Таким образом, этот стих был дважды закодирован: поскольку вместо имени Дельвига в прижизненных изданиях напечатано было «Д.», только определенный круг читателей, имевший не только печатный текст, но и внутрикружковую информацию, мог знать, о ком идет речь; но и для этих, осведомленных читателей стих был странен и неожидан, и только самый узкий круг, который видел и помнил Дельвига-лицеиста, Дельвига-импровизатора, понимал текст полностью. Этим создавался эффект глубочайшей интимности. Подобные включения выполняли важную стилистическую функцию: автор все время разнообразит меру близости текста к читателю, то создавая отрывки, рассчитанные на самое широкое понимание любым читателем, то требуя от читателя интимнейшей включенности в текст.
Произведение рассказывается как бы несколькими перебивающими друг друга голосами, из которых одни находятся вне событий, на дальнем расстоянии, как историки и летописцы, другие интимно знакомы с участниками, третьи сами непосредственно включены в текст. А поскольку все эти голоса объединены в авторском голосе, составляя гамму его разнообразных проявлений, возникает то сложное богатство авторской личности, которое характеризует роман. О проблеме автора в EO см.: Тынянов Ю. Н. О композиции «Евгения Онегина». — В кн.: Тынянов. Поэтика, история литературы, кино. М., 1977; Семенко И. М. О роли образа «автора» в «Евгении Онегине». — «Труды Ленингр. библ. ин-та им. Крупской», 1957, т. 2; Лотман Ю. М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975; Бочаров С. Форма плана. — «Вопросы литературы», 1967, № 12.
XXI–XXII — Строфы представляют собой вставной текст — предсмертную элегию Ленского. Обращает внимание, что, в отличие от писем Татьяны и Онегина и песни девушек, элегия Ленского включена в общий строфический строй романа. Совершенно чуждая элегиям 1820-х гг., строфика накладывала на текст Ленского пласт пушкинской интонации. Поскольку элегия имеет насквозь цитатный характер, распадаясь на знакомые читателю штампы и обороты, без связующей стихии пушкинской интонации (образуемой не только строфикой) она представляла бы собой пародию в чистом виде, что, удовлетворяя целям литературной полемики, не соответствовало бы ее композиционному месту в общей структуре романа. В настоящем же виде текст Ленского, который одновременно все же и текст П, допускает ряд интерпретаций — от иронической и пародийной до лирической и трагической.
XXI, 2 — Я их имею; вот они… — Характерно стремление П имитировать документальность повествования. Ср.: «Письмо Татьяны предо мною» (III, XXXI., 1).
3-4 — «Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?..
Ср. стихотворение «К реке М…», приписываемое И. А. Крылову:
Куда же дни златые скрылись?Невинные, блаженны дни!(Крылов И. А. Соч.,т. III. M., 1946, с. 325),
а также анонимное (Перевозчикова?) «Утро»:
Дни первые любви! Дни сладостных мечтаний <…>Куда, куда вы удалились?(«Цветник», 1809, № 8, с. 180;
ср.: Гиппиус В. В. К вопросу о пушкинских «плагиатах». — Пушкин и его современники, вып. XXXVIII–XXXIX. Л., 1930, с. 44). У Милонова в элегии «Падение листьев»:
Как призрак легкий, улетелиЗлатые дни весны моей!(Поэты 1790-1810-х годов, с. 539).
У Жуковского в стихотворении «Мечты, песня [из Шиллера]:
О дней моих весна златая(I, с. 146).
В оригинале Шиллера («Die Ideale») O! meines Lebens goldne Zeit…»
«Падение листьев» Милонова подсказывает не только фразеологические, но и сюжетно-ситуационные параллели к судьбе Ленского — умирающий юноша-поэт мечтает о том, как его возлюбленная будет проливать слезы на его могиле, но после его смерти невеста не появляется. «Близ дуба юноши могила» покинута, около нее сидит лишь деревенский пастух — судьба романтика развертывается в соответствии с романтическими штампами.
5 — Что день грядущий мне готовит? — Ср. в стихотворении Кюхельбекера «Пробуждение»:
Что несешь мне, день грядущий?(Кюхельбекер, т. I, с. 125).
Включение в элегию Ленского стиха из ранней элегии Кюхельбекера представляло тонкий полемический ход. Оно было ответом П на войну, объявленную Кюхельбекером элегиям. Ср. в том же стихотворении «Пробуждение»:
Так лети ж, мечта златая,Увядай, моя весна!
Ср.:
…счастья дни златые,Как быстрый вихрь, промчались вы!(Пушкин В. Л.К жителям Нижнего Новгорода. — В кн.:Поэты 1790-1810-х годов, с. 673).
