Читать интересную книгу Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья. - Василий Песков

Больше всего люди ожидают картошку и капусту. «Понимаешь, Петрович, у нас кошка в бараке начала цветок есть…» Наставнику и самому до черта надоело открывать банки с пресной, как сено, говядиной, но что сделаешь. Капитан водил корабли. Теперь долгий опыт и «ледовая мудрость» привели его сюда, на самое трудное место в Восточной Арктике.

Капитан ледовой проводки должен указывать путь кораблям. Он же стоит посредником между «берегом» и «водой». Его терзают «представители» в жестких плащах, его издалека вызывают по радио застрявшие во льдах корабли.

Чтобы отыскать дорогу для кораблей, время от времени капитан вылетает в океан на разведку.

Разведка льдов — это десять часов беспрерывных полетов. Низкие облака прижимают самолет к самой воде. Над землей на такой высоте не летают. Тут же иного выхода нет. Взад-вперед от берега в океан. На карте от курсовых зигзагов остается след, похожий на большую пилу. Работа шутливо и называется: «Пилить океан».

На этот раз в самолете два пилота, штурман, механик, радист, капитан ледовой проводки и журналист. Непривычный для самолета уют.

Командир Юрий Клепиков снял ботинки, надел войлочные домашние шлепанцы. Механик Алексей Быков на газовой плитке вскипятил чай, режет капусту для щей.

Гидрологи непрерывно рисуют карту. Коричневый цвет — непроходимые льды, желтый — разреженный лед, голубой — сплошная вода.

Галс за галсом. Высота временами пятьдесят метров. Льдины под нами то кипенно-белые, то грязные, приплывшие издалека. На кромке ледовых полей — моржи. Большие стада моржей.

В окошко хорошо видно: от шума моторов звери приподнимают клыкастые головы, озираются и прыгают в воду.

А на обратных галсах мы видим чукотский берег — бурая тундра вся в блюдечках синей воды. Временами на берегу маячат высокие темные елки. Но подлетаешь — еловая роща обернулась узорными столбами выветренных камней — кекуров…

Гидрологи рисуют карту. Капитан связался с кораблями, которые с нетерпением ждут результатов разведки. Мы изменяем курс. И скоро на горизонте замечаем три «утюжка» — корабли остановились во льдах. Механик готовит для сброса вымпел. Делаем круг и проносимся над самыми мачтами. Красный вымпел летит на палубу.

А возле острова Врангеля еще два корабля ждут нашей помощи. «Пилим» и тут. Однообразное море битого льда. Моржей не видно.

Зато вдруг радостный крик: «Медведь!» Между льдинами, вытянув голову, оставляя «усы» по воде, плывет белый медведь. В дымных облаках виднеются сопки острова Врангеля. Мы же идем прямо, на розовый от вечернего солнца остров Геральд. Край земли. Отсюда, если подняться повыше, наверное, можно увидеть уже и Аляску.

Разведка хорошо помогла. Еще два корабля бросили якорь вблизи от берега. Но выгрузки по-прежнему нет. Лед. По-прежнему нетерпение на берегу и нетерпение на кораблях.

— «Нептун», «Нептун»!..

И вот наконец ночью ветер подул в нужную сторону. Урчат в темноте машины. Надо не упустить момент. В этих местах главный закон — не упустить момент. Не упустил, прошел, выгрузил-дело сделано. Упустил — будешь зимовать, вмерзнешь в лед, оставишь берег без груза.

Утро. Даже и новичку ясно, что началось. Во льдах образовались ворота. Самоходные баржи снуют между льдинами от корабля к берегу.

И уже по коридорам поселковой гостиницы тянет кухонным запахом. В другом месте люди бы морщились, а тут улыбки — картошка! Кто-то нетерпеливый в котелке на электрической плитке варит картошку. Не сушеную, осточертевшую за год, а настоящую, крупную, свежую белорусскую бульбу.

За год два больших праздника бывает в этом краю. В январе, когда после полярной ночи в первый раз заглянет на землю солнце. И летом, когда придут корабли.

Фото автора. 12 сентября 1967 г.

Степные замки

(Широка страна моя…)

Эти строения в самом деле похожи на старинные замки. Высокая башня, неприступные высокие стены. Каждый большой город где-нибудь на окраине имеет такую постройку. А в степных районах эти замки — характерная деталь пейзажа. Едешь — станицы еще не видно, но уже плывет по горизонту в струйках марева не то корабль, не то крепость.

