насколько хватает сил, призываю и тебя, Калликл, – в ответ на твой призыв, – к этой жизни и к этому состязанию.
Пассажи, подобные этому, демонстрируют уверенность Сократа в том, что в этических вопросах можно найти истину, а не только мнения или точки зрения. Можно эффективно использовать сократический метод, и не разделяя этой позиции, но серьезное погружение в него как минимум заставит вас с ней столкнуться. Сократу было присуще редкое сочетание убеждений: он был уверен в том, что истина существует, но при этом смиренно относился к собственным притязаниям на нее. (Подумайте, насколько странным является повсеместное распространение прямо противоположной позиции.) Это одна из причин, почему противоречивость так важна. Она не просто показывает, что вы ошибаетесь. Она показывает, что ошибаться вообще возможно. Вероятно, и на этические вопросы, на которые даются ложные ответы, можно подобрать более правильные или хотя бы более совершенные ответы. И если противоречивые рассуждения отдаляют нас от их обретения, то последовательные, напротив, приближают к ним.
Забота о душе. Как мы видим, противоречия свидетельствуют, что с нашим мышлением что-то не так. Однако они указывают Сократу не только на это. Противоречивость предъявляемых утверждений заставляет его думать, будто бы что-то не так в самом «я» – это словно пятно на рентгеновском снимке. И действительно, Сократ считает внутреннее противоречие своего рода моральным недугом. Чуть выше мы говорили, что сократический диалог напоминает тонкую настройку музыкального инструмента. Это сравнение с расстроенным инструментом использует сам философ. Согласно утверждению Калликла, если человек сделал что-то плохое и его не поймали, то это хорошо. Сократ сначала заставляет его согласиться с некоторыми другими утверждениями, которые в конечном итоге противоречат предыдущему, а затем предупреждает Калликла о том, что может случиться, если он не найдет выход из этого противоречия:
Горгий, 482b–c
СОКРАТ. А стало быть, повторяю еще раз, либо опровергни ее и докажи, что творить несправедливость, и вдобавок безнаказанно, не величайшее на свете зло, либо если ты оставишь это неопровергнутым, клянусь собакой, египетским богом, Калликл не согласится с Калликлом и всю жизнь будет петь не в лад с самим собою. А между тем, как мне представляется, милейший ты мой, пусть лучше лира у меня скверно настроена и звучит не в лад, пусть нестройно поет хор, который я снаряжу, пусть большинство людей со мной не соглашается и спорит, лишь бы только не вступить в разногласие и в спор с одним человеком – с собою самим.
Это гораздо более строгое отношение к внутренней несогласованности суждений, нежели многие из нас готовы выказывать сегодня. Таково следствие четкого представления Сократа о хорошей жизни. Когда люди верят в две вещи, которые не могут быть истинными одновременно, они либо наполовину спят, либо наполовину безумны. На самом деле они не думают ничего конкретного, а лишь воображают, что делают это. Им не хватает знаний о том, кто есть они сами, и, не понимая этого, они делаются смешными.
Филеб, 48c–d
СОКРАТ. Заключи же отсюда, какова природа смешного.
ПРОТАРХ. Поясни, прошу тебя.
СОКРАТ. Вообще говоря, это порок, получающий свое наименование от некоего свойства. Всем же вообще порокам присуще качество, противоположное тому, о котором гласит дельфийская надпись.
ПРОТАРХ. Ты говоришь о надписи: «Познай самого себя», Сократ?
СОКРАТ. Конечно. Ведь ясно, что надпись, гласящая: «Не познай самого себя», была бы противоположна ей.
У людей, которые таким образом противоречат сами себе, с точки зрения Сократа, возникают и практические затруднения. Их внутренние конфликты мешают им действовать решительно или же, если они все-таки начнут действовать, могут вовлечь их в неприятности. Отсюда и замечание Сократа о последствиях несправедливости в душе:
Государство, 352а
Даже возникая в одном человеке, она производит все то, что ей свойственно совершать. Прежде всего она делает его бездейственным, так как он в раздоре и разладе с самим собой, он враг и самому себе, и людям справедливым. Не так ли?
