Читать интересную книгу Волшебный корабль - Робин Хобб

— Я не знала… — тихо повторила Альтия.

— Ну-у, хм, да… я, наверное, слишком разоткровенничалась. Ты же понимаешь, деточка, если станет известно о сговоре кораблей… это могут очень неправильно истолковать. Мы же не бунтовщики какие-нибудь, мы без крайней необходимости нипочем не восстанем… Но и сидеть сложа ручки и просто смотреть, как одного из нас опять обижают, — никогда!

Развязные интонации старой неряхи-матерщинницы начисто исчезли из ее голоса. То, что услышала Альтия, могла бы произнести властная женщина из Удачного, мать и глава могущественного семейного клана. И девушка спросила с надеждой:

— А не поздно ли… сейчас попросить помощи?

— Ну, — ответила Офелия, — начнем с того, милочка, что прямо сейчас мы далековато от дома и еще не скоро прибудем туда. Пока могу только обещать, что шепну пару словечек другим живым кораблям, если хоть кого-нибудь встретим. Только не пытайся сама что-нибудь говорить, оставь это мне. Мы все равно не сможем ничего предпринять, пока сама Проказница не вернется в Удачный… Ох, как я надеюсь в тот момент тоже там оказаться!.. Ни за что на свете не хотела бы пропустить такое веселье!.. Ну, короче, когда это произойдет, я — надеюсь, что я! — или тот из нас, кто окажется рядом, расспросит Проказницу, как выглядит дело с ее точки зрения. И, если она горюет так же сильно, как ты, — а я полагаю, что очень даже горюет, я ведь твою душу читаю почти так же ясно, как если бы ты была одной из нас, — вот тогда-то мы и возьмемся за дело. В гавани Удачного всегда стоят два-три живых корабля… Мы переговорим с нашими семьями, и к нам будут присоединяться другие корабли по мере их возвращения в порт. И мы потребуем, чтобы наши семьи призвали Вестритов к ответу. То есть, ты понимаешь, деточка, мы надавим на наши семьи, чтобы они надавили на Вестритов. Ну и как последнее средство — общий отказ выходить в море. Честно тебе признаться, нам очень не хочется, чтобы до такого и вправду дошло. Но коли дойдет — встанем насмерть!

Альтия очень долго молчала…

— О чем ты думаешь? — наконец спросила Офелия.

— О том, что я впустую потратила почти целый год, странствуя вдали от своего корабля. Да, я очень многому научилась, и я действительно полагаю, что здорово поднаторела как матрос… Но чудо первых месяцев ее жизни уже прошло мимо меня, и этого не наверстаешь ничем. Ты права, Офелия… Я злобное, бессердечное существо. А может, просто глупое и трусливое… Как я могла бросить бедняжку одну Кайлу на растерзание — сама в толк не возьму…

— Все мы совершаем ошибки, солнышко, — ласково заметила Офелия. — Можно только молиться, чтобы все они были так же исправимы, как твоя. Ибо, конечно же, мы всенепременно вернем тебе твой кораблик. Всенепременно вернем!

— Не знаю даже, как благодарить тебя…

Чувство было примерно такое, когда заново обретаешь способность дышать полной грудью. Или сбрасываешь с плеч груз, нескончаемо долго гнувший к земле. Альтии никогда и в голову не приходило, что живые корабли могут питать друг к дружке подобные чувства. Она-то знала лишь свою личную связь с Проказницей — и не более того. Она ни разу не задумывалась, что у ее корабля может завязаться дружба с кем-то из ее племени… Что у них с Проказницей могут оказаться союзники… много союзников… не просто они вдвоем против целого мира!

Офелия гортанно хохотнула, вновь превращаясь в разудалую распустеху.

— Между прочим, — сказала она, — с тебя еще вопросик!

Альтия тряхнула головой и улыбнулась:

— Ты мне уже не три, а тридцать три вопросика задала.

— А вот и не надо! — от души расхохоталась Офелия. — Я только припоминаю, как спросила тебя насчет имени. А остальное ты мне, золотце мое, выложила сама! В порядке рыданий в жилетку!..

— Ну… наверное, так и было… Хотя нет, погоди! Точно помню: ты меня спросила, почему я не пришла за помощью к другим живым кораблям!

— Это был не настоящий вопрос. Это я так, просто чтобы разговор завязался… Но даже если тут я тебе уступлю, вопросов все равно получается два. Один по-прежнему с тебя!

Альтия решила проявить щедрость и душевную широту.

— Валяй, спрашивай! — сказала она.

Офелия заулыбалась, и глаза у нее заблестели самым проказливым образом. Она даже прикусила ослепительными зубами кончик языка… А потом выпалила:

— Ну так кто же он, тот темноглазый парень, который навевает тебе… такие роскошные сны?!!

Глава 32

Шторм

— Давай попробуем вот так… — Уинтроу сдвинул кандалы по тощим лодыжкам девушки как можно дальше наверх. Взял полоску тряпки и осторожно обмотал стертое в кровь тело. Потом сдвинул железные обручи назад, на повязки. — Ну как? Лучше?

