Читать интересную книгу Роковой роман Достоевского - Ольга Тарасевич

– Ты, что ли, кончаешь, да?

У меня невольно вырвалось:

– Да! Еще!

Когда он зажег свет, меня чуть не стошнило. Типичный «ботаник», маленькие, заплывшие жиром глазки, щеки как у хомяка. What a mess![30]

– Извини, не знаю, что на меня нашло, – залепетал он виновато. – Ты такая красивая. Я спросил, хочешь ли ты трахаться, а ты сказала, что тебе по барабану. Но мне-то не по барабану, я хотел… Блин, ты вся в синяках… Извини. Меня так часто пробрасывают, что я теряю контроль. Хочешь, денег дам?

Тряся своим брюхом, «кросавчег» бросился к валявшимся на полу брюкам, вытащил портмоне, протянул мне какие-то купюры.

– Если надо еще, ты скажи.

– Не надо. Душ у тебя где?

Мне, конечно, хотелось сказать, чтобы он засунул бабки в свою fatass.[31] Но я решила промолчать, с головой у урода было явно не все в порядке.

Еще в душевой кабине, впрочем, я поняла: ни в какую милицию не пойду. Все-таки первый оргазм оправдывает то, что человек, его сотворивший, – чмо полнейшее…

Излюбленная тема женских журналов – как выжить после изнасилования. А я не выживала, я жила. Причем даже лучше, чем до того, как все это случилось. Потому что мое тело научилось получать удовольствие. Единственное, что слегка напрягало, – это опасения по поводу беременности и венерической заразы. Но – к счастью, пронесло.

А потом я первый раз влюбилась по-настоящему. И сердце билось где-то в горле, и целоваться хотелось до одури. Кирилл менял диски в dvd-проигрывателе, а я даже не помнила, что за аниме мы смотрели. Я мечтала о теле этого мальчика, и мне казалось, что вот-вот оно случится, настоящее небо в алмазах.

Неба нет. Алмазов, соответственно, тоже. Разочарование убило все: нежность, любовь. И тоску-пропасть… Помню, Кирилл довозит меня до моего подъезда, и через пять минут мы расстанемся, а я уже несусь в стремительную темную пропасть, без него все – тоска. Так было, правда. Только закончилось молниеносно быстро, мгновенно, как от щелчка выключателем комната погружается в темноту. There’s nothing to be done…[32]

Теперь я понимаю, что все сделала неправильно. Мне не следовало хвататься за Виктора, как утопающему за соломинку, наш брак – ошибка. Но тогда я была влюблена, и на небе нашлись наконец алмазы. И я свято верила: повезло найти настоящего мужчину, который знает, что мне нужно…

* * *

– Да, х-хорошо, мы так и сделаем, – прошептала Ирина и отложила сотовый телефон.

Лика Вронская критически посмотрела на трясущуюся в кресле девушку, подошла к шкафу, вытащила плед.

– Набрось давай, ты вся дрожишь. Успокойся. Слышишь, все в порядке! Что сказали в издательстве?

– В-выдерживать план мероприятий хотя бы пару дней. М-моя начальница считает, что, если мы вернемся в Москву завтра же, это вызовет негативный резонанс.

– Она права, – пробормотала Вронская и расстегнула сумочку. – Где-то у меня был валидол, затарилась накануне пиар-кампании. Да, хотя бы несколько дней действительно надо провести в Питере. Следователь какой-то странный, даже не поговорил с нами. Надо к нему подъехать, дать показания. Хотя мне лично рассказывать особо нечего, я не видела, как все случилось. Но такой порядок.

– Я т-тоже, слава богу, ничего сначала не видела. Только потом, когда все зашумели, глянула на парня. У него лицо стало совсем серым. И с-сразу поняла: мертвый… Нашла валидол?

Лика протянула таблетку и вздохнула. Сил нет видеть эти губы побелевшие, наполненные слезами глаза. Надо объяснить Ирине, что, скорее всего, произошедшее – случайность. Судя по услышанному краем уха разговору следователя и эксперта, речь идет о скоропостижной смерти. Ну не стал бы никто устранять журналиста в таком месте и в такое время. Дали бы по голове в темном переулке – и ни тебе свидетелей, ни милиции.

– Ира, произошла трагедия. – Лика старалась, чтобы ее голос звучал уверенно. – Но мы не имеем к этому никакого отношения. Молодые и внешне здоровые люди тоже могут страдать различными заболеваниями. И иногда это приводит вот к такой нелепой жуткой смерти. А еще ему ведь по голове дали. Он мог разволноваться, сердце больное, и вот… Я сама в шоке от произошедшего! Когда материал для книг собираю, то и в морг хожу, и со следователями общаюсь. Да и сама пару раз попадала в истории. Но все равно жутко сегодня перепугалась. Представляю, в каком ты состоянии, ты же вообще с такими ситуациями не сталкивалась. Видеть мертвого человека – это всегда тяжело.

