Их припасами пользовались все кому не лень: дятлы, синицы, чечетки и даже рыжие зверьки — полевки. Но поползней это не тревожило. Синицы, значит, клюют с таким трудом собранных поползнями комаров да личинок, а хозяева бегают себе по стволам ив да тювикают. Словно подзадоривают. Ешьте, мол, нам не жалко.
Но вот с живущими по соседству поползнями мира у них не получилось. Несколько раз у избушки появлялась пара других поползней. По-видимому, они лишились своего участка из-за прошедшего по ту сторону реки большого пожара и теперь никак не могли подобрать себе новые угодья. Эти птицы постарше и посолидней и, казалось, готовы были жить с кем угодно в полном согласии, но не тут-то было! С разбойным свистом мои поползни налетели на пришельцев, и возле избушки вспыхнула ожесточенная драка. Крик, писк, пируэты вокруг деревьев, схватки на снегу и в воздухе. И вот уже гости выдворены за реку, а хозяева, потратив какую-то минуту для того, чтобы привести перья в надлежащий вид, словно ничего не случилось, ковыряют пень в компании говорливых синиц.
Ночью поползни отсиживались в дупле, выдолбленном в толстой сухой иве. Когда наступили морозы, я попробовал заманить их в свою избушку, но они даже не подлетели к порогу. Наверное, в дупле им было уютней. Во всяком случае даже в тот день, когда от мороза выкрошился мой топор, а отправившись к реке за водой, я по пути нашел замерзшую чечетку, поползни чувствовали себя превосходно. Бегали по стволу, свистели, как настоящие разбойники, и даже задирали сидящую на лиственнице ястребиную сову…
Сейчас конец февраля. Потеплело. Откуда-то в тайгу налетело много кукш, все чаще в избушке вжикают проснувшиеся не ко времени мухи, на реке появились проложенные кочующими выдрами следы-канавки. А вчера я видел токующего поползня. Возвращаюсь с протоки, где пробовал ловить щук, гляжу — на самой вершине высоченной лиственницы, вытянувшись солдатиком, сидит поползень и рассыпается на всю тайгу:
— Твить-твить-твить-твить! Тью-и, тью-и, тью-и-тью-и-и!
Значит, скоро весна. Не сегодня — завтра живущие возле моей избушки поползни покинут друг дружку и разлетятся в разные стороны. Он будет искать самочку, чтобы устроить с ней семью, свить гнездо и вывести птенцов. Она будет искать самчика.
Так что через месяц или немногим больше в тайге образуются две новые семьи поползней, готовых до последнего вздоха защищать свои гнездовые участки. И очень даже возможно, что ОН и ОНА еще встретятся при разделе территории. А что здесь такого? Она, скажем, вместе со своим избранником облюбует деревья вокруг ручья Аринка, он — ольховниковый распадок. И кому достанется лежащая между ручьем и ольховниками богатая личинками старая вырубка — без драки не выяснить.
Представляю, сколько всего пережито! Вместе добывали еду, вместе мерзли, согревая друг дружку своим теплом, радовали один другого песнями, потом расстались и, кажется, как-то забыли один другого. И вдруг глаза в глаза! Какой комок эмоций, аж голова кругом и… нужно драться.
Рыжий хвост
В конце зимы я подружился с двумя кукшами. Эти красивые и доверчивые птицы жили в нескольких километрах от моей избушки, и я каждый раз встречал их, когда ходил к Соловьевским озерам на рыбалку. Если день был успешным, делился с кукшами уловом, а за это они дарили мне свои незатейливые песенки.
Иду себе тайгой, а птицы летят рядом. Если немного обгонят — усядутся на деревья и поджидают. Да не просто поджидают, еще и тивикают. И так хорошо от того, что кто-то доверяет тебе — даже трудно передать.
Сначала птиц было две. Но как-то утром ко мне навстречу вылетела только одна кукша, и я решил, что вторая попала в когти ястребиной сове. Я давно на нее зуб имею. Сидит себе на лиственнице и то ли греется на солнышке, то ли просто дремлет, не понять. А потом, глядишь, от куропатки одни перья остались. Если бы не следы ее когтей и крыльев, ни за что бы на нее не подумал. Маленькая, невзрачная, куда ей? И вот, пожалуйста, теперь нет кукши. Пожалел я пропавшую кукшу и решил при случае шугануть хищницу из ружья.
Потом вижу, сидит оставленная, как я считал, в одиночестве кукша и держит в клюве мошек. По всему видно, собралась кого-то кормить. Но кого?
Устроился на поваленную лиственницу и принялся наблюдать. Некоторое время кукша сидела и с неподдельным интересом рассматривала лиственничные шишечки, что висели буквально у ее клюва. Наверное, она заметила там что-то очень вкусное, но полный клюв мешал ей достать лакомство, вот она сидела и переживала. Неожиданно птица сорвалась с ветки и, прижимаясь к кустам карликовой березки, направилась к низкорослым лиственничкам, что, сбившись в тесный гурт, темнели в стороне от других деревьев. От моей валежины до лиственничек было далековато, и я не сумел рассмотреть, что делала среди них кукша. Вскоре ее рыжие перышки промелькнули над тропой, и кукша как ни в чем не бывало плюхнулась на стоящую рядом со мной лиственницу. Теперь ее клюв был пуст. Я подумал, что птица наконец-то сможет приняться за лиственничные шишечки, но она явилась только затем, чтобы взглянуть на меня. Склонив голову, она произнесла удовлетворенное «тиву-вить!» и, подпрыгивая в воздухе, улетела за Фатуму.
Я направился к стоящим на отшибе лиственничкам и уже на подходе к ним увидел гнездо. Оно было устроено в развилке низкорослого деревца и хорошо заметно издали. Кажется, в гнезде кто-то сидит. Точно. Из лоточка выглядывает знакомый мне рыжий хвост. Интересно, что она там делает? Может, ночевала и запуталась в подстилке. Случается, вместе со строительным материалом птицы приносят в гнездо различные волокна или волоски, потом запутываются в них и погибают.
Так и есть. Заслышав мое приближение, птица не взлетела, а только втянула поглубже голову и сидит не шелохнется. Гнездо в каком-то метре от земли. Наклоняюсь, беру кукшу в руки и осторожно приподнимаю. В глубоком, вымощенном разноцветными перышками и пухом лоточке лежат два бледно-зеленых, усыпанных буроватыми пятнышками яичка. На острых краях пятнышки пореже, на тупых погуще. Яйца довольно крупные, прямо как голубиные. Мне очень хочется рассмотреть их получше, но сейчас холодно и я возвращаю птицу в лоточек. Она умостилась, несколько раз качнула головой и притихла.
Только теперь замечаю, что кукша, собственно, не рыжая, а скорее всего серо-стальная. Рыжие у нее лишь зеркальца на крыльях да несколько перьев в хвосте. Брюшко, крылья, грудь и шея словно припорошенные пережженной золой. На голове задорным хохолком вздымается черная шапочка.
Сейчас апрель. Всего неделю тому назад утренние морозы достигали двадцати градусов, а эти взялись высиживать птенцов! Сколько брожу по Колыме, о подобном не слышал. Хотя почему же? Ведь налим мечет икру в середине января, а медведица в пятидесятиградусные морозы рожает медвежат. Почему бы не приспособиться и птицам? Стенки гнезда толстые, лоточек глубокий, еды достаточно. Ведь кроме комаров да мошек кукши едят бруснику, голубику, смородину и даже грибы. При случае могут подобрать где-нибудь у реки снулую рыбу и даже заклевать неосторожную полевку.