неподходящую ночь: мгла стояла непроглядная, луна вышла только под утро. Очень скоро отстал и он.
Ориону не составило труда собрать троллей: в ночи тут и там слышались их легкомысленные вопли. Собратья Лурулу послушно явились на рог, но ни одна из гончих не оставила бы пряного магического следа ради какого-то там охотничьего рога. Усталые псы добрели домой на следующий день: единорога они упустили.
И в то время, как вечером после охоты каждый тролль обхаживал и кормил свою гончую, и раскладывал для нее охапку соломы, и расчесывал шерсть, и вынимал из лап колючки, и выпутывал из ушей репьи, Лурулу сидел в одиночестве, часами напрягая свой крохотный сметливый ум, подобный маленькой яркой искре зажигательного стекла. Вопрос, над которым размышлял Лурулу поздней ночью, заключался в том, как охотиться на единорогов с гончими в полной темноте. И к полуночи в эльфийском уме тролля созрел ясный план.
Глава XXIX. О том, как выманили болотный народ
На закате следующего дня возможно было бы при желании заметить одинокого путника, направляющегося к болотам, что раскинулись вдоль хуторских окраин на юго-востоке, в некотором отдалении от Эрла: жуткая пустошь протянулась до самого горизонта и даже через границу, в угодья Эльфландии. Свет над землею медленно угасал; трясины зловеще поблескивали.
Столь черны были благопристойные одежды и высокая степенная шляпа путника, что издалека заметили бы его на фоне поблекшей зелени полей, пока спускался он в вечерних сумерках к самому краю болот. Только некому было заметить его в такой час близ нехоженого сего места, ибо в полях ощущалось уже угрожающее приближение темноты, все до одной коровы давно вернулись в хлев, а селяне – в теплые дома; и путник шагал в полном одиночестве. Очень скоро дошел он неверными тропами до тростников и хрупких камышей: ветер рассказывал им предания, которые для человека – не более чем пустой звук, бесконечные истории холода и древние легенды дождей. Темнеющие нагорья остались далеко позади: путник видел, как в той стороне, где возвышались дома, замерцали огни. Он шагал с видом сосредоточенным и серьезным, как и подобает тому, у кого к людям неотложное дело; однако дома людей оставил он за спиною и направлялся туда, куда не забредал никто из смертных; путь его лежал отнюдь не к деревне и не к одинокой хижине, ибо болото уводило прямо в Эльфландию. Между ним и туманной границей, что отделяет Землю от Эльфландии, не было ни души, и однако путник шел все вперед и вперед, словно обремененный поручением крайней важности. При каждом степенном шаге вздрагивали яркие мхи, и болото, казалось, вот-вот готово было поглотить чужака, и респектабельный его посох глубоко погружался в ил, не давая ему ни малейшей поддержки; однако же путника, казалось, не заботило ничего, кроме собственной торжественной поступи. Он шествовал через смертоносную трясину столь церемонно, как оно подобает разве что медленной процессии, когда по праздничным дням старейшины открывают ярмарку, и самый уважаемый благословляет торговлю, и все селяне стекаются к прилавкам и обмениваются товаром.
Порхая в воздухе вверх-вниз, вверх-вниз, певчие птицы возвращались к гнездам, огибая болото по пути к родным изгородям; в сторону твердой земли пролетели голуби, спеша устроиться на ночлег в кронах высоких темных дерев; даже отставшие от стаи грачи унеслись прочь; небо казалось пустынным.
И вот новости о появлении чужака разнеслись по болоту от края до края, и бескрайние трясины замерли в предвкушении. Едва путник степенно ступил на яркие мхи, что обрамляют омуты, дрожь пробежала по корням их, и передалась стеблям камыша, и пронеслась у самой поверхности воды, словно блик света, словно отзвук песни, и затрепетала над дальними топями, и, пульсируя, достигла границы колдовских сумерек, что отделяют Эльфландию от Земли; однако не задержалась и там, но потревожила саму границу, и проникла за нее, и дала о себе знать в Эльфландии: ибо там, где великие болота подступают к краю Земли, сумеречная преграда тоньше и не в пример зыбче, нежели в других местах.
И едва распространилась дрожь эта до самого дна, от глубинных своих обителей поднялись к поверхности блуждающие огни, и замерцал их неверный свет над подрагивающими мхами, маня путника за собою, в час, когда на ночлег стаями слетаются утки. Под ликующий, неистовый шум и гул утиных крыльев путник последовал за колеблющимися искрами вглубь болот, все дальше и дальше. Однако же то и дело он сворачивал с намеченной для него дороги, так что какое-то время болотные огни следовали за незнакомцем, а вовсе не направляли его шаги, как водится у болотных огней, – пока не удавалось им обойти путника кругом, и снова оказаться впереди, и опять поманить за собою. Посторонний наблюдатель, если бы таковой оказался в столь гибельном месте в столь темное время суток, очень скоро заметил бы в манерах почтенного путника странное сходство с движениями зеленой курочки-ржанки, когда по весне она уводит за собою чужака прочь от мшистого берега, где, открытые взору, лежат ее яйца. Впрочем, может статься, подобное сходство явилось лишь причудою разыгравшегося воображения и посторонний наблюдатель не заметил бы ничего подобного. Как бы то ни было, в ту ночь в пустынном сем месте никаких наблюдателей и в помине не было.
Путник же следовал своим прихотливым путем, сворачивая то в сторону смертоносных мхов, то в сторону спасительной зеленой земли; неизменно степенною поступью шествовал он, с неизменно важным видом; блуждающие огни роились вокруг него. Но по-прежнему глубинная дрожь, упреждающая болота о чужаке, пульсировала в иле под корнями камыша; и не замирала, как это обычно происходит, едва погибнет незваный гость, но пронизывала топи, словно эхо некой музыки, увековеченной магией; и вот даже в пределах Эльфландии всполошились блуждающие огни.
В мои намерения отнюдь не входит задеть достоинство блуждающих огней, написав нечто, что возможно было бы истолковать как явное неуважение к ним; не следует усматривать в моих писаниях ничего подобного. Однако отлично известно, что народ болот заманивает путников к верной гибели и предается сему развлечению испокон веков; да позволено мне будет помянуть сей факт безо всякого осуждения.
Тогда болотные огни, что собрались вокруг странника, удвоили свои яростные усилия; когда же чужак снова не поддался на их ухищрения и ускользнул, оказавшись уже у самого края опаснейших топей, и, живехонький, безмятежно продолжал путь, и все болото об этом знало, – тогда блуждающие огни более крупные, те, что живут в Эльфландии, поднялись со дна магических трясин и хлынули за