изгнанию и во всю остальную жизнь терпел поношение от мирских и
духовных особ. <Устрашала меня, - говорит он, - страшная, нигде
в свете не бывалая суровость великороссийских порядков, где
многие невинные могут погибать и где доносчику дается первый кнут; у меня же в руках не было и письменных доводов>.
В то время, как Мазепе не удалось поймать Кочубея и Искру, когда они успели ускользнуть и пробраться к верховному
правительству, страх до того одолел Мазепу, что он раскаивался в своем
замысле и говорил, что оставит его^. Тогда Мазепа, как кажется, на некоторое время прервал свои тайные сношения с царскими
неприятелями; по крайней мере, о них от первой половины 1708
года не сохранилось сведений. Немудрено, что гетман был
недоволен и теми, с которыми вел эти сношения, так как ему стало
известно, что между поляками распространялись уже слухи о его
склонности передаться на шведскую сторону. Эти слухи исходили
от самого Станислава, и был большой повод порицать последнего
за недостаток скрытности. Но раскаяние Мазепы скоро прошло, когда он, с одной стороны, получал от Головкина и от самого
царя милостивые обнадеживания, что клеветникам не будет дано
веры, а с другой - между своими старшинами замечал такое
настроение, которое могло ободрить его замыслы. Еще он не
открывал тайны никому, кроме Орлика, а уже обозный Ломиковский
и полковники: прилуцкий Горленко, миргородский Апостол и лу-
бенский Зеленский в разговорах с ним стали скорбеть о нару-
1 <…Виделем его Мазепу великою боязнию одержимого и в словах
кающегося того своего начинания>. (Письмо Орлика.) 629
шении москалями войсковых прав и заявлять желание
воспользоваться текущими военными обстоятельствами, чтоб утвердить
целость козачества и полную независимость всей Украины; выходило, что они сами предлагали то, что уже давно обдумывал
Мазепа. Но гетман не только с первого раза им не поддавался, а, испытывая искренность их, спорил с ними, доводил их до того, что они горячились и уверяли в своем доброжелательстве, в
готовности не отступать от своего вождя и региментаря в случае
самого наибольшего несчастия; и довел их Мазепа до того, что
они стали принуждать его сойтись со шведами, твердя, что
надобно ему промышлять о пользе всего края. Тогда Мазепа мало-
помалу стал показывать вид, будто начинает колебаться и
поддается их доводам и обещаниям, и они, обрадовавшись, просили
дать им клятвенное обещание в верности, а они дадут ему
подобное от себя. <Напишите сами, - сказал Мазепа, - как знаете, а я буду поступать, как вы велите>. Обозный Ломиковский
написал и подал Мазепе вместе с другими’ единомышленниками.
Мазепа взял написанное, держал у себя, кое-что исправил, потом
позвал всех к себе. Подали крест и Евангелие. Сначала они
целовали то и другое и произнесли присягу, потом также присягнул
и он перед всеми. В этой присяге положили, по соображению
обстоятельств, передаться на сторону Карла и Станислава и
помогать им против московского царя с тем, чтобы при заключении
мира Украина была признана вполне независимою страною. И
так выходило, будто все это дело исходит от старшин, которые к
нему понуждают гетмана, тогда как, собственно, старшины, сами
того не зная, исполняли давнее предрешенное желание своего
гетмана и были его слепыми орудиями. Вот в силу такого согласия
со старшинами гетман так упорно отстаивал миргородского
полковника, запутавшегося в кочубеевское дело.
После обоюдной присяги, данной гетманом четырем лицам и
обратно последними гетману, мысль об отложении от царя стала
распространяться между другими генеральными старшинами, полковниками и войсковыми товарищами. Таким образом, сам
собою формировался заговор. Орлик говорит, что ему еще раз в
эту пору приходила в голову мысль, чрез посредство подьячего, состоявшего при войсковой канцелярии для изучения
малороссийского языка, сообщить тайно Меншикову, что по поводу доноса
Кочубея гетман находится в боязни и опасении, а между
генеральными старшинами и полковниками возникает ропот за обиды
великороссиян и за нарушения войсковых прав; по этой причине
нехудо было бы прислать от царя знатную особу, чтоб отобрать
присягу в верности царю от гетмана, от всех старшин, полковников и сотников. <Этим способом, - говорит Орлик, - я
намеревался прервать Мазепины замыслы, отвратить от них старшин
630
и между тем исполнить это без повреждения своей совести и
присяги>. Нам непонятно, что, собственно, могло произвести
хорошего это намерение Орлика. Если Мазепа и его соумышленники
уже твердо задумали сделать крутой поворот в таком политическом
деле, то едва ли остановила бы их эта присяга, тем более, когда
гетман, уже при самом своем избрании, был связан ею. Орлик
далее говорит, что, когда пришло известие о том, что Кочубея и
Искру пришлют к гетману для казни, он оставил свое намерение
делать сообщение Меншикову, памятуя совет латинского поэта -
научаться осторожности из чужой беды1.
