ударила по туалетному столику кулаком… Скривилась от боли, и, припомнив каждое из подсказанных Аддингтоном оскорблений, послала их ему вслед тихим шепотом (ругаться вслух было бы слишком неприлично), в чем и нашла своеобразную отдушину.
Явившаяся вскорости Джейн помогла ей снять платье и перешла к волосам… Каждый раз, как она касалась ее волос, девушка вспоминала вечер после свадьбы: «У вас красивые волосы, мэм. Уверена, они понравятся вашему мужу!» Кажется, Аддингтону ничего в ней не нравилось: его насмешки следовали одна за другой, казалось, ему доставляло удовольствие выставлять ее полной дурочкой.
— Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? — осведомилась вдруг горничная, продолжая водить щеткой по ее волосам. — Никакого недомогания… женских болей… Вас не тошнит по утрам?
Лиззи, думавшая о другом, в недоумении глянула на служанку.
— Ничего такого. Зачем ты спрашиваешь?
Джейн пожала плечами.
— Я подумала, — смутилась она, — мистер Аддингтон и вы… Обычно после такого… Извините, если ошиблась!
Элизабет отчего-то покраснела. Собственная горничная знала о браке больше нее! Хоть Лиззи и была благодарна судьбе за первую несостоявшуюся брачную ночь, сам факт ее отсутствия… и наличие здорового любопытства заставляли сердце сжиматься от мысли о том, что ждет ее в новом доме.
Свершится ли там это ужасное, на что намекала тетушка? И будет ли оно в действительности настолько ужасным… Лиззи желала и не желала одновременно получить ответы на мучившие себя вопросы.
— Ой, листок в волосах! — воскликнула Джейн, вычесывая нечто из волос хозяйки. И вдруг потемнела лицом…
— В чем дело?
— Папоротник. Это листок папоротника, — прошептала она.
— Откуда он в моих волосах? — удивилась Лиззи.
И Джейн отозвалась:
— Там вдоль дороги было много таких кустов…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Лиззи мгновенно поняла, что говорит она именно о стоянке в лесу. Припомнила нечто пугающее за спиной и голос, нашептывающий на ухо…
Решила оборвать эти мысли словами:
— А что, мне всегда нравились папоротники. — И удивилась, когда горничная одарила ее по-настоящему испуганным взглядом.
Допытываться о причинах она не стала: Джейн, эта хрупкая эльфоподобная девица, навязанная ей новой семьей, все еще не стала подругой для нее. Да и станет ли когда… Было в ней что-то эдакое, непроизвольно отталкивающее. Лиззи обрадовалась ее уходу и возможности побыть одной… В последний раз взглянула на увядший листок папоротника и залезла под одеяло. Уснула, едва коснувшись головой подушки…
… И проснулась со взмокшими волосами. В полной темноте… Под звук щелкнувшего замка.
— Джейн? — позвала она тихим голосом. — Джейн?
Лунный свет прочерчивал световую дорожку от окна до матраца служанки, и Лиззи видела, что ее нет на месте. Куда она могла выйти? Зачем? Она провела руками по волосам, лицу, коснулась затвердевших сосков и разом припомнила виденный сон: крепкие руки, обнимающие себя со спины, тихий голос, нашептывающий на ушко, и чувства, которые она при этом испытывала: смесь страха и неведомого доселе удовольствия. Удивительное, кружащее голову сочетание, сладкой истомой разливавшееся по животу… И Лиззи снова прикоснулась к своему телу. Сделала то, что прежде ни за что бы себе не позволила, что почиталось постыдным в любом из постулатов благовоспитанной девицы.
Переступила неведомую черту между ребенком и взрослой женщиной… И пока лежала под впечатлением от странного сна, силясь закрыть глаза и снова забыться сном, все ждала, что Джейн вернется на свой матрац… Но этого так и не произошло.
16 глава
— Мэм, пора просыпаться! Хозяин велел собираться в дорогу. — Джейн, свежая и румяная, стояла у ее постели с кувшином в руках. — Я приготовила воды для умывания и достала шерстяную накидку. День обещает быть ветреным!
— Благодарю, Джейн, — отозвалась Лиззи, исподволь изучая служанку. Вылезла из постели и принялась умываться. Та стояла с полотенцем в руках, и Лиззи не удержалась: — Я просыпалась посреди ночи и заметила, что тебя не было в комнате. Надеюсь, ничего не случилось? — спросила она и обернулась, принимая полотенце из ее рук. Только потому и сумела заметить секундное замешательство во взгляде служанки, вспышку испуга, паники.
— У меня прихватило живот, — ответила та. — Я думала выспросить лекарств у хозяйки, однако она ничем не могла мне помочь.
Элизабет изобразила сочувствие.
— Надеюсь, сейчас тебе лучше? Ты вовсе не кажешься больной.
— Я выпила немного молока, и хворь отступила. Благодарю, миссис Аддингтон!
Элизабет ей не поверила: ни ее на удивление спокойному голосу, ни ловким рукам, затягивающим шнуровку корсета, ни кроткой улыбке, обращенной на себя, — ничто, кроме секундного замешательства, замеченного ей ранее, не выдавало обмана служанки.
И это по-настоящему настораживало…
Зачем она солгала? Что скрывала?
Мысли об этом пришлось отложить на время: девушка припомнила встречу с Джексоном и очень надеялась свидеться с ним перед отъездом, попросить прощение за оскорбительное поведение мужа. Однако, как бы сильно она этого ни желала, встреча так и не состоялась… Молодой человек, должно быть, еще спал (рассвет только занимался), писать же ему она не могла.
С тяжелым сердцем покинула Лиззи гостиницу и заняла место в экипаже… Поэзия, и прежде утратившая для нее интерес, сейчас и вовсе была позабыта: она сидела, уставившись в окно на проплывающие мимо пейзажи, и их холмистая монотонность убаюкивала ее. Равнины ее родного Хартфордшира, бескрайние вересковые пустоши здесь отступили, сменившись горными кряжами на горизонте и вьющейся средь поросших травою холмов ленты дороги. Все было новым, все было другим…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})