Дверь распахнулась, и на пороге появился хозяин. Одним взглядом оценив обстановку, он пришел в ярость.
— Вы опять здесь?! Доколе это будет продолжаться, эльфовы дети! Сидеть! Всем сидеть!
Он подошел вплотную к столу.
— Деньги на стол, — сказал он. — Все деньги.
Они слегка замешкались, и он влепил одному из них подзатыльник, от которого сын купца вылетел из кресла. Деньги положили на стол.
— Это все? — спросил хозяин сурово.
— Все.
— Нет, не все.
Другой сын купца получил по уху. Еще несколько монет упало на стол.
— Вон отсюда, — сказал хозяин.
Трое купеческих сыновей ретировались, злобно бормоча. Сын хозяина продолжал сидеть в кресле у стола, не смея поднять глаза.
— Я тебе сколько раз говорил, — риторически спросил отец, — чтобы ты своих дружков сюда не приводил? Ты посмотри — десять вечера, завтра выходной — а где же посетители? А! Один вон сидит, но он уже часа два не пьет, а следовательно, не платит. Всех распугали. А не послать ли мне тебя в войско? Толку от тебя здесь никакого, только убыток.
— Простите, вы хозяин? — услышал он голос за своей спиной.
— Еще и нищих пускаешь! — сказал хозяин. — Что тебе, добрая женщина? Шла бы ты своей дорогой.
— У меня забрали мои деньги.
— У тебя? Эка народ. Будущее страны. Кто их воспитывает, как из земля носит. У бездомной слепой деньги отнимают. Ладно, не бойся, вот тебе деньги. Убыток — он убыток и есть. Если это много — ничего, все равно бери.
Он сунул ей в руку золотой.
— У меня было больше, — сказала она. — В кошельке.
— Мне сейчас не до россказней, — сказал хозяин. — Не видишь, что ли, сына воспитываю. Ну, иди себе, иди.
— Мне нужно где-нибудь заночевать.
— Возни-то сколько! У меня нет свободной комнаты сейчас, все занято. Иди себе.
— Мне хоть каморку какую-нибудь.
Хозяин поразмыслил.
— Есть у меня чуланчик, — сказал он. — Как раз поместишься. А только золотой давай тогда обратно.
* * *
Мы не будем в нашем повествовании беспокоить читателя подробным описанием невзгод, выпавших на долю слепой путешественницы. Невзгоды человека, попавшего в беду, однообразны и неприятны и, хоть и представляют собою определенный интерес, но написано о подобных невзгодах больше, чем обо всем остальном на свете, ибо они очень распространены. Ключевые моменты невзгод вполне предсказуемы, посему их следует пропустить. Жаль, конечно. Жаль не рассказать — о фермере, чья жена умерла недавно в родах и который хотел жениться на Фрике, поскольку из-за его репутации ни одна девушка или вдова не хотела идти за него замуж; о маленьком городке Лиж, где Фрика научилась просить милостыню и нашла, что ничего особенно стыдного в этом занятии нет, ибо так или иначе, в несколько иной, более грубой, форме, им занимаются все правительства мира; о хмуром, неразговорчивом разбойнике, приютившим ее просто так на два дня, давшем ей отоспаться и накормившим ее; о людях, в чьи дома она стучалась, гнавшим ее прочь; о доброй женщине, подарившей ей свое старое платье взамен разорванного служанкиного; об еще одном фермере, вызвавшемся ее подвезти в своей телеге и высадившем ее, провезя двадцать с лишним верст — как оказалось, в сторону, и ей пришлось возвращаться; о многих, проезжавших мимо и останавливающихся, говоривших с нею, сочувствующих ей, но в помощи отказывавших, ссылаясь на нехватку средств и, особенно, времени; о князе Буке, обогнавшем ее в своей карете, видевшем но не узнавшем ее; о священнике, который заставил неверного мужа сопровождать ее тридцать верст в наказание за прелюбодеяние; о двух мальчиках, почему-то принявших ее за ведьму и кидавших в нее камнями, чтобы она не колдовала; об еще одном мальчике, угостившем ее яблоком и медовой конфетой, что пришлось очень кстати; и еще о многом другом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. ПАРУС
Торговая галера, груженая артанскими коврами и гобеленами, входившими в моду в Ниверии, покачивалась, время от времени стукаясь бортом в причал. Капитан и команда были ниверийцы все до одного. Хозяин, пожилой богатый купец, одетый очень пестро в тяжелое ниспадающее, со смоляной, явно подкрашенной, косичкой, смотрел раскосыми своими глазами на женщину, быстрым шагом приближающуюся к причалу со стороны ратуши. Соблюдая конспирацию, женщина одета была в простое весеннее платье нейтрального бежевого цвета. Конспирация была — простая формальность, конечно. Теплая Лагуна — маленький город, и в порту рослую эту даму знали решительно все, и узнавали сейчас, хоть и с задержкой — проходя мимо и потом вдруг оборачиваясь, чтобы убедиться, что это действительно она — та самая, подружка астафского художника, что малюет морские пейзажи — надела сегодня платье вместо обычного своего охотничьего костюма.
Артанский купец скрылся в надстройке, что тоже было пустой формальностью — за встречей никто не следил.
Придерживая подол, Рита прыгнула с причала на палубу, вошла в надстройку, и встала у двери. В правой руке она держала обыкновенный бумажный веер с переплетами из слоновой кости. Если подумать, слоны — не менее легендарны, чем мамонты. Ходившие в далекие походы моряки рассказывали небылицы, делали рисунки, и привозили вот эти самые кости в Ниверию уже лет сто, но ни один из сухопутных ниверийцев, а таких было в стране большинство, ни разу в жизни не видел ни одного живого слона.
— Итак, — сказал купец.
— Да, — сказала Рита.
Прекрасно на ней сидит это платье, подумал купец. Удивительно — несмотря на привычки и профессию, на рост, на тяжелый этот взгляд, она умеет быть женщиной — до сих пор. Платье на ней не болтается, не топорщится, осанка правильная, ноги чуть врозь, правая чуть вперед, руки чуть согнуты в локтях, что придает им видимость грации и хрупкости, голова чуть влево. Не знай я ее, мне бы захотелось ее защитить, уберечь от жестокого мира, быть ее рыцарем. Впрочем, и так хочется, несмотря на то, что я прекрасно ее знаю, увы, и ни в какой защите она не нуждается. Настолько не нуждается, что упаси нас Великий Род попасть в эти хрупкие руки.
— Очевидно, это последняя официальная встреча, — сказал он по-ниверийски.
— Это вообще последняя встреча, — ответила она с такой беззаботностью, что ему захотелось завыть.
Почти двадцать лет его и ее связывала стальная воля Фалкона. Два раза в год встречались они, в разных местах — он предоставлял ей информацию, она передавала ему приказы. Теперь, когда Фалкона не стало, необходимость встреч отпала сама собой — а он все еще ее любил, сильнее, чем раньше. Ей он был безразличен — не ненавистен, как когда-то, но совершенно чужд. За короткий срок она перешла из мира цинизма и разрушения в мир наивной мудрости и созидания. Любовник ее, продажная сволочь каких свет не видывал, был блистательный художник. Сын ее, угрюмый и капризный, склочный, был зодчий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});