Бренд-менеджер согласно закивала, закуталась поплотнее в плед.

– Не вздумай рассказать журналистам о своей глупой идее устроить розыгрыш!

«Ее отпускает, вот и зубами уже не клацает, – удовлетворенно подумала Лика. – Если „мамочка“ читает морали, значит, потихоньку приходит в себя».

Они одновременно вздрогнули от резкого стука в окно.

– Дети балуются! – заявила Лика, перепугавшись, что Ира опять разволнуется. – Здесь стеклопакет, он прочный, от горсти камешков ничего не будет. Сейчас займусь воспитанием!

Но за окном оказались не малолетние хулиганы. В раму вцепилась крупная белая птица с большим клювом. Увидев, как колыхнулась штора, она не улетела, а вновь увлеченно затюкала по стеклу.

– Ты хочешь в гости? – удивилась Лика, открывая окно. – Давай!

Птица чинно вошла, процокала по подоконнику и, повертев рыжеватой головой, перепорхнула на столик возле кресла.

– Нахалка! – воскликнула Ирина. – Лика, ты смотри, она трескает печенье! Наглая ворона! Знаешь, первый раз такую вижу, совершенно белая! Видишь, только немного рыжины на голове, крыльях и хвосте!

– А я думала, это чайка, только толстенькая. Но да, похоже, действительно ворона. Ох, Ир, в этом городе все не так, – вырвалось у Лики.

– Но-но, – Ирина поднялась с кресла, – попрошу без резких оценок в адрес Северной столицы. Теперь Питер – наше все. Ладно, я спать. Ты тоже, выгоняй ворону и ложись. У нас завтра вечером – встреча в «Книгоеде».

Но выпроваживать нежданную гостью не пришлось. Когда Лика закрыла за Ирой дверь, возле вазочки с печеньем уже не было птицы-блондинки. Осмотрев номер, Вронская убедилась, что ворона точно улетела, закрыла окно и растянулась на постели.

В душ и спать? Или попытаться набросать план завтрашнего выступления, вспомнить пару смешных эпизодов из журналистского прошлого? Нет, с учетом гибели Артура это будет неуместно – все-таки умер именно журналист. Каким он был? О чем писал? Продающий детективы парень вроде бы говорил – специализируется на расследованиях. Но каким ветром тогда Крылова занесло на презентацию, на книжной ярмарке-то что расследовать?

– Я не засну, – пробормотала Лика и села на кровати. – Столько вопросов возникает. Надо выйти прогуляться. Может, тогда смогу успокоиться.

Она быстро переоделась в любимые свитер и джинсы, подошла к зеркалу, чтобы расчесаться, потом с досадой убедилась: расчесывать нечего. И, набросив куртку, вышла из номера.

Вампир, к счастью, исчез, за стойкой у входа миловидная женщина увлеченно читала книгу.

Лика протянула ей ключ. И, выяснив, как добраться до центра города, закрыла за собой дверь, мысленно умоляя себя не расшибиться на крутых лестничных ступенях.

Узкий прямоугольный дворик, окруженный стенами домов с кое-где горящими окнами, казалось, начал мгновенно сжиматься. Лика запрокинула голову, пытаясь разглядеть небо, но его черный беззвездный клочок, подпираемый каменными опорами, выглядел крышкой. Плотной, тяжелой, давящей…

– Вот уж точно, двор-колодец, – пробормотала Вронская и, подтянув воротник куртки к самому носу, заторопилась в едва виднеющийся просвет арки.

Ноги остановились сами собой.

Вперед, к яркому свету фонарей, нельзя. На арочном камне нарисована тень, угадываются голова, руки, плечи. В арке кто-то стоит, и почему-то совершенно не хочется проходить мимо. А сердце уже долбит в грудь, как наглая ворона в окошко.

Тень, шевельнувшись, стала наплывать угрожающим темным облаком. Ближе. И еще ближе…

Глава 4

Париж, 1863 год, Аполлинария Суслова

«Ты едешь немножко поздно… Еще очень недавно я мечтала ехать с тобой в Италию и даже начала учиться итальянскому языку – все изменилось в несколько дней. Ты как-то говорил, что я не скоро могу отдать свое сердце. – Я его отдала в неделю, по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят. Я была права, сердясь на тебя, когда ты начинал мной восхищаться. Не подумай, что я порицаю себя, но хочу только сказать, что ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый!»[33]

Аполлинария запечатала письмо в конверт, кликнула посыльного. И грустно вздохнула. Вот и все, все кончено. Конечно, очень жаль бедного Федора Михайловича. Какой благородный ум, какое великодушное сердце! Достоевский же весь изведется, получив такое ужасное послание. Но ведь он сам отчасти в этом и повинен.