Читать интересную книгу Волк среди волков - Ханс Фаллада

— Вы что-нибудь понимаете, Пагель? — с внезапным оживлением восклицает Штудман. Он стоит против Пагеля, он уже не сердится, но он растерян. — Мне обрадовались как спасителю, но до того, что я сделал (а уж как это было трудно!), никому дела нет. Я спрашиваю, что случилось, узнаю обо всем и не вижу в этом ничего страшного. Я говорю несколько успокоительных слов и встречаю холодный отпор. Ничего не понимаю… А вы? Вы что-нибудь знаете?

— Ничего не понимаю и ничего не знаю, — говорит Пагель с улыбкой. — Так как это, по-видимому, успокаивает фрау Эву, я сижу у постели ротмистра и стараюсь не заснуть. Вот и все.

Штудман серьезно взглядывает на него, но в глазах улыбающегося Пагеля нет и тени лукавства.

— Ну, в таком случае, спокойной ночи, Пагель, — говорит Штудман, может быть, завтра утром все выяснится…

— Спокойной ночи, Штудман, — машинально отвечает Пагель, он знает, что надо сказать еще что-то, он задумчиво смотрит вслед уходящему в ночь человеку, несущему тяжелый чемодан. И вдруг вспоминает.

— Господин фон Штудман, минуточку, будьте добры! — кричит он.

— Да? — спрашивает Штудман и еще раз оборачивается.

Оба идут навстречу друг другу, шагах в десяти от входных дверей они встречаются.

— Что еще? — чуть-чуть сердито спрашивает Штудман.

— Да, мне пришло еще в голову… — отвечает Пагель рассеянно. Скажите, господин фон Штудман: вы очень устали? Вам хочется сейчас же лечь?

— Если я могу быть вам полезен, — отвечает Штудман, снова готовый к услугам.

— У меня из головы не выходит то, что вы сказали мне, когда пришли. Помните? "Замок не освещен, но там какая-то кутерьма" — ведь так вы сказали, не правда ли? — И после маленькой паузы Пагель прибавляет: — Ведь вам известно, что тайный советник уехал?

— В самом деле! — говорит озадаченный Штудман. — Об этом я и не подумал.

— Вероятно, тут нет ничего особенного, — успокоительно продолжает Пагель. — Должно быть, пирушка у слуг, уж старик Элиас позаботится, чтобы дело не зашло слишком далеко: но я бы все-таки проверил, Штудман… Конечно, если вы не слишком устали…

— Да что вы, ни намека на усталость! — воодушевляется Штудман, радуясь, что видит перед собой новую задачу. — Конечно, придется сначала положить деньги в несгораемый шкаф…

— Я бы не стал звонить, — задумчиво предлагает Пагель, — я никого бы не позвал, так мне думается, Штудман. — И, к удивлению своему, Пагель вспоминает, что он действительно думал об этом, сам того не ведая. — Ведь под вашим окном черепичная крыша, а с крыши вы без труда попадете на веранду замка. По ней можно обойти почти весь замок на высоте первого этажа и заглянуть во все окна, оставаясь невидимкой — да, я бы так и сделал, — заканчивает Пагель с некоторым ударением.

Штудман удивленно смотрит на него.

— Но зачем, скажите ради бога? — спрашивает он. — Чего вы ждете от этого? Что, вы думаете, я увижу?..

— Послушайте, Штудман, — с внезапной серьезностью отвечает Пагель. Ничего я не знаю и ничего не понимаю, но я сделал бы именно так.

— Но… — протестует Штудман. — Такое подглядывание ночью…

— Помните вы ту ночь, когда мы встретились у "Лютера и Вегнера"? быстро спрашивает Пагель. — Тогда мне тоже чудилось, что это особая ночь, отмеченная роком, если можно так выразиться. Почему бы в конце концов этому не быть — такой ночи, когда все решается? Теперь у меня опять то же чувство. Тяжелая ночь, недобрая…

Он вглядывается в темноту, будто может увидеть лицо ночи, злое, что-то затаившее. Но ничего не видно. Он ощущает только насыщенную ветром и влагой тьму.

— Вот оно как, Штудман, — вдруг говорит Пагель. — Ну, счастливо. Мне надо вернуться к ротмистру. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Пагель, — отвечает Штудман, с удивлением глядя вслед Пагелю, ибо подобные мистические наития ему мало понятны. Он слышит, как захлопывается и запирается входная дверь, фонарь гаснет, и он остается в темноте. С легким вздохом поднимает он свой тяжелый саквояж и уходит по дороге, ведущей в контору. Надо хорошенько посмотреть и послушать, что делается вокруг замка, прежде чем последовать совету Пагеля. Вломиться ночью в чужие владения — кажется ему шагом весьма сомнительным.

Пагель стоит в вестибюле виллы и вслушивается в тишину.

Странное настроение, охватившее юношу, когда он дремал у постели больного, не покидает его. Взглянув на часы, он видит, что не пробыл с Штудманом и пяти минут. Теперь ровно без четверти час. Ничего не могло случиться, он глаз не спускал с парадной двери, он стоял вблизи нее: никто не мог прокрасться. В доме тишина.

