что вы её вытираете. Я спросил, кто это делает.
— Естественно, горничная. Мэри.
— Вот именно. Так я и думал. Так я и предполагал. Мэри, сержант, печально известна всему Лондону как разбивальщица номер один. Она колотит всё подряд направо и налево. На неё все жалуются. Наверняка она разбила стекло на моей фотографии и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, куда-нибудь её засунула.
— Хо-хо! — сказал полисмен, видимо всё ещё изображая из себя пьяного запевалу.
— Спросите её. Сходите к ней и спросите.
— Пусть она сходит, — сказал полисмен, кивая служанке, — если вам от этого полегчает.
Девица фыркнула и вышла из гостиной, бросив на меня через плечо вредительский взгляд. По-моему, она тоже сказала «хо-хо». А затем наступило нечто вроде затишья перед бурей. Полицейский занял стратегическую позицию у дверей, перегородив их своими широченными плечами, а я начал бездумно слоняться по комнате: взад, вперёд, вправо, влево и из угла в угол.
— Чего это вам неймётся? — недовольно спросил полисмен.
— Ищу фотографию. Может, её поставили на другое место.
— Хо-хо!
И вновь наступило затишье перед бурей. Внезапно я увидел, что стою у окна, и, клянусь своими поджилками, оно было открыто снизу на шесть дюймов. Мир показался мне таким весёлым и праздничным; солнце светило, птички щебетали и… В общем, я не стану утверждать, что я — человек сообразительный, но внутренний голос словно опять прошептал мне: «Отступай, Бертрам». Я незаметно ухватился за скользящую раму и рванул её наверх. В следующее мгновение, пролетев между небом и землёй, я угодил в лавровый куст.
Из окна высунулось сердитое красное лицо. Я вскочил на ноги и затрусил к калитке.
— Эй! — крикнул мне вдогонку полисмен.
— Хо-хо! — ответил я, прибавляя скорость.
— Никогда, — сказал я сам себе, поймав такси и удобно расположившись на заднем сидении. — Никогда в жизни я больше не свяжусь с малышом Литтлом.
* * *
Примерно то же самое, только в значительно более резких выражениях, я высказал Дживзу, сидя в гостиной и потягивая виски с содовой, чтобы хоть немного успокоиться.
— Никогда, Дживз! — сказал я. — Никогда в жизни!
— Видите ли, сэр…
— Нет, никогда!
— Видите ли, сэр…
— Что ты заладил одно и то же? Как прикажешь тебя понимать?
— Видите ли, сэр, мистер Литтл очень настойчивый молодой человек, а у вас, если позволите, сэр, мягкий, уступчивый характер.
— Не думаешь ли ты, что у малыша Бинго хватит наглости втравить меня ещё в какую-нибудь непристойную историю?
— К сожалению, сэр, это весьма вероятно.
Я быстро скинул ноги с каминной полки и вскочил с кресла, задрожав с головы до ног.
— Дживз, что ты мне посоветуешь?
— Мне кажется, перемена обстановки окажет на вас благотворное действие, сэр.
— Ты считаешь, я должен дать дёру?
— Очень метко сказано, сэр. Почему бы вам не поменять своего решения, сэр, и не присоединиться к мистеру Джорджу Траверсу в Харроугэйте?
— Ну, знаешь!
— Там вы будете в полной безопасности от посягательств мистера Литтла, сэр.
— Возможно, ты прав, Дживз, — задумчиво произнёс я. — Да, вероятно, ты прав. Сколько миль от Харроугэйта до Лондона?
— Двести шесть, сэр.
— Да, я думаю, ты прав. Сегодня туда идёт какой-нибудь поезд?
— Да, сэр. Вы с лёгкостью на него успеете.
— Ладно, Дживз. Уложи меня на скорую руку.
— Чемодан упакован, сэр.
— Хо-хо! — сказал я.
* * *
Чудно, конечно, но, если задуматься, Дживз всегда оказывается прав. Провожая меня на станцию, он попытался исправить мне настроение, уверяя, что я не буду скучать в Харроугэйте, и, разрази меня гром, он не ошибся. Отправляясь на лечебный курорт, я совсем упустил из виду, что буду находиться в самой гуще типов, проходящих курс лечения, в то время как мне не придётся этого делать. Вы даже представить себе не можете, какое глубокое чувство удовлетворения я испытывал.
Возьмём, к примеру, дядю Джорджа. Лекаришка, обстукав старикана со всех сторон, категорически запретил ему пить любые спиртные напитки и, кроме того, велел каждое утро в половине девятого ходить на холм в зал для питья минеральной воды и принимать двенадцать унций тёплого солевого раствора описи магния. Может, это звучит безобидно, но, судя по разговорам, я сделал вывод, что данное пойло соответствует коктейлю из двух прошлогодних тухлых яиц, взбитых в стакане морской воды. А мысль о том, что дядя Джордж, не дававший мне проходу, когда я был ребёнком, поглощает эту гадость и при этом вынужден каждый день вставать с постели в четверть девятого, была исключительно приятна и действовала на меня благотворно.
В четыре часа пополудни он снова трусил на холм, чтобы повторить лечение, а вечером мы обедали вместе, и я потягивал вино, откинувшись на спинку кресла, и слушал, как он кроет минеральную воду почём зря. Короче говоря, на жизнь мне жаловаться не приходилось.
Как правило, мне удавалось днём сопровождать дядю Джорджа и наблюдать за тем, как он глотает причитающуюся ему дозу. Мы, Вустеры, ничем не отличаемся от других и тоже любим повеселиться. Однажды, в середине второй недели, когда я, по обыкновению, стоял с ним рядом, наслаждаясь бесплатным представлением, женский голос назвал меня по имени. Я обернулся и увидел тётю Делию.
— Привет! — сказал я. — Что ты здесь делаешь?
— Я приехала вчера с Томом.
— Том будет проходить курс лечения? — спросил дядя Джордж, с надеждой глядя на неё поверх стакана со своей отравой.
— Да.
— Ты тоже?
— Да.
— Ах! — сказал дядя Джордж, счастливо улыбаясь и допивая последние капли жидкости. Затем он нас покинул, чтобы по предписанию врача пройтись быстрым шагом перед массажем.
— Я думал,