9 — Паду ли я, стрелой пронзенный… — Стрела зд. не поэтизм, означающий «пуля», а утвержденный Карамзиным эвфемизм — замена слова «смерть». Ср.: «Счастливые швейцары! <…> Вся жизнь ваша есть, конечно, приятное сновидение, и самая роковая стрела должна кротко влетать в грудь вашу, не возмущаемую тиранскими страстями!» К этому месту Карамзин дал примечание: «Читатель, может быть, вспомнит о стрелах Аполлоновых, которые кротко умерщвляли смертных».
XXII, 1 — Блеснет заутра луч денницы… — Ср. аналогичный элегический мотив: приходит новый день, но влюбленного поэта уже нет в живых — в «Письме Вертера к Шарлоте» (Мерзлякова?) (не путать с одноименным посланием Туманского!):
Когда проснешься ты, увидишь солнца свет,Узнаешь, что его в сем мире больше нет.(Мерзляков А. Ф. Стихотворения. Л., 1958, с. 226).
7 — Забудет мир меня; но ты… — Ср.:
Забудет мир меня, и я его забуду(там же).
8 — Придешь ли, дева красоты… — Ср. в «Эде» Баратынского:
Недолго дева красоты,Предателя чуждалась ты.(Баратынский, II, 157),
в послании «Вертер к Шарлотте» (1819) В. Туманского:
Когда луна дрожащими лучамиМой памятник простой озолотит,Приди мечтать о мне и горести слезамиТу урну окропи, где друга прах сокрыт(Туманский В. И.Стихотворения и письма. СПб., 1912, с. 63).
12 — Рассвет печальный жизни бурной!.. — Ср. «Бедный поэт, вольный перевод из Жильберта» Милонова:
Восход моей зари ты скорбью омрачила,И скрылась от меня,Как кроется от глаз, предвестник бурна дня,В туманных облаках померкшее светило!(Сатиры, послания и другие мелкие стихотворенияМихаила Милонова. СПб., 1819, с. 105).
Ср.:
Так одевает бури теньЕдва рождающийся день(IV, XXIII, 13–14).
В том же стихотворении Милонова ср другие совпадения с элегией Ленского.
О дней моих весна! куда сокрылась ты? <…>Кто знает, что судьба в грядущем нам готовит?(там же).
Ср.:
«…бурных дней моих на пасмурном закате»(Пушкин В. Л. К***.Поэты 1790-1810-х годов, с. 682).
13-14 — Сердечный друг, желанный друг… — Рифма — «друг — супруг» встречается в «Письме Вертера к Шарлотте» (Мерзлякова?). Об отношении элегии Ленского к западноевропейской поэтической традиции; см.: Савченко С. Элегия Ленского и французская элегия. — В кн.: Пушкин в мировой литературе. <Л.>, 1926, с. 64–98; Томашевский Б. Пушкин — читатель французских поэтов. — Пушкинский сборник памяти С. А. Венгерова. М.-Пг., 1923, с. 210–228.
XXIII, 1 — Так он писал т е м н о и в я л о… — Намек на оценку элегической поэзии Кюхельбекером: «Сила? — Где найдем ее в большей части своих мутных, ничего не определяющих, изнеженных, бесцветных произведений?» Ко времени работы над шестой главой П уже, видимо, знал и вторую статью Кюхельбекера: «Разбор фон-дер-Борговых переводов русских стихотворений», где элегическая школа называлась «вялой <курс. оригинала. — Ю. Л.> описательной лже-поэзией» (Кюхельбекер, с. 493). Выделив слова «темно» и «вяло», П отделил их как чужую речь от остального текста. Это позволило ему создать двусторонний иронический эффект: и в адрес поэзии Ленского, и в адрес строгой оценки элегий Кюхельбекером.
2-4 — Что романтизмом мы зовем… — Ср. в статье Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии…»: «Жуковский и Батюшков на время стали корифеями наших стихотворцев и особенно той школы, которую ныне выдают нам за романтическую. Но что такое поэзия романтическая?» (Кюхельбекер, с. 455). Однако в этом случае голоса П и Кюхельбекера сливаются (этому, в частности, способствует отсутствие курсива), и оценка воспринимается как авторская. Диспут по вопросам романтизма, развернувшийся в русской критике в 1824 г., весьма занимал П, который в связи с ним начал работу над теоретической статьей о народности. См.: Томашевский, II, с. 106–153; Мордовченко Н. И. Русская критика первой четверти XIX века. М.-Л., 1959 (с. 196–236, 376–420).