Однако каюты большинства старших специалистов и инженеров выглядели вполне спартанскими. На голых переборках висели карты, диаграммы, чертежи различных механизмов, измерительных приборов и в крайнем случае фотографии судов либо ближайшей родни.
Что до матросских кубриков, то они и совсем лишены были всяких прикрас. Тем не менее на всех кораблях типа «Бородино» люди были не так уж плохо устроены. Почти все матросы были размещены на хорошо вентилируемых верхних и батарейных палубах, освещенных через бортовые иллюминаторы. Лишь очень немногие — в основном кочегары и другие работники самых нижних (под ватерлинией) отсеков — были помещены на темной нижней броневой палубе, за толстым броневым поясом и, конечно, без всяких иллюминаторов».
По готовности «Орла» было решено больше уже не ждать крейсеров «Олег» и «Изумруд», которые могли выйти позже и нагнать в пути. 26 сентября государь делал окончательный смотр. Корабельный инженер Костенко, один из наиболее радикально настроенных офицеров броненосца, оставил свое описание: «26 сентября. Царский смотр. В ожидании прибытия царя одновременно с утренним подъемом флага все корабли эскадры расцветились праздничным убранством. Сначала с вахты сообщили, что прибытия царя ждут к 10 часам, затем было сообщено по эскадре, что надо ждать его не ранее трех.
С утра ярко светило солнце, и разукрашенная гирляндами пестрых флагов, нарядная колонна броненосцев и крейсеров блистала свежевыкрашенными бортами.
В ожидании смотра с утра офицеры облачились в шитые золотом мундиры, блестящие палаши на портупеях стесняли их беготню по трапам вверх и вниз.
Через 20 минут Николай II со свитой уже поднимался по правому трапу на спардек «Орла». Выстроенная фронтом по левому борту команда напряженно замерла. Офицеры стояли против парадного трапа с соблюдением старшинства в чинах, сначала флотские офицеры, затем механики и врачи. Я оказался на самом правом фланге, т. е. последним в шеренге офицеров.
Николай II поднялся на палубу в сопровождении Рожественского, генерал-адмирала Алексея Александровича, морского министра Авелана, далее следовали младшие флаг-офицеры адмиралы Фелькерзам и Энквист, какие-то штатские и, наконец, жандармский генерал.
Николай, проходя вдоль фронта офицеров, каждому подавал руку. Командир называл фамилию и должность представляемого офицера, а царь удостаивал его несколькими «милостивыми словами», которые обыкновенно относились к его родословной. Николай II хорошо запоминал чины, фамилии и лица, а также всякие незначительные эпизоды из прежней службы офицеров и на смотрах старался показать свою осведомленность.
По мере того, как он продвигался вдоль фронта, головы всех поворачивались в его сторону. Я видел, что он задержался около лейтенанта Гирса, слышал заданные ему вопросы: сначала о его родне, затем о службе на Востоке в составе Тихоокеанской эскадры. Следующая более длительная остановка царя была около мичмана Бубнова. Незначительность заурядного и уже сильно помятого царского лица и тусклого выражения его оловянных глаз не могла быть скрыта даже под маской деланой любезной улыбки, раз и навсегда застывшей на его будничном лице. Хотя он был в форме капитана первого ранга, но морской мундир сидел на нем по-сухопутному, а походка выдавала непривычку к палубе корабля. (Николай II был «вечным полковником». Александр III не успел произвести его в генералы, а сам он от этого чина отказался и до конца жизни оставался полковником. Во флоте этот чин соответствовал капитану 1 ранга.)
Поравнявшись со мной и услышав от командира, что я корабельный инженер, он сказал:
— На «Ослябе» также был корабельный инженер. — И, обращаясь к Рожественскому, спросил:
— Разве на все броненосцы назначены инженеры-строители кораблей? — На что командующий дал краткое объяснение.
Я смотрел ему прямо в глаза. Один момент он сделал движение, как будто хотел обратиться ко мне с очередным любезным вопросом, пораздумал и направился далее, к фронту команды.
— Здорово, молодцы! — прозвучало негромкое обращение царя к 900 матросам.
— Здравия желаем, Ваше императорское величество! — нестройно прокатилось по рядам. Несколько десятков глоток на левом фланге рявкнули с опозданием на три секунды, и Рожественский сделал презрительную гримасу командиру, а на боцмана Сайма сверкнул глазами.
