Это был степенный пожилой человек, внешне ничем не выделявшийся — ни лицом, ни походкой, только носил небольшие седые усы. Старый член партии, работавший до войны директором подмосковного кирпичного завода. Политически грамотный, добрый, общительный, симпатичный, душевный, всеми уважаемый. Еще когда я был взводным, он давал мне рекомендацию для вступления в партию.
Парторг батареи сержант Ромашин не гнушался никакой работы, не пасовал перед трудностями и опасностями фронтовой жизни. У меня Ромашин ассоциировался с образом комиссара времен Гражданской войны, каким утвердили его в нашем сознании писатели и журналисты: яркий, смелый, боевой, скромный, волевой, справедливый и ответственный человек, который мог взяться за любую, самую трудную физическую работу или вступить в страшный, смертельно опасный бой. Он не боялся взвалить на себя ответственность за самые непредсказуемые последствия этой работы или боя. За сорок девять лет моего пребывания в партии я двадцать пять лет избирался секретарем первичной парторганизации, и примером в этой многотрудной общественной работе для меня всегда служил парторг нашей батареи сержант Ромашин.
Под стать парторгу Ромашину был у нас и командир батареи старший лейтенант Чернявский. Смелый, умный, работящий, требовательный, но очень душевный человек. Он был из запасников и тоже не из молодых. Сколько раз посылал он нас на явную смерть, и мы шли не потому, что боялись ослушаться, а из чувства долга, из-за великого уважения к нему. Мы знали, что напрасно на смерть он не пошлет. Он и сам не боялся смерти. Погиб в бою с немецкими танками.
Став командиром батареи, я стремился походить на своего предшественника Чернявского. Часто советовался с парторгом Ромашиным и находил с его стороны постоянную поддержку. Он мне, молодому, за отца был. Но в одну из бомбежек Ромашина убило. И мы осиротели.
Парторг; замполит и комсорг
После Ромашина были другие парторги, но они были менее авторитетны. Основное внимание уделяли своей служебной работе. Никакого идейно-политического воздействия на личный состав они не оказывали. И что удивительно, они не испытывали при этом никаких угрызений совести — числюсь парторгом, вот и все. Пришлось мне самому, наряду с боевой подготовкой, больше внимания уделять воспитанию личного состава. И еще я постоянно включал в этуработу всех строевых офицеров. От этого боеспособность батареи была у нас на самом высоком уровне.
В июне сорок четвертого года меня назначили командиром дивизиона. Теперь в моем подчинении воевала не одна, а три батареи, и я поддерживал огнем целый стрелковый полк. Охватить всю боевую и политическую подготовку дивизиона вплоть до отделений, орудий и тылов, как делал это в батарее, я сам лично уже не мог. В поле моего зрения постоянно были только те службы, которые были поблизости, — наблюдательные пункты, связисты и разведчики. А вот дойти до огневых расчетов, которые находились в тылу, я был уже не в состоянии, меня, как на привязи, держал на передовой неугомонный противник.
Боевое оснащение дивизиона обеспечивали штаб и тылы, а идейно-политическое воспитание должны были осуществлять три освобожденных офицера-политработника: замполит капитан Карпов, парторг дивизиона капитан Каплатадзе и комсорг старший лейтенант Одинцов. Наличие такой политической силы в дивизионе меня поначалу радовало: опытный сорокалетний партработник замполит, энергичный грузин парторг и молодой расторопный комсорг. Да они горы свернут, думал я, везде успеют побывать: и на наблюдательных пунктах, и на огневых позициях, и в тылах — всюду нужны повседневная, живая политическая работа, непринужденное общение, а когда потребуется, и личное участие в тяжкой работе или в смертельном бою.
Но, к моему великому огорчению, политработники повели себя иначе, чем я ожидал. Они, все трое, постоянно сидели в тылах дивизиона, на кухнях или в штабе. Не бывали даже на огневых позициях батарей, которые находились далеко от передовой. А наблюдательные пункты, откуда виден противник, за всю войну ни один из них так и не посетил. К передовой, где идет бой, ближе, чем за три километра, они не приближались. Жили себе в удовольствие в деревнях, вне зоны обстрела, общались больше с местными жителями, чем со своими солдатами. Они совершенно не представляли, что такое бой и как ведут себя люди в бою. Зазвать их на передовую, даже в период затишья, я никак не мог. Они меня, своего командира, не слушались. А полковые политработники и политотдел дивизии предупредили меня, чтобы я политработниками своего дивизиона не распоряжался. Они, дескать, сами знают, чем им заниматься. Скорее всего относительно политработников была какая-то секретная директива, которая оберегала их, запрещала им появляться в бою. И под водительством замполита Карпова политработники моего дивизиона продолжали обитать в тылах и писать свои политрапорты в политотдел.
Время от времени они вызывали к себе в тылы неосвобожденных парторгов и комсоргов батарей. Получали от них информацию, инструктировали. Текущей работой руководили по телефону. Им важно было только одно: чтобы, на случай проверки, в батареях были планы партийной и комсомольской работы. Но что можно выяснить по телефону?
Звонит однажды парторг дивизиона Каплатадзе парторгу 2-й батареи командиру орудия сержанту Боброву, чтобы справиться, есть ли у него план партработы. Связист по ошибке дал трубку не сержанту Боброву, а лейтенанту Боброву — старшему на батарее. Тот слышит непривычное с грузинским акцентом:
— Бобров, Бобров, а Бобров, планпартработыездьзии?
— Что, что? — спрашивает ничего не понявший лейтенант.
— Планпартработыездьзии? — скороговоркой, слитно повторяет свой единственный вопрос парторг дивизиона Каплатадзе.
Не разобравшись ни в смысле речи, ни в том, кто говорит, торопившийся по делам лейтенант подумал, что его кто-то разыгрывает.
— Да пошел ты к…! — сказал в сердцах лейтенант и бросил трубку.
Удивленный Каплатадзе перенес на другом конце провода телефонную трубку к своим безобидным овечьим глазам и смотрит на нее как на виновницу нецензурщины. Пришлось мне, командиру дивизиона, улаживать по телефону неприятный инцидент — оскорбление парторга дивизиона.
Другой раз разъяренный Каплатадзе с пистолетом в руке гонялся на кухне за поваром Мамадашвили. Такое поведение парторга удивило всех.
— В чем дело? — спрашиваю его по телефону с НП. — Как может капитан вести какую-то разборку с рядовым?
— Он меня, как всех, кониной накормил! — ответил парторг. — Он же знает, что грузины «дзе» конину не кушают, как они — «швили»!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});