А если без романтических образов, то постройка, о которой пошел разговор, — элеватор, попросту же огромный амбар из бетона. Прадедушкой элеваторов был самый обычный горшок. В нем наши предки, приручившие дикие злаки, хранили первый маленький урожай. После горшков были хлебные ямы, потом деревянные и каменные амбары.

В России полтысячи лет назад в городах были учреждены «житные дворы». Борис Годунов, напуганный неурожаями, приказал хранить пятилетний запас зерна. Хлеб наравне с казной держали в монастырях, в крепостях. В Московском Кремле рядом с храмами стояли амбары. Первый элеватор в России построен в 1881 году в городе Николаеве. Новый «амбар» оказался очень удобным, в нем можно было не только хранить, но и «сушить, очищать и лечить зерно». Чуть более ста элеваторов имела Россия в канун революции. Это были небольшие, чаще всего деревянные строения.

Сегодня в стране девятьсот шестьдесят восемь элеваторов. На этом снимке вы видите очередное строительство в станице Мечетинской Ростовской области. Этот элеватор — из числа небольших. Москва, съедающая ежедневно три с половиной тысячи тонн хлеба, опорожнила бы его за трое-четверо суток. Самый большой в стране — элеватор в городе Омске — вмещает сто шестьдесят четыре тысячи тонн пшеницы.

Любопытно, что и этого многолюдной Москве хватит только на полтора месяца.

Заглянем на полчаса во двор какого-нибудь элеватора, ну, например, на станции Верблюд в той же Ростовской области. Сентябрь. Поток хлеба уже закончился. Редкие машины с пшеницей заезжают во двор. Проверка влажности, засоренности. Принято. Кузов опрокинулся, и теперь, если идти за потоком пшеницы, бегущей по транспортеру, надо подняться по лестницам башни. Зерно поднимает туда элеватор-лента, увешанная ковшиками. Двадцати этажей башни достаточно для того, чтобы по пути наверх зерно очистилось, подсушилось и пошло потом по нужному ходу, в нужную «банку».

«Банки» (или то же самое — силосы) — это вертикальные пустоты в строении. Одну «банку» можно засыпать пшеницей, другую подсолнухом, кукурузой. А в нужное время открывай заслонку внизу, и зерно потечет из «банки» в вагон.

Современный элеватор — сложное, полностью механизированное сооружение.

На пульте диспетчер нажимает ряд кнопок, и приходит в движение вся система «хранения, очистки, сушки и лечения зерна».

Кроме приемных, перевалочных, портовых и семенных элеваторов есть закрома госрезерва. В них хранится «НЗ» — неприкосновенный запас хлеба на всякий случай.

Такова служба девяти сотен бетонных замков, разбросанных по степям, над большими реками, в портах и на окраинах городов.

Строительство элеватора в станице Мечётинской Ростовской области.

Фото автора. 28 сентября 1967 г.

Великое чудо — Земля

С детства помню горсть чернозема в руках изможденного нуждой старика. В военную весну в нашем селе люди впрягались в соху вместо лошадей и быков. Ходивший за сохой дед, когда мы сели передохнуть, размял в пальцах комок теплой земли: «Пахнет, кормилица.

Уроди, кормилица…» Земля отзывалась этим мольбам.

Во Владимирской области я в первый раз увидел белесую пашню, совсем непохожую на наш воронежский чернозем. Не верилось, что на этой земле может что-нибудь уродиться.

Родилось! Осенью в том же году я видел частую, высокую рожь, и лен, и свеклу… И тут земля отзывалась трудам.

Хлебное поле.

Пшеничный закром.

В чабанской стороне.

На Чукотке, где только камни гремят под ногами, летом земля все-таки покрывается зеленью. Диву даешься: за что цепляются корешками мелкие яркие цветы и травы?

В Антарктиде уже ничего не растет — нет земли. Но и там я был свидетелем урожая.

Кто-то в числе очень нужных грузов — приборов, продуктов и полярного снаряжения — привез в Антарктиду мешок земли. В ком-то жила душа крестьянина. В ящике на обледенелом окошке выросли огурцы. С великим интересом люди приходили взглянуть на хрупкую зелень. День, когда на всех по ломтику разрезали огурцы, был праздником. Радости было, как у крестьянина осенью…

Человек крепко связан с землей. Наши радости, достаток зависят полностью от земли.

Науки, искусства, песни и даже смех — все стоит после хлеба. И потому человек, бросающий в землю зерна, должен почитаться главным работником на земле.