господин полицай?»
«Никак».
Сухо. Коротко. Смайл, бьющийся об стену, подошел бы больше, но пользоваться смайлами – детский сад. Прочтя мысли, соответствующий смайл присылает сам писатель. Свидетель. А может, и подозреваемый, хотя сомнительно. Проверено: Евгений Джинсов вел во время смерти Варвары Перовой пару в университете. Он дипломированный психолог.
«Есть мысли, как продвинуться. Заделюсь попозже».
Ну спасибо. Что-то гражданской инициативы, на которую начальство порой напирает как на «несомненную опору наших сил» и на нехватку которой сетует, стало так много, что хоть жопой жри. Не давай обезьяне гранату. Не давай гражданским лезть в следствие.
«Ок». Пусть пыжится. Наверное, раздувает из этого свой пиар.
– Да кто тебя там хочет? – ревниво дергается Лешка. – Серый что-то нашел?
– Нет. Никто. На дорогу смотри.
Лешка фыркает, а потом требовательно кивает на завалившиеся меж сиденьями сигареты. Приходится взять одну, раскурить и, сделав пару затяжек в надежде взбодриться, вставить в уголок чужой пасти. Пальцы немеют от нервного озноба. Лучше и дальше молчать, досадуя на прожитый день – черно-серый бессодержательный огрызок гадской недели.
С квартирой ничего, разумеется, не срослось – никого не обнаружилось, ленты были целы, консьержка на сей раз бдела. Так и побродили впустую по кухне и тесной комнате, где все осталось нетронутым, даже электричество никто не отключил. Стационарный компьютер продолжал мигать лампочкой на системном блоке. Вспыхнул круглый голубой глаз графпланшета, стоило неосторожно коснуться сенсорного поля. Техника ждала хозяйку. В нутре компьютера ждала, наверное, и неоконченная книга. Книга мертвее, чем младенец в животе убитой ножом Фриды Б. с соседней улицы. То дело о разбойном нападении уже месяц как сгорело, но живот, синюшный и располосованный, все еще навещает в снах. Окровавленный малыш, выглядывая из него, как из-за раздвинутого полога округлой палатки, подмигивает весело: будто бы благодарен, что его избавили от всех сопряженных с человеческим существованием проблем вроде общественного транспорта, несчастной любви и старческих пигментных пятен.
Что касается окна, оно было закрыто, даже никаких старушечьих занавесок. Их сняли и отправили на экспертизу в надежде, что схватиться за грубое кружево успела не только убитая, но и убийца. Впустую, ничего не нашли, а вернуть бесполезный вещдок, конечно, поленились. Окно осталось голым – серый с голубыми проблесками прямоугольник мартовской пустоты. Откуда же тогда зернистая фотография красногубой блондинки и та приписка…
«Призраки не поют».
Откуда она вообще знает, что не поют? Кто она такая? Может, любовная соперница, какая-нибудь там бывшая пассия Черкасова? С девушкой с фоторобота похожая версия уже отработана. Проверять по второму кругу, с блондинкой? Так даже фото не осталось…
Бессмысленный вышел марш-бросок, всем, кроме одного – еще раз зависнуть над чем-то в ее доме, заглянуть в ее мир. Пройтись вдоль полок с книгами – сплошь классика, из современного только Кинг, Джуд и собственные томики, сверкающие аргусовским глазом на корешках. Увидеть в кухонном шкафу синие чашки с серебристыми кораблями – такой же сервиз у матери. Проглядеть выставленные в открытом доступе фотографии и увериться: ни одной с Черкасовым, ни одной совместной с кем-либо. Старый-старый снимок черно-белой серьезной девочки – наверняка тетя в детстве. Три или четыре групповых фото улыбающейся молодежи – видимо, коллеги. Ухмыляющийся Джуд опирается на рафтинговое весло – это фото украшено лихим автографом. И еще снимок хмурого мальчика, прижимающего к себе пеструю кошку, так прижимающего, что у кошки глаза на лоб лезут. Фотография тоже старая, висит на стене точно напротив тети. Дядя, может быть? Или отец?
– А все-таки кого мы там искали? Ну, днем, когда ездили к Перовой?
Лешка поворачивает голову, шумно затягивается – вспыхивает рыжий огонек, двоясь в глазах. Спрашивает в третий раз. Первый вопрос – в квартире – и второй – по пути назад – остались без ответа. И третий тоже должен бы остаться. Но…
– Ты как-то очень резко подорвался. И сейчас бесишься.
– Я не бешусь, не…
Торопливо глотает резкое продолжение, понимает: незачем огрызаться. Действительно ведь подорвался; час, угробленный на поездку, можно было потратить на то, чтобы сконтачиться с наконец-то найденным свидетелем по совершенно другому делу, чтобы заполнить кое-какую просранную отчетность, чтобы, в конце концов, пожрать. Но нет.
– Кто-то сделал снимок в ее квартире. И выложил в Сеть.
– Кто? – Лешка отворачивается выдохнуть дым и стряхнуть в окно пепел.
– Девица какая-то.
– Та самая?
– Нет. Может, фанатка, не знаю. А может, показалось.
Лешка опять дергает плечами. Спасибо хоть не уточняет про галлюцинации. Затягивается особенно крепко, потом тушит окурок. Кстати, приехали. Машина останавливается у восьмиэтажного коробка. Лешка вместо того, чтобы собираться, внимательно смотрит в глаза.
– Ты проспись, что ли, Дим. – Уголки рта незнакомо едут не вверх, а вниз.
А может, лучше бы и напрямик спросил: «Кукуха на месте?» А так и не одернешь.
– Да. Хорошо. Сегодня постараюсь выспаться.
Лешка все еще сидит. Потупляется вдруг, нервно лохматит кудри.
– Дим, это… извини.
«Да за что? Я даже сам себя бешу и не могу понять…» Вслух:
– Ладно. Пока, Лех.
Но Лешка опускает руку ему на плечо, и опять – взгляд в лицо, острое: «Да все я вижу, ломает, знаю». Пробирают эти зеленые глаза, будто в роду у него, безродного, ведьмы были.
– Тебе бы кого-то нормального, а?
Нормальную жизнь? Просто. Нормальную. Ебаную. Жизнь.
Впрочем, к чему подобные нырки на пустое дно? «Быть не в порядке», «прорабатывать травмы», «любить себя вопреки всему» и «выгорать» – модные веяния не для него и не про него. Они для тех, кто редко держит в руках что-то тяжелее смартфона и уверен: чтобы пистолет выстрелил, надо «нажать на курок». А он в порядке. И жизнь у него нормальная, насколько возможно на такой работе. Просто нет больше… как же назвать Ваниллу, Варвару, Варю? Не тянет это на любовь, любовь у Черкасова. Если разобраться, не тянет и на влюбленность: влюбленный хоть раз плюнул бы на все, дал бы крыше отправиться в полет и пришел бы на авторскую встречу – с букетом. Нет, не с букетом, она писала, что предпочитает съедобные подарки… Нет. Он не был влюблен. Варя – Прекрасная Дама. Это так называют в куртуазной литературе. Прекрасную Даму не обязательно желать. Ей не обязательно дарить цветы. Да что там, ее не обязательно даже в лицо знать. Просто факт ее существования в каких-то замковых ебенях заставляет тебя убивать драконов. Побеждать колдунов. Находить священные граали. Это так устроено, даже зовется культом. Культ Прекрасной Дамы.
Но практика показывает, что все культы мрут с гибелью своих божеств.
– Спасибо, у меня все есть. Всё и все.
Лешка только крепче сжимает пальцы на плече, а потом сдается.
– Понял. До завтра.