Она не ответила. И, как только он убрал ладонь, принялась что было силы вертеть ногами в державших ее кандалах.

— Нет, нет, не надо! — негромко взмолился Уинтроу. Он прикоснулся к ее лодыжке, и девушка немедленно замерла. Но так ничего и не сказала. И не посмотрела на него. Она все время молчала и никуда не смотрела. Еще день-другой — и она навсегда себя изувечит. А у него не было ни трав, ни целебных масел, не говоря уже о настоящих лекарствах и перевязочном материале… Все, что он мог предложить страждущим, — это морскую воду и не слишком чистые тряпки. Между тем эта девушка постепенно, но верно перетирала себе сухожилия. Сучила и сучила ногами — и, кажется, не собиралась прекращать…

— Оставь ее, — мрачно посоветовал голос из темноты. — Она все равно спятила. Не соображает, что делает. Да и помрет наверняка раньше, чем мы в Калсиду придем. Все твои промывания и повязки только оттягивают печальный конец… Дай ей уйти, она же всяко по-другому отсюда не выберется!

Уинтроу поднял свечу над головой и вгляделся в потемки. Он затруднился определить, кто именно заговорил с ним. В этой части трюма даже ему, малорослому, было толком не выпрямиться. Потому и рабы, прикованные здесь, были больше других ограничены в движении. Только бег корабля, размашисто резавшего высокую волну, раскачивал людей туда-сюда, так что живая плоть терлась о дерево. Они прикрывали глаза от пламени его маленькой свечки: она слепила их, как полуденное солнце. Уинтроу прошел дальше вдоль ряда, стараясь перешагивать через зловонные потеки. Большинство невольников молчало и никак не реагировало на его появление: вся их сила уходила на то, чтобы как-то выносить свое бедственное положение. Потом Уинтроу заметил мужчину, который полусидел, насколько позволяли цепи, и болезненно моргал против света, стараясь посмотреть Уинтроу в глаза.

— Могу я как-то помочь тебе? — спросил мальчик негромко.

— Может, у тебя ключик найдется от этих цепочек? — язвительно поинтересовался один из лежавших ближе к Уинтроу.

Другой спросил:

— А ты почему свободно расхаживаешь?

— Так распорядились, чтобы я мог поддерживать в вас жизнь, — уклончиво ответил Уинтроу. Он боялся — узнай они, что он сын капитана, не попытались бы убить! — У меня тут ведерко морской воды и тряпки, — продолжал он. — Если кто хочет обтереться, пожалуйста…

— Дай тряпку, — грубо потребовал тот, что заговорил первым. Уинтроу смочил ее водой и протянул ему, думая, что тот вытрет лицо или руки: многие рабы находили некоторое утешение, исполняя ритуал умывания. Но вместо этого мужчина протянул руку так далеко, как только смог, и прижал тряпку к нагому плечу человека, неподвижно лежавшего рядом. — Вот, крысиный ты корм, — проговорил он почти с нежностью. И как умел промокнул воспаленную опухоль на плече у соседа. Тот не пошевелился и ничего не сказал. — Этого малого здорово кусанули прошлой, не то позапрошлой ночью, — пояснил тот, что взял тряпку. — Я поймал крысюка, и мы схарчили его пополам… Вот только ему что-то поплохело с тех пор. — И он ненадолго перехватил взгляд Уинтроу: — Как, не сможешь устроить, чтобы его отсюда вынесли? — спросил он уже более мягким тоном. — Коли уж судьба ему в цепях помереть, пусть по крайности отойдет на воздухе, на свету…

— Сейчас ночь, — услышал Уинтроу свой собственный голос. Ох, Са, до чего ж глупо прозвучало…

— Правда? — удивился мужчина. — Но все равно… Хотя бы свежий воздух… прохладный…

— Я узнаю, — ответил Уинтроу. Хотя на самом деле отнюдь не был уверен, что пойдет у кого-нибудь спрашивать. Команда более не имела к Уинтроу никакого отношения. Он был сам по себе. Ел и спал отдельно от всех. Кое-кто из матросов, с кем он успел в начале плавания более-менее сойтись, иногда посматривали в его сторону, и тогда на лицах у них возникала смесь жалости и отвращения — дескать, надо же было докатиться до подобного состояния! А новые матросы, нанятые в Джамелии, обходились с ним словно с самым обыкновенным рабом. Если он к ним приближался, они сразу начинали жаловаться на вонь — и пинками либо зуботычинами гнали его прочь… Нет уж! Чем меньше внимания обращала на него команда, тем спокойней ему жилось. В последнее время он стал думать о палубе, мачтах и снастях как о «внешнем мире». Его, Уинтроу, новый мир находился здесь, в трюмах. Это был мир ощутимо густого смрада, заросших грязью цепей… и человеческих тел, опутанных ими, как паутиной. Когда Уинтроу выбирался на палубу, чтобы сменить воду в ведерке, это было целое путешествие в другую вселенную. Там люди двигались, куда кто хотел, они разговаривали, кричали и порою даже смеялись, и ветер, солнце и дождь вволю целовали их лица и обнаженные руки. Уинтроу никогда раньше не подозревал, какое это чудо!