Таким образом, согласно сократическому методу, о непротиворечивости следует думать и заботиться больше, чем обычно.
Угрозу для личности, которую несет в себе непоследовательность в суждениях, не стоит считать какой-то отвлеченной философской проблемой. Для многих людей она оказывается вполне животрепещущей и требующей немедленного реагирования. Они ведут жизнь, несовместимую – или, скажем иначе, находящуюся в разладе – с их более глубокими убеждениями, какими бы они ни были. В итоге они чувствуют себя потерянными, зажатыми, несчастными, причем зачастую не понимая, почему это так. А вот Сократ счел бы такой исход естественным и объяснимым. Сократ видит проблему даже тогда, когда сам человек не в состоянии осознать свой внутренний разлад в полной мере. В каком-то смысле проблема в таком случае еще хуже. Это ужасное состояние, напоминающее слабоумие. (Мы еще обратимся к этой теме в главе 14.) Однако в любом случае можно быть уверенным: максимально серьезное отношение к последовательности – и не только в теории, но и на практике – способно привести к впечатляющим результатам, как к конструктивным и поучительным, так и разрушительным и болезненным. После того, как механизм сократического исследования запущен, оставить вещи в неизменном состоянии уже невозможно.
Сопротивление. Таким образом, непоследовательность отнюдь не всегда ужасает нас в том разрезе, какой описывает Сократ. Иногда кто-то указывает вам на противоречия в ваших суждениях, а вы просто отмахиваетесь. Подобную реакцию можно интерпретировать несколькими способами. Прежде всего, само замечание, указывающее на непоследовательность, может прозвучать неубедительно. Доказательство порой ускользает: вы чувствуете, что где-то есть ошибка, но объяснить ее пока не в состоянии. Причем иногда ощущение и в самом деле не подводит: ваша интуиция верно определяет, что с логикой что-то не так. Один из таких примеров есть в начале диалога «Федон», где Сократ и Кебет говорят о самоубийстве. Сократ признает, что самоубийство неправильно, но одновременно замечает, что бывают такие обстоятельства, когда смерть предпочтительнее жизни. Кебету это высказывание кажется странным; а вслед за этим происходит следующий обмен репликами:
Федон, 62b–c
– Конечно, это может показаться бессмысленным, – продолжал Сократ, – но, на мой взгляд, свой смысл здесь есть. Сокровенное учение гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей, и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать, – величественное, на мой взгляд, учение и очень глубокое. И вот что еще, Кебет, хорошо сказано, по-моему: о нас пекутся и заботятся боги, и потому мы, люди, – часть божественного достояния. Согласен ты с этим или нет?
– Согласен, – отвечал Кебет.
– Но, если бы кто-нибудь из тебе принадлежащих убил себя, не справившись предварительно, угодна ли тебе его смерть, ты бы, верно, разгневался и наказал бы его, будь это в твоей власти?
– Непременно! – воскликнул Кебет.
– А тогда, пожалуй, совсем не бессмысленно, чтобы человек не лишал себя жизни, пока бог каким-нибудь образом его к этому не принудит, вроде как, например, сегодня – меня.
В нынешние времена этот аргумент, возможно, и не слишком впечатляет, но зато он отражает одну из потенциальных реакций на противоречивость: ее можно объяснить в выражениях, еще не полностью отточенных. Из-за этого сохранение двух несогласованных убеждений на какое-то время может быть рациональным, особенно когда установка, поставленная под сомнение, уже давно и успешно используется. Вот как сформулировал это Милль в трактате «О подчинении женщины»:
Мозг человеческого большинства еще не достиг надлежащей обработки, при которой бы мы могли требовать от людей достаточной и самостоятельной оценки аргументов для того, чтобы отказываться от практических принципов, всосанных с молоком матери и во многом служащих основами существующего общественного порядка, – отказываться при первом же нападении, разоблачающем их логическую нелепость[108].
Милль настаивал на том, что женщины должны