И все же внутреннее чутье говорит ему: что-то случилось.

Медленно, беззвучно — так медленно и беззвучно, как иногда движешься во сне — поднимается он по лестнице. Из дверей комнаты Виолеты выглядывает бледное, испуганное лицо фрау Эвы. Он кивает ей, он тихо говорит:

— Все в порядке!

Идет в комнату ротмистра.

И с первого взгляда видит: постель пуста. Постель пуста!

Он стоит неподвижно, он обводит глазами комнату, — никого. Окна закрыты. "Что сделал бы Марофке?" — думает он и все еще не двигается с места. Но на этот вопрос можно дать лишь отрицательный ответ: Марофке не сделал бы ничего слишком поспешного.

В поле его зрения попадает дверь в ванную. Он раскрывает ее, зажигает свет: пусто и в ванной. Пагель снова возвращается, он выходит в коридор.

Дверь в спальню Виолеты теперь широко открыта, фрау Эва непрерывно ходит по комнате взад и вперед. Она тотчас же его замечает. Она подходит к нему. Она извелась от лихорадочной тревоги.

— Что случилось, Пагель? Что-то случилось, я вижу по вас!

— Я хочу вскипятить себе кофе, фрау фон Праквиц, — лжет Пагель, — я смертельно устал.

— А муж?

— Все в порядке, фрау фон Праквиц.

— Я так боюсь, — говорит она лихорадочно. — Голубчик Пагель, судя по тому, что сказал доктор, ей бы надо уже проснуться, и она, я чувствую, проснулась, но не шевелится, не отвечает на мои слова. Она притворяется, что спит. О господин Пагель, что же делать? Мне так страшно! Никогда мне не было так страшно…

Она говорит с лихорадочным возбуждением, ее бледное лицо подергивается, она ухватилась за его руку и сжимает ее, не чувствуя этого. Она просит:

— Взгляните на Виолету, господин Пагель! Поговорите с ней. Может быть, Вайо вас послушает…

Пагеля бросает в жар и в холод. Ведь ему надо искать ротмистра. Чего только не может наделать ротмистр за это время! Но он послушно идет к постели. Неуверенно смотрит на спящее, спокойное лицо, неуверенно говорит:

— Кажется, спит…

— Вы ошибаетесь! Я уверена, что ошибаетесь, скажите ей что-нибудь. Виолета, Вайо, милочка, господин Пагель здесь, хотел бы с тобой поздороваться… Смотрите, у нее дрогнули веки!

И Пагелю так показалось. Вдруг ему приходит в голову мысль крикнуть девушке, которая притворяется спящей: "Лейтенант здесь!"

Эта мысль только мелькнула, он тотчас же ее отверг, разве делают такие вещи? Разве делают такие вещи на глазах у матери? И почему бы наконец не оставить ее в покое, если она во что бы то ни стало хочет покоя? Надо же искать ротмистра.

— Нет, конечно, спит, — повторяет он успокоительно, — и я дал бы ей отоспаться. А теперь я сварю для нас с вами кофе…

Он еще раз улыбается фрау фон Праквиц ободряющей улыбкой, он играет постыдную комедию; еще раз заглядывает, на глазах у неотрывно следящей за ним женщины, в пустую спальню ротмистра. И выходит, кивая: "Все в порядке". Затем медленно, неторопливо, преследуемый ее взглядом, спускается по лестнице в первый этаж.

Инстинкт ведет его правильно. Из шести дверей, выходящих в сени, он выбирает дверь в курительную, так как сегодня во время уборки заметил, что здесь как раз стоят две единственные вещи, которые могут интересовать ротмистра в его теперешнем состоянии: шкаф с ружьями и шкаф с ликерами.

Услышав шум открываемой двери, ротмистр шарахнулся, как пойманный вор. Он прислоняется к столу, одной рукой держась за спинку большого кожаного кресла, в другой зажав вожделенную бутылку.

Пагель тихонько притворяет за собою дверь. Так как это только бутылка водки, а не револьвер, он позволяет себе говорить шутливо.

— Алло, господин ротмистр! — весело кричит он. — Оставьте что-нибудь и для меня! Я устал как пес и тоже не прочь освежиться!

Но веселый тон не возымел действия. Ротмистр, как это часто бывает с пьяными, хорошо понимающими, что их поведение позорно, ротмистр сейчас особенно дорожит своим достоинством. Он замечает лишь дерзкую фамильярность в тоне своего служащего, этого мальчишки. Он гневно кричит:

— Что вам здесь надо? Что вы за мной ходите по пятам? Я запрещаю вам! Сейчас же убирайтесь!

Он кричит очень громко, но очень неясно. Почти парализованный алкоголем и вероналом язык отказывается отчетливо произносить слова, ротмистр еле ворочает им, его голос звучит будто сквозь платок. Это только разжигает его гнев, лицо беспокойно дергается, с ненавистью смотрит он воспаленными глазами на своего мучителя, этого молокососа, которого он подобрал в грязном болоте большого города и который теперь хочет им командовать.