Читать интересную книгу Свирепые калеки - Том Роббинс

Свиттерс высунул руку из-под москитной сетки и загасил свечку у изголовья.

– Сладких снов тебе, Морячок. Завтра в это же время, если все пойдет хорошо, ты станешь свободным Моряком. Собственно говоря, ты вообще Моряком уже не будешь, а будешь дикой птицей без имени.

Не в состоянии решить, завидует он попугаю или нет, Свиттерс обратил свои мысли – как это делал обычно, укладываясь спать, – к тому, как слово и грамматика координировались с дневной активностью и действием – как язвили, отражали, объясняли, обогащали или направляли его жизнь, как вступали с нею в противоречие и противопоставление. Так уж случилось, что тем вечером в лингвистическом «интерфейсе» возникло нечто совершенно неожиданное, возможно, даже важное. А именно:

Название «атапаскские языки» распространяется на семью весьма схожих между собою языков, на которых говорят североамериканские индейцы канадского Юкона, а также племена Аризоны и Нью-Мексико, хотя эти группы отделяют друг от друга более двух тысяч миль и у каждой развилась своя, абсолютно самобытная культура. А теперь вот, как ни удивительно, обнаружилось, что один из атапаскских диалектов, похоже, мигрировал далеко на юг, до самой перуанской Амазонки. Прощаясь с попутчиками у входа в гостиницу, Свиттерс сперва смерил пристальным взглядом бутылку с писко в руках у Инти, а затем мальчишек, что робко жались за его спиной. Обнажив изъеденные кокой зубы, Инти шлепнул ближайшего к нему паренька по заду и, отвернувшись, пробормотал: «Udru». Предполагалось, что это – шутка, понятная лишь посвященным. Инти в самых безумных своих джунглевых снах даже вообразить не мог, что Свиттерс опознает в «udru» атапаскское слово, означающее «вагина».

Да, но Свиттерс знал название этой анатомической детали на семидесяти одном языке. Такое уж у него было хобби.

Он ухмыльнулся в темноте: какой он, однако, эрудированный!

Проснувшись на следующий день, Свиттерс кое-как совершил утренний туалет с помощью холодной воды, надел чистый белый полотняный костюм поверх гладко-зеленой футболки (ее оттенок хорошо сочетался с атмосферой комнаты) и сошел вниз. Светловолосый джентльмен с младенчески-розовым лицом, замеченный накануне вечером, по-прежнему восседал в баре, причем на том же самом табурете. Однако вряд ли он провел там всю ночь: он тоже был чисто выбрит, а вместо бутылки джина перед ним стоял чай.

– Ага! – окликнул незнакомец Свиттерса с отчетливым британским акцентом. – Ищете, где бы позавтракать?

– Читаете мои мысли, приятель. – Со вчерашнего утра у Свиттерса крошки во рту не было. – Эти треклятые петухи так орали – разбудили меня, еще солнце взойти не успело. Хотелось бы верить, что здесь найдется яичко-другое. Если нет, сойдут и фрукты. Или миска каши.

– Отрадная всеядность! – откликнулся джентльмен, тут же завоевав симпатии Свиттерса благодаря своему лексикону. – Да еще и янки в придачу! Вчера вечером я вас за итальянца принял. Костюм на вас был тот еще, но ведь костюм же! А сейчас решил было, что вы – собрат-подданный ее величества королевы. Вот уж не думал не гадал столкнуться с янки, да еще в костюме, и где? В поганом Бокичикосе!

– Ну, что до янки, боюсь, старые колонии – своего рода упаковка «ассорти». Никогда не знаешь, кто, когда и где объявится. – Свиттерс утвердился на соседнем табурете. – Скажите мне вот что: уместно ли и прилично ли заказать папайю?

Песочного цвета брови поползли вверх.

– Почему бы нет?

– Ну… гм… видите ли, на кубинском диалекте испанского данный фрукт называется словом «бомбита». «Маленькая бомбочка». Что, в общем, имеет смысл, учитывая форму фрукта и все прочее. А вот слово «папайя» у них означает «вагина». Своя логика просматривается и здесь, вы не находите?… Однако…

– О да, понимаю, – откликнулся англичанин. – Если в Гаване заказываешь jugо de papaya,[63] на тебя смотрят как-то косо.

– А то еще, чего доброго, угостят таким соком, от которого волосы на груди встанут дыбом. Фигурально выражаясь. – Англичанин чуть заметно поморщился, и Свиттерс добавил: – Выражение «вверх ногами» наполняется совершенно новым смыслом, вы не находите?

– Пожалуй. А после, я так понимаю, еще и сигаретка понадобится, – заметил англичанин – сухо, даже не пытаясь сострить.

– Лично я дальше косых взглядов не продвинулся.

– Понятно. Ну что ж. Не тревожьтесь. Сдается мне, в здешних краях слово «папайя» никого не обидит.

