Читать интересную книгу Чернозёмные поля - Евгений Марков

Школ было мало летом, но Надя с Анатолием откапывали их, где только было можно. Прикосновение прочно установившейся цивилизации подействовало благодетельно на развитие Нади. Каждый день пребывания её в новой обстановке стоил годов ученья. У ней словно глаза раскрывались на многое, и от этого расширения и просветления внутренних перспектив делалось невыразимо сладко на душе. Суровцов был счастлив вдвойне, за себя и за свою Надю. Словно её юношеский рассвет происходил в его собственной голове, в его собственном сердце. Глубже всего и неожиданнее всего поразило Надю чувство свободы, охватывающее в Швейцарии всякого, кто входит в неё из старой общественной атмосферы иных стран; она затрепетала от радостного изумления, когда их горный проводник, корявый, осадистый человек, в кургузом деревенском фраке, протянул ей свою мозолистую руку и крепко пожал на прощанье её розовые пальчики.

— Danke Ihnen sehr, Ulrich, — говорила растроганная Надя, а честный Ульрих, не выпуская Надиной ручки и смотря в её свежие глазки с лаской и сочувственной улыбкой, твердил сквозь зубы:

— Oh, drüber ist nicht zu sprechen, Fraülein, ist nicht zu sprechen…

Он знал, что Суровцов муж Нади и всё-таки всю дорогу говорил ей «Fraülein“. На всяком шагу убеждалась Надя, что в демократическом обществе этой честной и трудолюбивой республики занятия людей не разобщают их друг от друга в отдельные породы зверей. Толстая Марьета, в чёрном бёрнском корсаже с серебряными цепочками и бляхами, убиравшая их чердачок, с самою наивною бесцеремонностью подходила на публичных прогулках к Наде и садилась около неё с своею корзиночкою, стараясь любезно объяснить ей всё, что было для Нади любопытного и незнакомого. А Heinrich, молодой портье пансиона, встречаясь с Надей на улице в своём приватном костюме, с такою галантерейною любезностью приподымал модную шляпу и отчеканивал обычное: «Ich empfehele mich Ihnen bestens», что Надя простояно принимала его за кого-то из своих немецких знакомых и терялась в усилиях вспомнить его имя.

Пароход пристал к площадке Grand'hôtel, не доезжая городской пристани Веве.

— Выйдем здесь и пройдём пешком до Веве; мы ещё ни разу не были в Grand'hôtel, — предложил Суровцов. — Тут прехорошенький парк.

Они пошли под руку к террасам отеля. Блестящая публика наполняла террасы, балконы и садики кругом огромного и великолепного здания отеля, построенного в стиле Лувра. Целый рой разноцветных стройных девушек в грациозных соломенных шляпах, с обильными кудрями, с оживлёнными личиками, играли в крокет на песчаной полянке в обществе нескольких джентльменов, которых нельзя было сразу не признать за англичан. Эти девушки были тоже англичанки. Суровцов угадал это по естественности и простоте их движений, по их детскому интересу к игре, по отсутствию в них всякой жеманности и кокетства. Мимо весело игравшей толпы, немного укрывшись в тень сада, шагал взад и вперёд, не отрывая глаз от маленького молитвенника, чёрный католический патер в чулках и башмаках, с классическою чёрною пелериною и классическою чёрною шляпою с подогнутыми краями, представляя собою безмолвный протест против светских увлечений и поучительный образец христианского времяпровождения. Длинноносое, желтоватое лицо этого патера, с пронзительными недобрыми глазами, желчно глядевшими из-под нависших бровей, вместе со всем его траурным видом напоминало угрюмого ворона, случайно залетевшего в стаю невинно щебечущих пташек. У террас были другие группы. В тени огромных полосатых маркиз на блоках, за мраморными столиками, на марсельских проволочных качалках, стульях и табуретках расселась модно одетая публика, кто за газетою, кто за чашкою шоколада, кто за дамскою работою; взоры всех были прикованы к группе прекрасных английских лошадей рыжей и вороной масти, которых держали грумы в парадной форме, и на которых в эту минуту садились дамы и кавалеры Большого отеля.

Все эти кавалеры толпились тесным роем вокруг одной высокой, роскошно одетой амазонки, которая только что собралась подняться на седло. Ей подавал руку кавалер безукоризненно строгого и изящного тона. Когда голубая амазонка с высоты седла повернулась улыбающимся лицом к сопровождавшей её толпе, она показалась Суровцову и Наде поразительной красоты. Вся терраса любовалась ею, как залюбовались ею издали Суровцов и Надя.

Вдруг Надя остановилась, как вкопанная.

— Анатолий, ведь это Лида, — прошептала она. — Это граф Ховен с нею.

Голубая амазонка в эту минуту повернула свою лошадь от крыльца и двинулась к Суровцову с Надей.

— Лида! — весело вскрикнула Надя.

Лида вздрогнула и обернулась быстро, как ужаленная; она несколько мгновений не узнавала Надю, потом побледнела, покраснела и вскрикнула в замешательстве:

— Неужели это ты, Надя? Какими судьбами ты здесь? С Анатолием Николаевичем?

Суровцов довольно холодно раскланивался с Лидою.

