он, рыбьи хвосты. Выйдете к нам, сестрицы?
— Может, лучше он к нам? — предложила рыжая и протянула из воды руку, тонкую, почти прозрачную, с тёмной сеткой вен, с почерневшими ногтями.
— Нет уж, спасибо, я никакую заразу подхватить не хочу, — отказался Василий.
Он опять огорчился. Нет бы нормальные русалки, чтобы грудь — во, первым делом в глаза бросалась, чтобы взгляд не оторвать. Усади такую на ветвях, мужики набегут смотреть. Так нет же, дохлячки какие-то, вот и делай тут сказочный заповедник...
Девицы всё-таки вышли сами. Платья на них истлели, в прорехах виднелось тело, но на тело это и смотреть не хотелось. Были у них не хвосты, а ноги, и тяжко пахло гнилью и болотом.
— Теперь скажи, Вася, что у них на спине? — победно спросила Марьяша.
— Плавники? — предположил он, задержав дыхание. — Крылья? Да всё равно. Я тут вспомнил, мне пора идти.
Василий сделал шаг назад. Он слышал, что даже и Волк теперь затих, не лаял на лозников.
— Погоди!.. Сестрицы, поворотитесь.
Рыжая зашипела и щёлкнула зубами, острыми, щучьими:
— Что мы, забавлять его выш-шли?
— Я вам платья сошью, — продолжила улещивать Марьяша. — Покажитесь ему, о большем не прошу.
Черноволосая без лишних слов ушла в воду, опустилась без плеска. Не соблазнилась платьем. Рыжая опять зашипела, а светловолосая, откинув тяжёлые мокрые косы на грудь, медленно повернулась.
Спины у неё, можно сказать, и не было — только хребет с заострёнными костяными отростками. За голыми рёбрами темнели внутренности.
— Го-осподи боже! — воскликнул Василий и тоже отвернулся. И пошёл быстрым шагом куда подальше.
— Вася! — окликнула Марьяша. — Подожди! Видишь теперь, не сон это!
— Подумаешь, водяные зомби! — ответил он, не оборачиваясь и даже не думая останавливаться. — Не убедила!
Он зашагал вдоль поросшей ивняком и осокой канавки, по которой бежал ручей, к холму, к деревне, обдумывая на ходу, с чего бы ему начать работу.
Работы предстояло много, работа была непростая.
Глава 6. Василий говорит с народом
Василий смотрел на мир в щель между плохо пригнанными досками. Мир отсюда казался совсем маленьким: бревенчатый угол, бурьян в человеческий рост и кусочек дороги с рытвиной, где поблёскивала вода.
Он отмахнулся от мухи, стукнул по двери кулаком и опять с досадой посмотрел в щель, но никого не заметил.
Когда он вернулся к старосте, тот как будто и не удивился. Ожидал, что никуда Василий отсюда не денется. И про заповедник выслушал. Ему понравилось.
— Ничё у тя, правда, не получится, — сказал он, — но ежели с народом хошь потолковать, я созову. А, конечно, жаль. Посмеялся Казимир надо мною, да и от побратима я этакого не ждал. Отослали меня, будто злыдня какого, обрекли на жизнь бесславную...
Староста ещё посокрушался — тема для него была больная. Обидно, конечно, что не поверил в успех идеи, но хорошо уже то, что палки в колёса не совал. А, наверное, мог, раз он тут главный.
— Я вот чего, в колокол ударю на площади, — предложил он. — Оно, конечно, Богдаша коров пасёт, да дядька Мокроус не покажется, и Молчан в избе отсидится. Люта тож... Мрака с Сияной белым днём не увидишь, а Злобыня, я чаю, не услышит, да он нам тут и не надобен. Ну, а остальные-то явятся, ежели захотят, да вот хоть на тебя поглядеть. Тут уж слух пошёл про добра молодца, который банника за бороду оттаскал, какая-никакая, а слава. Ток мыться тебе, я чаю, отныне в озере придётся.
Эта новость Василия совсем не обрадовала. Он решил, что озеро надо бы расчистить первым делом, и не помешает купальня на берегу. Или даже две, а то ещё и там заведётся какой-нибудь купальник...
— А где у вас, как бы выразиться, отхожее место? — деликатно поинтересовался он. Кто знает, надолго ли затянется встреча с местными.
Тихомир указал на покосившуюся дощатую будку, почти незаметную в зарослях бурьяна, обозначающего его сад, и клятвенно заверил, что там никто не водится, кроме разве что мух. И ещё, с сомнением поглядев на гостя, посоветовал нарвать лопухов.
И вот теперь Василий сидел внутри, запертый, потому что кто-то снаружи повернул деревянную защёлку, ехидно расхохотался и зашумел по бурьяну прочь.
Где-то в стороне, за домом, глухо ударили по металлу.
Василий опять хлопнул по двери и крикнул:
— Эй! Не смешно, откройте.
Он, конечно, мог навалиться плечом, и защёлка бы его не удержала. Дерево некрашеное, прогнившее уже от дождей, серое, и будка эта кое-как построена — толкни, развалится. Эта мысль и останавливала.
Вдалеке опять послышался глухой звук, как будто били в рельсу.
— Да блин! — рассердился Василий. — Какого фига? Меня кто-то слышит вообще?
Что-то зашумело, и защёлка скрипнула, открывая путь на свободу. Снаружи стоял Мудрик.
— Что ж ты закрывся? — тихо спросил он, глядя в сторону, и шмыгнул носом. — Там уж народ созывають. Пойдём?
Василий хотел высказаться насчёт того, почему оказался закрыт, но сдержался.