Не преувеличиваем ли мы, однако, актуальной, сегодняшней идеологической действенности такой отвлеченной проблематики, как в «Сердце Змеи»? Чтобы не ходить далеко, откроем предисловие к изданному несколько лет назад в США сборнику советской научной фантастики. Автор предисловия, известный американский писатель-фантаст и ученый А.Азимов, называя повесть И.Ефремова лидирующей, так излагает ее идею: «Если коммунистическое общество будет продолжаться, то все хорошее и благородное в человеке будет развиваться и люди будут жить в любви и согласии. А с другой стороны, Ефремов подчеркивает, что такое счастье невозможно при капитализме».[55]
Как видим, поворот от биокосмической проблематики далекого будущего к насущным сегодняшним социальным вопросам для А.Азимова очевиден. «Если коммунистическое общество будет продолжаться, то…» — один из типичных гамбитов, как называет А.Азимов гипотетические ходы научной фантастики. Что же, например, ожидает человечество, «если капитализм будет продолжаться…»? Английский писатель К.Эмис, делая обзор в своей книге «Новая география ада» англо-американской фантастики, останавливается на тематике космического колониализма. Сам он согласен, что население других планет будет право, если окажет землянам-захватчикам сопротивление вплоть до уничтожения (характерная, однако, исходная точка встречи двух миров!). Но он отмечает, что в научно-фантастической литературе, точно так же как и в других областях деятельности (в политике, праве и т.д.), считается само собой разумеющимся право американских или британских «исследователей» устанавливать свои фактории везде, где бы они ни пожелали.[56]
А.Азимов, несомненно, хорошо представлял себе эндшпиль фантастической шахматной партии: «если капитализм будет продолжаться…», разыгрываемой по всем правилам. Равенство? Заглянем в документальный памфлет М.Ньюберри, живописующий правую опасность в США: «Либеральная демократия… представляет дьявола… равенства нет — ни в природе, ни в обществе, ни в загробном мире».[57] (Заметим: речь идет всего лишь о буржуазной демократии!). Право? «Наши традиции гораздо проще. Суть их составляет наш обычай выносить провинившегося из города, предварительно вымазав его дегтем и вываляв в перьях» (с. 202). И это не разглагольствование заурядного линчевателя, но кредо лидера респектабельного консерватизма, адъюнкт-профессора Йельского университета У.Кендалла.
Что касается любви и согласия, то Т.Мольнар — «невидимка», составлявший речи для Б.Голдуотера, писал: «Как это ни звучит иронически, но в наше время породить добродетель может только сила, причем сила лицемерная, елейная, приторно-сладкая. И добродетель эта будет не настоящей, а показной» (с. 183).
А.Азимов не может не сознавать, насколько влиятелен, насколько официозен в Америке крестовый поход против общечеловеческих идеалов. Куда приведет этот поход? Будущее вырастает из настоящего. И вот перед американцем, оглушенным выстрелами во Вьетнаме и криками о помощи под сводами Капитолия («Остановите генералов!»),[58] предстает будущее, каким оно явилось взору советского фантаста…
Повесть «Сердце Змеи», отмечает А.Азимов, «противопоставлена хорошо известному американскому научно-фантастическому рассказу Лейнстера „Первый контакт”, 1945 год. Ефремов повторяет содержание рассказа в некоторых деталях (герои И.Ефремова читают фантазию древнего американского автора и диву даются, с каким упорством предки распространяли нравы своих «джунглей» на любую иную цивилизацию, — А.Б.) Основная часть рассказа — встреча человеческих существ на космическом корабле с инопланетными существами. У американцев из взаимного недоверия (недоверия к чужим, — А. Б.) получается «пат», т.е. безвыходное положение. Не имея шансов победить силой, они волей-неволей «договариваются» — обмениваются кораблями и оружием. Разрешение коллизии, пишет А. Азимов, «найдено в психологии хитрой бизнесменской практики. В ефремовском же рассказе люди ведут себя из возможности только двух ситуаций — сотрудничество или война — и осуждают традицию американского национализма. Ефремов продолжает ситуацию „Первого контакта”, только основанную на дружбе и любви».[59]
Заоблачная, казалось бы, тема космической повести вторгается в самую суть очень земного сопоставления коммунизма с капитализмом, сопоставления, которое нынче идет по всему широкому фронту жизни и оставляет, несомненно, глубокий след в общественности капиталистических стран.
