в западном мире до сих пор существует публичная зона, находясь в которой обычные люди проливают крокодиловы слезы перед всем честным народом: мы говорим, разумеется, о телевидении. Большинство реалити-шоу построено на демонстративном проявлении эмоций, в том числе и плача. К примеру, в программах, в основе которых лежит соревновательный принцип, проигравшие в финале зачастую разражаются бурными рыданиями: неважно, идет ли речь о красивой молодой женщине, занявшей второе место в «Топ-модели по-американски», или же о брутальном лесорубе, который напрасно боролся за победу на экзотическом острове в «Последнем герое». Подобная эмоциональность легко передается зрителям, по крайней мере самым чувствительным, однако зачастую все это лишь искусно написанный сценарий. Заключительные сцены в умелых руках монтажера могут быть составлены из разных фрагментов, снятых в совершенно иных ситуациях, а если финальное крещендо в виде рыданий заставляет себя ждать, можно прибегнуть к проверенному в телевизионной среде способу – специальному ментоловому карандашу для слез.
Смех без причины
Не следует также, веселя окружающих, зубоскалить и делать неподобающие жесты, гримасничать и ломаться, ибо зачем унижать себя в угоду другим – это ремесло не порядочного человека, но шута и скомороха.
Джованни делла Каза. Галатео, или Об обычаях (1558)
Хорошо воспитанным дамам не подобает размахивать руками при ходьбе, есть на улице, сосать ручку зонтика, протискиваться сквозь толпу, шуметь и громко разговаривать или смеяться в толпе, а также шептаться на людях.
Томас Хилл. Пособие по этикету Викторианской эпохи (1873)
В Средние века советы делла Каза и профессора Хилла, автора «Пособия по этикету Викторианской эпохи» (The Essential Handbook Of Victorian Etiquette), вызвали бы явное недоумение, а человека, им следующего, посчитали бы черствым. Михаил Бахтин в своей работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Возрождения» утверждает, что смех и пародия в ту пору выполняли важнейшие функции. Гротескный, карнавальный хохот громогласно раздавался как на площадях, так и в церквях.
В городах карнавалы традиционно длились вплоть до трех месяцев в году, так что праздник являлся существенной частью средневекового уклада. В это время все переворачивалось с ног на голову и смеяться было можно над чем угодно. После пасхальных празднований хохот гремел в церкви, где священники обменивались шутками. Смех считался выражением радости, связанным с воскрешением Христа. В ходу были и пародийные литургии, к примеру «Литургия пьяниц» и «Литургия игроков». Наряду с этим в память об усопших устраивались шумные пирушки с возлияниями.
В праздничные дни рынки и улицы наводняли танцующие люди, шуты и скоморохи. Шутов выбирали в епископы, а головным убором им служило нижнее белье. Спиртное лилось рекой. Помимо пародий средневековый юмор также был сосредоточен на человеческом теле и его выделениях. Шутки практически всегда были связаны с выпивкой, обжорством, сексом, половыми органами, мочой или экскрементами.
Специфику средневекового юмора хорошо передает история о встрече поэта Данте и придворного шута. Присутствующие забавлялись игрой, согласно которой человек должен был делать все, что прикажет ему партнер. Шут велел Данте снять с головы шляпу и помочился в нее – под бурный хохот остальных. Поэт невозмутимо наблюдал за всеобщим весельем, а когда подошла его очередь, приказал шуту надеть использованную не по назначению шляпу на голову.
Грубый юмор был в почете как у дворян, так и у простонародья. Современник удивлялся в 1579 г., что люди от души веселились, когда кто-нибудь случайно обнажал свои срамные места. Если кто-то из присутствующих успевал приложить к голому месту раскаленный чугунный утюг или зажженную свечу, то веселью остальных не было предела, про ожог же предпочитали не вспоминать.
Также были весьма популярны двусмысленные прибаутки на тему секса. Известные религиозные тексты переиначивали так, чтобы в них было как можно больше непристойностей.
Темы для шуток сильно менялись в зависимости от эпохи. Аристотель считал поводом для смеха «безобразие, никому не приносящее вреда и ни для кого не пагубное». Философ Томас Гоббс говорил: «Внезапная слава есть страсть, производящая те гримасы, которые называются смехом. Она вызывается у людей или каким-нибудь их собственным неожиданным действием, которое им понравилось, или восприятием какого-либо недостатка или уродства у другого, по сравнению с чем они сами неожиданно возвышаются в собственных глазах». Разумеется, не приносящее вреда безобразие и недостатки других людей всегда были отличным поводом для веселья, однако другой вопрос – что именно в разное время подпадало под такое определение. В Средние века смех был исключительно свободным и жестоким. К тому же объектами насмешек в основном становились умственно неполноценные, непохожие на других и принадлежащие к низшему классу люди: к примеру, средневековый хронист Пьер де Фене так завершил свой рассказ об истреблении шайки разбойников: «И все смеялись громко, поскольку все убитые были бедняками из низшего сословия».
Над крестьянами издевались также в песнях и шуточных молитвах, которые порой были очень жестокими: «Всемогущий Господь, породивший вражду между церковниками и батраками, дай нам хлеб наш руками крестьян, дай нам наслаждаться их женами и дочерями и радоваться их страданиям». В шутках зачастую отсутствовал юмор, а его заменяли лишь грубое бесстыдство, обман, оскорбления и непристойности, которые, как пишет культуролог Якоб Буркхард, в своей жестокости и злобе превосходили всё. Участники карнавала обычно носили маски, что позволяло им чувствовать себя безнаказанными. Скрыв лицо, легко оскорблять прохожих и распространять гадкие слухи и клевету.
Людей, которых в обществе не любили, подвергали унижениям, оскорблениям и осмеянию. Позорное наказание всегда было публичным, и зачастую в травле жертвы участвовали все члены сообщества. Так называемое шаривари (от фр. charivari – «кошачий концерт») известно во всех странах Южной и Центральной Европы. Причины тут практически всегда без исключения крылись в личной жизни наказуемого. Шаривари часто подвергали прелюбодеев и подкаблучников. Если, например, мужчина позволял женщине себя ударить, его сажали задом наперед на осла, вручив в качестве руля хвост животного, и в таком виде провозили по улицам на потеху толпе под аккомпанемент «кошачьего концерта» – звон и грохот металлической посуды и прочих немелодичных инструментов. Порой даже суд мог наложить на человека подобное позорное наказание. Еще в XVIII в. в Лангедоке обычным способом публичного осмеяния было обвалять провинившегося в меду и перьях.
Отдельные насмешки были уготованы и представителям различных национальных меньшинств: так, в Древнем Риме во время карнавалов евреев принуждали проходить по улицам столицы, пока горожане швыряли в них грязью для пущего веселья. Подчас даже публичная казнь обретала некие карнавальные черты: так, жители города Монса в XV в. выкупили из тюрьмы главаря