В это самое мгновение из мрака явилась девушка-метиска не старше Сюзи, пугающе хорошенькая, сжимая поднос с кукурузным хлебом и тропическими джемами, каковой и поставила перед британцем. Она вопросительно глянула на Свиттерса, и тот, внезапно разволновавшись, выпалил: «Бомбита», – тривиально испугавшись заказывать папайю: а вдруг и здесь вопреки очевидному это слово, чего доброго, означает…

– Нужна бомбита – ступайте к «Sendero Luminoso», – отозвалась девушка, одарив его опасливой, снисходительной улыбкой, какой встречают диагностированного душевнобольного.

Свиттерс, вспыхнув, быстро заказал яйца. А Моряк без фруктов на завтрак как-нибудь перетопчется…

Англичанин, по всей видимости, был слишком хорошо воспитан, чтобы приступить к еде раньше, чем обслужат его сотрапезника, и извлек откуда-то пижонский кожаный кейс с золотым тиснением на крышке – герб и надпись «Королевское антропологическое общество».

– Тьфу, пропасть! – выругался он, заглянув внутрь. – Похоже, ни одной распроклятой карточки не осталось. В таких местах поневоле становишься неряшлив. – Он вытер широкую розовую руку о рубашку и протянул ее собеседнику. – Р. Потни Смайт. Этнограф.

– Свиттерс. Мальчик на побегушках.

Они пожали друг другу руки. Рука Смайта вопреки опасениям Свиттерса оказалась вовсе не такой уж влажной и дряблой.

– Понимаю. Понимаю. Побегушки и привели вас в Бокичикос, мистер Свиттерс?

– Именно так.

– Долго ли… хм… побегушки продлятся?

– Au contraire.[64] – Свиттерс сверился с часами. Стрелки показывали 6:13. – Примерно через час у меня запланирована небольшая прогулка по живописным окрестностям. Затем, если, конечно, меня не потрясет до основания какой-либо из аспектов местной фауны…

– Что отнюдь не исключается. От здешнего поселения до боливийской границы представлены тысяча двести вилов птиц, двести видов млекопитающих, девяносто или более разновидностей лягушек, тридцать два вида ядовитых змей…

– … либо флоры…

– В изобилии великолепнейших образчиков растительного царства, будьте уверены.

– …я рассчитываю отбыть отсюда уже вечером. Самое позднее – завтра утром.

– Жаль, – отозвался Р. Потни Смайт, хотя почему жаль – не объяснил.

Возвратилась девушка, неся пластиковую тарелку с яичницей и бобами. Свиттерс одарил ее улыбкой. Если и есть хоть какой-то повод задержаться в Бокичикосе…

Покончив с завтраком, Смайт закурил сигарету с пробковым фильтром, глубоко затянулся и обронил:

– Честное слово, не хочу вас обидеть и от души надеюсь, что вы не сочтете меня нахалом, но… хм… роль мальчика на побегушках вас не напрягает? Ну, я имею в виду – в вашем-то возрасте и с вашим-то вкусом в том, что касается одежды…

– Честный труд – не позор, приятель. Наверняка у вас была возможность понаблюдать за честным трудягой – даже если сами вы в процессе не участвовали.

– А почему бы и нет?

– В свою очередь скажу, что не хочу вас обидеть, мистер Смайт…

– О, зовите меня просто Потни.

– Но, во-первых, ваш акцент свидетельствует, что скорее всего годы формирования личности вы провели, гоняя крикетные мячики по ровно подстриженным лужайкам в Конвей-на-Твитти или еще в какой-нибудь прелестной Усадьбе, где тяжести ворочают, как правило, слуги; и, во-вторых, вы специалист в той области науки, которой полагалось бы быть наиболее содержательной, интригующей, гибкой и поучительной из всех прочих областей, за исключением, может быть, физики элементарных частиц, и таковой она и была бы, если бы антропологи обладали хотя бы малой толикой воображения или самой что ни на есть рудиментарной способностью удивляться. Ну, пусть бы пороха в cojones… пороха в яйцах у них хватило взглянуть на широкую панораму, помочь сфокусировать и увеличить изображение, так вместо этого антропология сводится к робкому, нудному, узкоспециализированному упражнению в отлавливании гнид, просеивании дерьма и заглядывании в чужие дупла. В антропологии работы – непочатый край, Потни, старина, если только антропологи соизволят приподнять задницы со складных табуреточек – или табуретов в баре, если на то пошло, – и в достаточной степени расширить свой кругозор.

Потни выдохнул облако дыма; какое-то время оно дрожало в воздухе, точно медуза или раздолбанный зонтик: в осточертевшей влажности пары рассеивались медленно.

– Вашему обвинению, смею заметить, недостает не столько энтузиазма изложения, сколько фактов. В защиту «мальчика на побегушках» аргумент выдвинут хороший, но, боюсь, убийственно старомодный и, с моей точки зрения, довольно ограниченный сам по себе. У нас, этнографов, за плечами долгая история непосредственного участия в повседневной жизни культур, которые мы изучаем. Мы едим их пищу, говорим на их языке, из первых рук узнаем их обычаи и традиции…