Было бы наивно ожидать мгновенного прозрения. Уверенность «этих русских» в конечном торжестве благородных идеалов вызывает у А.Азимова даже некое подозрение. «Я думаю, — пишет он, — что если стать на точку зрения достаточно скептическую, то можно предположить, что эти рассказы (кроме „Сердца Змеи”, А.Азимов останавливается на „Шести спичках” А. и Б.Стругацких и „Суэме” А.Днепрова, — A.Б.) были написаны специально для американских читателей и написаны с целью смутить нас и ослабить нашу волю (не в борьбе ли за Билль о правах, объявленный берчистами коммунистическим? — А.Б.), что советский человек вообще не увидит этих рассказов, ибо он питается идеями всеобщей ненависти (!). Однако я этому не верю. Разумнее предположить, что рассказы действительно написаны для советского читателя, но они тщательно отобраны и потому не являются типичными».[60]
Если стать по примеру А.Азимова на точку зрения достаточно скептическую, то можно предположить, что домыслы, в которых заранее сомневаются, высказывают не без оснований. Не один ведь американский писатель предстал перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности за весьма умеренный либерализм… Что же касается «специально отобранных» рассказов, то критики Е.Брандис и В.Дмитревский отвечали в этой связи: «Мы можем заверить господина Азимова, что тот гуманизм, который он нашел в нескольких рассказах, „отобранных для американских читателей”, является неотъемлемым и типичным признаком советской научной фантастики, как и всей советской художественной литературы в целом».[61]
Существенно не только то, в чем мы расходимся с А.Азимовым, но и различное понимание важных вещей, в которых мы солидарны. В конце предисловия А Азимов выражает надежду:
«И все-таки в общем я хочу верить, что советские граждане в самом деле желали бы видеть пришествие царства любви, „когда народы перестанут поднимать меч друг на друга и забудут о войнах”.
«Почему бы им и не хотеть этого?
«Если бы только мы могли верить в то, что они хотят этого, и если бы они поверили в то, что и мы хотим того же самого, тогда, вероятно все бы в конце концов пошло хорошо».[62]
У нас нет оснований не верить, мы знаем книги гуманиста А.Азимова. Но нам трудно понять, чего он хочет и во что верит. Верит ли в нечто несомненное, из чего здесь, на Земле, а не в воображаемом фантастическом гамбите произросло бы царство любви? Знает ли то, во что хочет верить? Ведь он говорит: «Если коммунизм будет продолжаться…». А между тем коммунистическое общество еще надо построить, и мы не мыслим его как простое продолжение социализма. Социалистический мир должен качественно измениться, чтобы назваться коммунизмом. А.Азимов рассматривает социальную систему как нечто неизменное в своем качестве. Он мерит по американскому обществу, по его неспособности к радикальному улучшению.
«Американская социальная система, — говорит он, — не может быть, конечно, без изъянов, но есть серьезные сомнения среди наших научно-фантастических авторов, что какие-либо альтернативы могли бы привести к ее улучшению».[63] Можно ли улучшить то, что в корне порочно! Не зря К.Эмис честно именует англо-американскую фантастику конформистской. (Конформист буквально — приверженец официальной англиканской церкви). Отличительной чертой конформистов он считает то, что их программа — «в сопротивлении вредным изменениям, а не в способствовании полезным».[64] Честные и умные люди не могут не понимать, что это не программа, а отсутствие программы.
Сопоставляя повесть И.Ефремова с рассказом М.Лейнстера, А.Азимов сознает, что в основе обратного решения советским писателем коллизии «Первого контакта» лежит противоположная идеологическая концепция. Но он не видит, что различие глубже — в гносеологической позиции. Герои И.Ефремова не прагматики-бизнесмены, но и не волюнтаристы-идеалисты (как представляется А.Азимову). Они надеются на дружественную встречу не потому, что безотчётно доверчивы, но потому, что знают: на высшей ступени эволюции разум — есть гуманизм.