Она резко проснулась, со вздохом. До зари оставалось совсем ничего. Провела рукой по лбу. Ладонь повлажнела от пота.
«Что, по-твоему, я должна знать, Эдди? Ты хочешь, чтобы я знала что?»
На этот вопрос ответа у нее не было. И откуда он мог взяться? «Миста Дин, он мертв», — подумала Сюзанна и вновь легла. Пролежала еще час, но заснуть уже не смогла.
12
Как Хо-1, Хо-2 снабдили рукоятками. Но, в отличие от Хо-1, эти были регулируемыми. Если Патрик хотел идти, рукоятки раздвигались, и тогда он брался за одну, а Роланд — за другую. Если Патрик уставал и садился на повозку, Роланд сдвигал рукоятки и вез повозку один.
В полдень они остановились перекусить. После еды Патрик забрался на Хо-2, чтобы вздремнуть. Роланд подождал, пока не услышал, что мальчик (они продолжали так называть его между собой, каким бы ни был его возраст) похрапывает, и повернулся к Сюзанне.
— Что тебя гнетет, Сюзанна? Я бы предпочел, чтобы ты мне сказала. Я бы поговорил с тобой дан-дин, путь ка-тета больше нет, а я уже не твой дин, — он улыбнулся. И переполнявшая улыбку грусть разбила ей сердце, так что она больше не могла сдерживать слезы. И правду.
— Если я буду с тобой, когда мы увидим Башню, Роланд, все будет плохо.
— Как плохо? — спросил он.
Она покачала головой, слезы полились еще сильнее.
— Где-то должна быть дверь. Ненайденная Дверь. Но я не знаю, как ее найти. Эдди и Джейк приходят ко мне во сне и говорят, что я знаю, они говорят мне это своими взглядами, но я не знаю! Клянусь, что не знаю!
Он обнял ее, прижал к груди, поцеловал в ложбинку виска. Под нижней губой пульсировала болью язва. Она еще не кровила, но раздувалась все сильнее.
— Пусть будет, как будет, — повторил Роланд слова, однажды услышанные от матери. — Пусть будет, как будет, не нужно суетиться, позволим ка делать свою работу.
— Ты говорил, что мы вне досягаемости ка.
Он качал ее на руках, качал, и ей это нравилось. Ее это успокаивало.
— Я ошибся. Как ты знаешь.
13
На третью ночь она несла вахту первой, и смотрела в ту сторону, откуда они пришли, на северо-запад, вдоль Тауэр-роуд, когда рука схватила ее за плечо. Ужас выпрыгнул в ее разум, как черт из табакерки, она развернулась
(он позади меня, Святой Боже, Мордред подкрался ко мне сзади, и он в обличье паука)
рука ее уже сжала рукоятку револьвера и выхватила его из-за пояса.
Патрик отпрянул от нее, его лицо вытянулось от ужаса, он вскинул руки, загораживаясь. Если б вскрикнул, они бы точно разбудили Роланда, и все пошло бы по-другому. Но он слишком испугался, чтобы кричать. В горле у него что-то булькнуло, и все.
Сюзанна убрала револьвер, показала ему, что руки пусты, потом подтянула к себе, обняла. Поначалу тело его оставалось напряженным, он все еще боялся, но мало-помалу расслабилось.
— В чем дело, дорогой? — мягко спросила она. Потом воспользовалась фразой Роланда, не отдавая себе в этом отчета. — Что тебя гнетет?
Он подался назад и показал на север. На мгновение она не поняла, в чем дело, потом увидела пляшущие оранжевые огни. Прикинула, что до них несколько миль, вспомнила, что уже видела их раньше.
Заговорила шепотом, чтобы не разбудить Роланда: «Это всего лишь светящиеся пятнышки, сладенький, они не причинят тебе вреда. Роланд называет их гобами. Это что-то вроде огней святого Эльма».
Но он понятия не имел, что такое огни святого Эльма; она видела это по неуверенности, читающейся в глазах. Она вновь повторила ему, что огоньки не причинят ему вреда, и действительно, гобы к ним не приблизились. Наоборот, у нее на глазах начали удаляться и вскоре практически все исчезли. Возможно, она отогнала их своими мыслями. Раньше бы она в такое не поверила, но теперь знала, что возможно все.
Патрик начал успокаиваться.
— Почему бы тебе не лечь спать, сладенький? Ты должен отдохнуть, — ей тоже требовался отдых, но она боялась закрыть глаза. Скоро ей предстояло разбудить Роланда, а во сне к ней наверняка явились бы призраки Джейка и Эдди, более испуганные, чем прежде. Снова стали бы убеждать, что она знает что-то важное, тогда как она не знала, не могла знать.
Патрик покачал головой.
— Не спится? — Он кивнул.
— Тогда почему бы тебе не порисовать? — Рисование всегда его успокаивало.
Патрик улыбнулся, кивнул, тут же направился к Хо-2 за альбомом, осторожными, бесшумными, большими шагами, чтобы не разбудить Роланда. Рисовать Патрику хотелось всегда. Сюзанна догадалась, что и выжил он в подвале Дандело прежде всего потому, что знал: рано или поздно эта мерзкая тварь даст ему альбом и карандаш. «Он — такой же наркоман, как и Эдди, в те давние дни, когда тот прочно сидел на игле, — размышляла она, — только наркотик у него другой — узенькая графитовая линия».
Патрик сел и начал рисовать. Сюзанна продолжала нести вахту, но чувствовала странное покалывание во всем теле, словно от того, что за ней пристально наблюдали. Снова подумала о Мордреде, улыбнулась (улыбка принесла с собой боль: язва все раздувалась и раздувалась). Не Мордред — Патрик. За ней наблюдал Патрик.
Патрик ее рисовал.
Она просидела, не шевелясь двадцать минут, потом ее разобрало любопытство. Для Патрика двадцати минут вполне хватило бы, чтобы нарисовать «Мону Лизу», может, и на фоне базилики святого Павла. И покалывание было каким-то странным, будто причина была не психологическая, а физическая.
Она подошла к Патрику, но тот, с несвойственной ему стеснительностью, прижал альбом к груди. Но при этом хотел, чтобы она посмотрела на рисунок: желание это читалось в его глазах. Собственно, взгляд его переполняла любовь, хотя она подумала, что влюбился он в нарисованную Сюзанну.
— Дай я посмотрю, сладенький, — она взялась рукой за альбом. Но дергать не собиралась, даже если ему того и хотелось. Художник — он, вот и право решать, показывать свое творение или нет, принадлежало только ему. — Пожалуйста?
Еще с мгновение он прижимал альбом к груди. Потом, застенчиво, отведя глаза, отпустил. Она повернула альбом рисунком к себе, посмотрела. У нее перехватило дыхание, до того хорош был рисунок. Большие глаза. Высокие скулы, про которые ее отец говорил: «Эти сокровища Эфиопии». Полные губы, которые так любил целовать Эдди. Эта была она, такая же, как в жизни… но было и что-то, помимо нее. Сюзанна бы никогда не поверила, что любовь могла так ярко сиять в совершенной наготе в линиях карандаша, но она сияла, ты говоришь правильно, ты говоришь так правильно; любовь мальчика к женщине, которая спасла его, которая вытащила из черной дыры, где он наверняка бы и умер. Любовь к ней, как к матери, любовь к ней, как к женщине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});