Ведь Марвина все еще пригвождала к земле лапа ганзера, теперь словно налитая высокоуглеродистой сталью. И он никак не мог высвободиться.
— Вы уж извините, — сказал сыщик, вставая с земли и отряхиваясь, — но этого я, к сожалению, сделать не могу.
— Почему?
— Против правил, — объяснил сыщик Урдорф. — Всякое перемещение тел в течение искусственно вызванной остановки времени (а налицо именно она) может повлечь за собой парадокс, а парадоксы запрещены, так как могут привести к сжатию времени, а сжатие времени запросто может вызвать искривление структурных линий в нашем континууме и разрушить вселенную. Поэтому всякое перемещение карается тюремным заключением сроком на один год и штрафом в размере тысячи долларов.
— А–а, я этого не знал.
— Да, к сожалению, это так, — сказал сыщик.
— Понимаю, — сказал Марвин.
— Я вот и надеялся, что вы поймете, — сказал сыщик. Последовало долгое и томительное молчание. Затем Марвин сказал:
— Ну?
— Что вы сказали?
— Я сказал… вернее, хотел сказать, зачем вы сюда явились?
— А–а, — протянул сыщик. — Я решил задать вам несколько вопросов, которые раньше не пришли мне в голову и которые помогут мне оперативно расследовать и раскрыть дело.
— Валяйте, задавайте, — сказал Марвин.
— Благодарю вас. Прежде всего, какой ваш любимый цвет?
— Голубой.
— Но какой именно оттенок? Прошу вас, поточнее.
— Цвета воробьиного яйца.
— Угу. — Сыщик занес это в свой блокнот. — А теперь быстро, не задумываясь, назовите первое попавшееся число.
— 87 792,3 — без колебаний ответил Марвин.
— Ум–гум. А теперь, без паузы, укажите название любой эстрадной песенки.
— «Рапсодия орангутанга», — ответил Марвин.
— Угу. Отлично, — сказал Урдорф, захлопнув блокнот. — Кажется, у меня все.
— А какова цель ваших вопросов?
— Располагая данной информацией, я у всех подозреваемых могу выявить остаточные рефлексы. Это часть теста Дуулмена на проверку самоличности.
— Вот как, — сказал Марвин. — А вообще как идут дела, удачно?
— Об удаче пока и речи нет, — ответил Урдорф. — Но, смею вас уверить, дело продвигается удовлетворительно. Мы выследили вора на Иораме–2, где он зайцем прятался в грузе быстрозамороженного мяса, отправляемого на Большую Геру. На Гере он выдал себя за беженца с Гаги–2, и это снискало ему немалую популярность. Он умудрился наскрести на проезд до Квантиса — там у него были спрятаны деньги. На Квантисе он, не проведя и дня, взял билет в местный космолет до Автономной Области Пятидесяти Звезд.
— А потом? — спросил Марвин.
— А потом мы временно потеряли его след. Область Пятидесяти Звезд — это четыреста тридцать две планетные системы с общим населением триста миллиардов. Так что, как видите, работка будет славная.
— Безнадежная, судя по вашим словам, — сказал Марвин.
— Как раз наоборот, все складывается на редкость благоприятно. Непосвященные вечно принимают осложнения за сложности. Но интересующего нас преступника не спасет простейшее множество, которое всегда поддается статистическому анализу.
— Что же теперь будет? — спросил Марвин.
— Продолжим наш анализ, затем на основе теории вероятностей сделаем проекцию, пошлем эту проекцию через всю Галактику и посмотрим, не превратится ли она в сверхновую звезду… я, разумеется, выражаюсь метафорически.
— Разумеется, — сказал Марвин. — Вы действительно надеетесь задержать преступника?
— Я нисколько не сомневаюсь в результатах, — ответил сыщик Урдорф. — Но следует запастись терпением. Вы должны помнить, что межгалактические преступления — область сравнительно новая, и потому межгалактическое следствие еще новее. Есть много преступлений, где невозможно даже доказать существование преступника, не говоря уж о том, чтобы его разыскать. Так что в некоторых отношениях нам везет.
— Придется, видно, верить вам на слово, — сказал Марвин. — А насчет моего нынешнего положения…
— Именно от такого положения я вас и предостерегал, — строго ответил сыщик. — Прошу вас учесть это на будущее… если умудритесь выбраться живым из нынешней переделки. Желаю успеха, дружище.
Сыщик Урдорф завертелся перед глазами Марвина все быстрее, быстрее, слился в мелькающий вихрь, померк и исчез.
Время разморозилось.
И Марвин вновь уставился в черные глаза–щели под узким бронированным лбом, увидел, как смыкается чудовищно разинутая пасть готовая заглотнуть всю его голову целиком…
XII
— Погоди! — заорал Марвин.
— Зачем? — спросил ганзер.
Мотивировки Марвин еще не придумал. Он услышал, как яйцо ганзера пробормотало:
— Пусть испытает на своей шкуре, так ему и надо. А все же он был Добр ко мне. С другой стороны, мне–то какое дело? Только высунься, сразу тебе скорлупу надобьют. А все же…
— Я не хочу умирать, — сказал Марвин.
— Я и не думаю, что ты хочешь, — ответил ганзер отнюдь не враждебным тоном. — И ты, конечно, заведешь словопрения. Затронешь этику… мораль, всякие там проблемы. Боюсь, не выйдет. Нас, видишь ли, специально предупредили, чтоб мы не позволяли мельдянину разговаривать. Велели просто выполнять работу, и вся недолга; не вносить ничего личного. Просто сделай дело и переходи к следующему. Умственная гигиена, право же. Поэтому, пожалуйста, закрой глаза…
Челюсти стали смыкаться. Но Марвин, осененный нелепой, отчаянной догадкой, воскликнул:
— Ты говоришь — работа?
— Конечно, работа, — сказал ганзер. — В ней нет ничего оскорбительного, я ничего не имею против тебя лично…
Он нахмурился — видимо, рассердился на себя за то, что заговорил.
— Работа! Твоя работа — охотиться за мельдянами, так ведь?
— Само собой. С этой планеты Ганзер, видишь ли, взять нечего, разве что вот охотиться за мельдянами.
— Но зачем за ними охотиться? — спросил Марвин.
— Ну, во–первых, яйцо ганзера достигает зрелости только в плоти взрослого мельдянина.
— Полно, — сказало яйцо ганзера, перекатываясь в смущении, — стоит ли вдаваться в гнусную биологию? Я ведь не распространяюсь о твоих естественных отправлениях, верно?
— А во–вторых, — продолжал ганзер, — у нас единственный предмет экспорта — шкуры мельдян, из которых на Триане–2 делают императорские облачения, на Немо — амулеты, а на Крейслере–30 — чехлы для стульев. Спрос на неуловимых и опасных мельдян — единственный способ кое–как поддерживать цивилизацию и…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});