По словам Францеза, на следующую ночь прибыл из турецкого лагеря в город надежный вестник и подробно донес императору обо всем, что говорилось и что было решено в шатре султана. В то же время императору советовали не терять мужества, а надеяться на лучший исход, выставить на стенах копьеносцев со стороны суши и сражаться с твердостью.
В воскресенье вечером 27-го мая турецкий лагерь и флот были снова в огнях. По всем направлениям бегали теллалы, выкрикивая приказ султана: «правоверные могут веселиться сегодня, сколько угодно, завтра же они должны поститься и молиться, так что каждый, предназначенный попасть в рай, должен приготовиться умереть мучеником за веру, в будущий вторник, утром!»
Известие, что штурмование города начнется послезавтра, вызвало новое возбуждение в лагере. Всю ночь дервиши и улемы переходил и от одной группы солдат к другой, подстрекая их энтузиазм своими фанатическими речами. Сам Заган-паша, по повелению султана, переодетый ходил между палаток, прислушиваясь к разговору солдат, и представил султану утром 28-го мая удовлетворительное донесение о состоянии духа среди армии.
Понедельник, 28-го мая. Рано поутру затрубили трубы в турецком лагере, подавая сигнал, чтобы все войска заняли назначенные им позиции, и чтобы ни один солдат не отлучался из строя.
Эскадра в Золотом Роге выстроилась в линию, лицом к бухте.
Весь флот в Диплокинионе покинул свою якорную стоянку и выстроился в форме полумесяца, простиравшегося от пункта напротив гавани к воротам Феодосии.
Турецкие батареи стреляли по обыкновению до четырех часов пополудни, тогда только стрельба их прекратилась.
Вскоре после приостановки канонады в турецком лагере раздались громкие крики восторга. Султан в сопровождении блестящей свиты производил смотр войскам на их позициях. То там, то здесь, он останавливался, обращаясь к солдатам. Затем был обнародован следующий манифест к войскам:
«Согласно неизбежному закону, много солдат должно пасть во время приступа. Но помните слова писания: тот, кто падет, сражаясь за веру, пойдет в рай. Кто же останется жив после завоевания города, будет получать двойное жалованье пожизненно. Если город будет взят, вам дано будет разрешение грабить его в течение трех дней. Все богатства — серебро, золото, шелковые ткани, сукно и женщины — буду ваши; только здания и стены должны быть сохранены для султана».
Возбуждение между турками значительно усилилось после того, как был прочитан этот «дневной приказ». И в то время как вечерние лучи в последний раз золотили крест на св. Софии, от Золотого Рога до Мраморного моря раздавались крики тысячи воинов: «Ла Аллах иль Аллах, Магомет-рессуль Аллах!» (Один Бог — Аллах и Магомет — его пророк!).
Увы, предчувствовал ли кто-нибудь из людей, наблюдавших турецкий лагерь со стен Константинополя, при свете заката, что это последний вечер для христианского Константинополя?
Глава VIII
В предыдущие два дня, 26-го, 27-го мая усердно производилось исправление стен. Император лично наблюдал и руководил работами, напоминая людям, что нельзя терять ни одной минуты.
В понедельник утром императору снова пришлось употребить свое терпеливое и кроткое вмешательство между латинянами и греками. Венецианец Джероламо Минноти соорудил несколько переносных деревянных прикрытий для своих стрелков. Он попросил греков перенести эти деревянные изгороди на венецианские посты, но греки согласились на это лишь с условием, если им заплатят вперед. Венецианцы пришли в негодование, в особенности подозревая, что греки отказали вследствие своей ненависти к латинянам. Но в этом случае просто недостаток пищи побудил греков дать такой ответ. Император прекратил ссору и нашел средства удовлетворить рассерженных венецианцев.
Большую часть утра император был занят обучением своих войск на стенах. Дукас говорит, что в то время осталось не больше 4000 сражающихся в городе.
Рано утром выступил крестный ход из храма св. Софии, при торжественном звоне колоколов, заходя во все церкви по пути к городским стенам. Священники, в своих древних парчовых облачениях, несли чудотворные иконы, мощи святых, золотые с каменьями кресты, содержавшие «частицы честного древа», и множество других святынь, коими были богаты византийские храмы.
Густая толпа народа, стар и млад, мужчины, женщины, дети следовали за крестным ходом; большинство босиком, со слезами, воплями, колотя себя в грудь; народ вместе с духовенством пел псалмы.
В каждом важном пункте процессия останавливалась на короткое время. Священники читали особые молитвы, чтобы Господь укрепил городские стены и даровал победу своему верному народу. Тогда епископы подымали распятие и благословляли воинство, окропляя его святой водой, с пучков сухой базилики. Многие из присутствовавших без сомнения думали с глубокой грустью, что это вероятно последнее благословение христианской церкви христианским воинам на стенах Константинополя.
После полудня, перед вечерней, император собрал вокруг себя командиров войск и именитых граждан. Он обратился к ним с трогательными словами, прося всех и каждого не щадить себя и проливать кровь свою в защиту славного древнего города. Обращаясь к венецианцам, стоявшим по правую его руку, он напомнил им, что Константинополь всегда приветствовал их, как родных сыновей. «Молю вас теперь, — продолжал император, — покажите нам в этот трудный час, что вы действительно наши товарищи, наши верные союзники, наши братья!»
Обратившись к генуэзцам, он коснулся их славного прошлого и просил их доказать еще раз в этом важном случае свою известную всему миру храбрость. Император закончил следующими словами, обращенными ко всем присутствовавшим: «Будем трудиться вместе, товарищи мои, братья мои, постараемся отстоять свою свободу и доставить себе славу и память вечную! В ваши руки отдаю я свой скипетр. Вот он! Спасите его! Венцы ждут вас на небесах, а на земле имена ваши будут вспоминаться с почетом во веки!»
«Умрем за веру и за отечество! Умрем за церковь Божию и за тебя, нашего императора!» — было восторженным ответом собравшихся вокруг Константина. Все были глубоко растроганы. Францез, присутствовавший при этом, рассказывает: «Защитники города обнимались, целовались сквозь слезы, просили друг у друга прощения; никто не думал о своих женах, детях, имуществе, все помышляли только о славной смерти, которую они готовы были принять за отечество!»
Колокола заблаговестили к вечерне. Император отправился в св. Софию. Церковь была переполнена молящимися. Для императора было вполне естественным думать, что он, быть может, в последний раз стоит под этим великолепным куполом, где молилось столько православных императоров в счастливые и несчастные дни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});