Николай поднялся на средний переходной мостик и, стоя на этой возвышенной трибуне, обращаясь к команде, произнес следующую краткую речь:
— Надеюсь, братцы, вы поддержите славу русского флота, в историю которого ваши товарищи на Востоке вписали столько громких подвигов, и отомстите за «Варяга» и «Корейца» дерзкому врагу, который нарушил спокойствие нашей матушки России.
Затем, повернувшись к офицерам, он добавил:
— Желаю всем вам, господа офицеры, победоносного похода и благополучного возвращения целыми и невредимыми на Родину.
При этих словах он пробежал глазами по фронту, как бы стараясь угадать, кому вопреки его пожеланиям предопределена близкая гибель.
В самый момент отъезда царя произошел комический эпизод, доставивший всей команде немалое развлечение. Героем инцидента оказался наш судовой пес, которого по приходе в Ревель кто-то подобрал на стенке порта и привез на корабль. Псу по общему решению наречено было имя Вторник в память того знаменательного дня, когда он был зачислен в штат корабля и поставлен на «морское довольствие».
Перед смотром старший офицер приказал боцману запереть Вторника, чтобы он не путался под ногами. Однако псу не понравилось сидеть взаперти, и он стал громко звать на помощь, пока кто-то не выпустил его из заключения. Увидев фронт команды, он стремглав промчался мимо него и бросился к парадному трапу. Заметив внизу у площадки готовый к отходу царский катер, он немедленно решил прокатиться на берег и кубарем покатился по ступенькам вниз. Но когда он уже намеревался перескочить на нос катера, два мичмана, стоявших фалрепными на нижней площадке трапа, успели ухватить его за уши и заставили лечь. Спрятать его было некуда, так как Николай в этот момент уже спускался вниз. Садясь в катер, он должен был переступить через Вторника, при этом он потрепал пса по голове, а за ним и вся свита, даже Рожествснский, метавший молнии в старшего офицера.
Когда наконец царский катер благополучно отвалил от борта и мичманы отпустили Вторника, старший офицер, обращаясь к боцману, с чувством произнес:
— Эх, балда, старая ворона, не сумел даже как должно кобеля привязать.
На это боцман виновато оправдывался:
—Да он, ваше высокоблагородие, сукин сын, чтоб ему сдохнуть, такой хитрый, ну прямо как озорной матрос. Ума не приложу, как он отвязался и дверь открыл».
Сразу после окончания смотра корабли эскадры оставили Ревель и вышли в Либаву, где их уже поджидали несколько менее крупных судов. Затем, после трех дней стояния в этом порту, 2 октября 1904 года 2-я Тихоокеанская эскадра вышла в море.
Глава вторая
ИНЦИДЕНТ НА ДОГГЕР-БАНКЕ
2-я эскадра по выходе из Либавы была поделена на шесть эшелонов, которые последующей традицией перечислялись следующим образом.
1-й отряд эскадренных броненосцев: «Князь Суворов» (флагманский корабль командующего эскадрой Вице-адмирала Зиновия Рожественского), «Император Александр Третий», «Бородино», «Орел» и приданные им суда снабжения: «Анадырь», «Горчаков» и «Роланд».
2-й отряд эскадренных броненосцев: «Ослябя» (флагман контр-адмирала Фелькерзама), «Сисой Великий», «Наварин», «Адмирал Нахимов» плюс судно снабжения «Метеор».
1-й отряд крейсеров: «Дмитрий Донской» (флагман контр-адмирала Энквиста), «Аврора» плюс ремонтное судно (плавмастерская) «Камчатка».
2-й отряд крейсеров: «Светлана», «Алмаз» и «Жемчуг».
1-й дивизион эскадренных миноносцев: «Блестящий», «Безупречный», «Бодрый», «Прозорливый» плюс транспорт «Корея».
2-й дивизион эскадренных миноносцев: «Бедовый», «Буйный», «Быстрый», «Бравый» плюс транспорт «Китай».
В балтийских портах оставались крейсера «Олег» и «Изумруд», вспомогательные крейсера «Днепр» и «Рион», эсминцы «Громкий», «Грозный», «Пронзительный» и «Резвый» (они вышли в море 3 ноября под командованием капитана Добротворского и догнали основные силы у Мадагаскара). Эсминец «Прозорливый» присоединился к этим кораблям после того, как ранее был отделен от главных сил и отправлен назад из-за утечек в холодильнике. Этот эсминец, а также «Пронзительный» и «Резвый» так и не дошли до Мадагаскара вследствие различных дефектов и поломок.