Тогда как Мазепа вел у себя дело так, будто не он
малороссиян, а малороссияне его увлекают отступать от царя ради
независимости Украины, - его тайный агент, старшинам, как
видно, неизвестный, низложенный болгарский архиерей, переезжавший от Мазепы к царским неприятелям и обратно от
них к Мазепе, заключил по воле Мазепы тайный договор с Карлом
и Станиславом. С первым условия были временные и касались
только военных действий. Мазепа просил Карла вступить в
Украину с своим победоносным войском и освободить Козаков от
московской тирании. В этих видах он обязывался передать шведам
для зимних квартир укрепленные места в Северщине: Стародуб, Мглин, Новгород-Северск и другие города, причислявшиеся
прежде к Великому княжеству Литовскому. Гетман обязывался
доставлять из Украины провиант для расставленных там шведских
войск. Кроме того, он обещал склонить на сторону шведов донских
Козаков, которые так же, как и малороссийские, недовольны царем
за стеснение их войсковых прав и вольностей. Наконец, Мазепа
обещал употребить все старание, чтобы склонить к союзу со
шведами против московского царя калмыцкого хана Аюку со всеми
подчиненными ему калмыцкими полчищами. Карл, тем временем, с остальным шведским войском направится на Москву, а между
тем из Финляндии пойдет с иными шведскими силами генерал
Либекер, завоюет и разрушит Петербург и проникнет в земли
новгородскую и псковскую. Таким образом, царь московский, стесненный с разных сторон, должен будет, покинувши свою
столицу, удалиться к северной части Волги, где край не так
плодороден, как лежащие на юг от Москвы области. Русские войска
уже доказали на опыте, что не могут устоять в открытом поле
против храброго шведского войска, и шведский король может
надеяться предписать своему врагу законы, а московский царь
должен будет или отдаться на волю победителя, после того как увидит
свое войско разбежавшимся во все стороны, или же с остатками
своих военных сил погибать от голода и лишений всякого рода.
* Felix quem faciunt aliena percula cautum (Письмо Орлика.) 631
Go Станиславом, находившимся вместе с Карлом, было
заключено еще такое условие. Вся Украина с Северским
княжеством, с Черниговом и Киевом, а также и Смоленск присоединялись
к польской Речи Посполитой, а Мазепе, в вознаграждение за
такую услугу, обещан был титул княжеский и предоставлялись ему
во владение воеводства Полоцкое и Витебское на таких правах, на каких владел герцог курляндский подвластным ему краем.
Заранее предполагался день, когда Мазепа созовет своих
полковников, объявит им договор и постарается уговорить их добровольно
принять его, так как этот договор дает им средства возвратить
себе прежнюю вольность, от которой москали оставили им одну
тень1 mer Severien, Kiow, Tchernikow und Smolensko wieder unter polnischer Herschaft kommen und der Krone einverleibt werden, dahingegen verprach man dem Mazeppa zu seiner Vergeltung den Titul eines Frten beizulegen auch ihm die Woiewodschaften Witersk und Polotzk auf die Art, wie der Herzog von Curland sein Land, besetef zu berlassen, endlich ward ein Tag anberaumet, an welchem Mazeppa seine Obristen zusammen ruffen ihnen diesen Vergleich vortrfgen und sie von freien Stcken darein zu willigen bereden solte, welches letzere desto eher zu vermuhten stnde, wann er, ihnen die umwiedersprechlichen Vortheile vorstelle, so sie daraus zu gewarten hatten, in dem sie ihre vorige Freiheit wieder erlangten, wovon die Moscowiter ihnen nichts als deu Schatten brig gelassen> (Лдлерфельд
немецкий перевод, изд. 1742 г. Ч 3. С. 236.).