— Ты где стоишь, Лида? Я непременно прибегу к тебе. Я тебе много расскажу, — говорила Надя, удивлённая смущением своей кузины. — Мы в Монтрё живём, уже два месяца, эта так близко.

— Ах, какая досада! А мы, как нарочно, сегодня уезжаем. Уж билеты взяты, — сказала Лида, теряясь всё больше и сконфуженно оглядываясь назад. — Ведь я здесь не одна… Муж мой должен был остаться в Азене, он ещё не кончил своего лечения. А меня доктора выпроводили в Швейцарию. Nicolas боялся пустить меня одну и дал мне в провожатые своего приятеля. Вы его, кажется, знаете немного, m-r Суровцов… Граф Ховен…

— Да я сейчас узнала его, я издали вас увидала! — уверяла Надя. В эту минуту к лошади Лиды подошёл грум в палевых гетрах и в палевом камзоле.

— Позвольте, графиня, — с важной серьёзностью произнёс он по-французски. — Ваша подпруга ослабла немного, когда вы садились. — Он стал подтягивать ремень и болтать, вежливо улыбаясь: — Шарль никогда бы себе не простил, если бы по его вине с графиней Ховен случилось маленькое несчастие. Да и господин граф, надеюсь, не простил бы мне этого.

Ни одного слова не могла произнести бедная Лида. Губы её побелели, глаза испуганно метнулись на Надю и Суровцова; она усилилась улыбнуться, но из улыбки вышло что-то такое лживое, униженное, раздавленное, что Надя широко раскрыла изумлённые глаза.

— Taisez vous, Charles, — резко оборвала Лида конюха и сказала, не глядя на Надю: — Слышите, как он величает меня. Они убеждены, что, кроме мужа, никто не может провожать женщину, эти развитые и либеральные европейцы. Я нарочно не разубеждаю их в их фантазиях, чтобы избавиться от всяких праздных разговоров и грязных соображений. Здесь нельзя иначе.

Граф Ховен тоже был на коне, окончив подсаживание дам; он подъезжал шагом к Лиде, не замечая, с кем она разговаривает, так как её лошадь заслонила от его глаз Надю и Суровцова.

— Выезжай вперёд, Лида, поедем одни, — сказал он по-русски твёрдо и уверенно. — А то этот попугай всю дорогу будет надоедать мне.

— До свиданья, Надя! Очень досадно… Я тебя нынче же разыщу, — смущённым голосом крикнула Лида, стараясь заглушить слова графа и быстро окутывая лицо вуалью. Она подняла лошадь коротким галопом и выехала, не оглядываясь, на улицу.

— Так вот как! А ведь ещё не прошло трёх месяцев от их свадьбы, — грустно улыбнулся Суровцов. — Я предвидел этот конец, но, признаюсь, никогда не воображал, чтобы он был так близок и так лёгок.

— Как? Неужели ты думаешь? Неужели это возможно? — с щемящим сердцем прошептала Надя, и её милое, доброе личико всё насквозь проступило выражением глубокого страдания. — О нет! Она не такая гадкая… Она не дойдёт до этого…

— Лида не могла дойти ни до чего другого, — сказал Анатолий. — Когда она давала слово своему мужу, она целовалась с своим любовником. Её сердце и её поступки всегда шли друг против друга.

«О, я этому никогда не поверю, никогда! — почти вслух твердила Надя, судорожно сжимая руку Анатолия, — тут какое-нибудь недоразумение».

Лида не отыскала Надю. Надя отправилась на другой день в Grand Hôtel de Vevey увидеться с Лидою. В списке приезжих она прочла на первом плане: M-r le comte de Hoven et m-me la comtesse de Hoven, avec suite, de S.-Petersbourg. Но портье объявил, что граф и графиня отправились сегодня с первым утренним поездом в Женеву и не оставили за собою номера.

Случай опять столкнул Надю с Лидою и опять так же нечаянно. В Базеле швейцарский поезд, на котором Суровцовы ехали в Германию, должен был ждать целых четыре часа отхода баденского поезда. Набродившись вдоволь по старинным кварталам вольного города, налюбовавшись зелёною, как малахит, водою Рейна, закованного в рамки отвесных стен, наслушавшись величественных звуков органа в древнем соборе, Суровцов с Надею возвратились в вокзал железной дороги и уселись в ресторане за кружкою пива. В ту минуту, как раздавался звонок, открывавший двери на железную дорогу, через ресторан быстро прошла Лида под руку с графом Ховеном, предшествуемая целою толпою носильщиков и прислуги. Она не заметила Нади, торопясь попасть в отделение первого класса, а Надя, с своей стороны, спешила в вагон третьего класса, в котором она совершала с Анатолием всё своё заграничное путешествие. Но в вагоне Надя потребовала, чтобы Анатолий непременно сыскал вагон Лиды и передал бы ей Надину просьбу повидаться с нею не первой станции, где поезд остановится хоть на четверть часа. Суровцову очень не хотелось видеться с Лидою после жестокого смущения её на дворе Grand Hôtel. Но он повиновался и без труда отыскал Лидин вагон. Когда он всходил на его лесенку, ничего не разбирая в наступавшей темноте, ещё не освещённой фонарями, до него донёсся тихий, но настойчивый голос графа Ховена; он говорил по-немецки кондуктору: