Читать интересную книгу Исповедь на заданную тему - Борис Ельцин

Нужно было сосредоточиться на подготовке к конференции.

Работая над докладом, я встретился с десятками людей, ездил на предприятия столицы. Анализируя обстановку, вместе со специалистами попытался найти оптимальный вариант выхода из кризисной ситуации. Мой доклад на конференции продолжался два часа, и Горбачев после его окончания сказал мне: "Подул сильный свежий ветер". Но сказал без ободряющей улыбки, с бесстрастным выражением лица.

Надо было менять бюро горкома партии, поскольку здесь кругом были люди Гришина. Гришин уже давно превратился просто в надутый пузырь. Авторитета у него не было никогда, ну а в тот момент, когда перестройка набрала обороты, его присутствие в Политбюро просто компрометировало высший орган управления партией. Горбачев всегда действовал не слишком решительно, с ним тоже он затянул, надо было, конечно, раньше снимать его с поста. Когда я принялся за московские завалы, воздвигнутые им и его людьми, внешне Гришин никак не проявил себя. Мне говорили, что он возмущался некоторыми моими действиями, но это были только разговоры, никаких конкретных шагов он не предпринимал.

Его пытались обвинить в различных махинациях, но никаких компрометирующих материалов против него работники правоохранительных органов не обнаружили. Мне сказали, что, по-видимому, они уничтожены. Я не исключаю такую возможность, потому что мы не обнаружили даже материалов по его вступлению в партию, а уж они-то точно должны существовать. В общем, имеется масса слухов о Гришине; но они ничем не подтверждены. Еще раз говорю, что, когда я пришел, его сейфы были пусты. Может быть, материалы о нем есть в КГБ, я не знаю.

Я предполагал, что он будет мешать мне, особенно в кадровых перемещениях. Он и сделал эту попытку, порекомендовав через подставных лиц на пост председателя исполкома Моссовета своего человека. Вообще всякий раз, когда дело касалось ключевых постов, я все время думал о том, что здесь может быть поставлен человек Гришина, и делал определенные ходы, чтобы исключить всякую возможность такого варианта. Я считал, что аппарат горкома, особенно те люди, которые проработали с Гришиным долгие годы, должны быть заменены. Эти аппаратчики были заражены порочным стилем эпохи застоя - холуйством, угодничеством, подхалимством. Все это было твердо вбито в сознание людей, ни о каком перевоспитании и речи быть не могло, их приходилось просто менять. Что я и делал.

Помощников заменил сразу, членов бюро, аппарат партийного горкома постепенно, но твердо и уверенно. И начал подыскивать людей. Второго секретаря горкома В. Захарова мне порекомендовали в аппарате

ЦК, последнее время он работал там, а перед этим - секретарем Ленинградского обкома партии.

На месте председателя исполкома Моссовета сидел Промыслов, печально известный не только москвичам. Тогда ходила шутка, и не без оснований: "Промыслов временно остановился в Москве, перелетая из Вашингтона в Токио". Ко мне он пришел на следующий день после моего избрания и прямо с порога начал: "Невозможно было работать с Гришиным" - и дальше много нелестного в его адрес. И тут же, без всякого перехода: "Как я рад, что вы, Борис Николаевич, стали первым секретарем!" И в конце сообщает, что у него открылось, оказывается, второе дыхание, он полон сил, которых, безусловно, хватит еще минимум на пятилетку. Пришлось его остановить и сообщить, что разговор пойдет совсем о другом. Я сказал достаточно жестко, что ему надо уйти. Он попытался сделать еще несколько заходов в мою сторону, но я сказал: "Прршу завтра к двенадцати часам принести заявление". И на прощание добавил: "Не опаздывайте, пожалуйста". В двенадцать часов он не пришел, я позвонил ему и сказал, что он, видимо, не обратил внимания на мою фразу, я предлагаю ему уйти по-хорошему, а можно ведь и по-другому... Он понял и через двадцать минут принес заявление.

После этого за два дня четыре группировки предложили мне четыре кандидатуры на пост председателя Моссовета. Каждая из них, я понимал, тащила своего человека. Всем было ясно, насколько важна фигура мэра города, как много от него зависит. Я решил использовать нестандартный вариант. Поехал на ЗИЛ. Пробыл там с восьми часов утра до двух часов ночи. Ходил по цехам, встречался с рабочими, специалистами, партактивом, конструкторами, руководителями подразделений. Но это был один угол зрения, а второй - я решил познакомиться с генеральным директором В. Г. Сайкиным, старался не упустить ни малейших деталей: как он разговаривает с рабочими, с подчиненными, с секретарями парткома, со мной. Несколько дней анализа - и пришел к мысли: он может стать хорошим председателем, конечно, не сразу, нужна будет помощь и поддержка. Переговорил по телефону с М. С. Горбачевым и изложил идею, он одобрил. Сайкин дал ответ не сразу, подумал, поразмышлял, но в конце концов согласился.

Секретари горкома тоже были заменены.

Я побывал в редакции газеты "Московская правда", встретился со всем коллективом, и в течение, наверное, четырех с лишним часов шел серьезный открытый разговор. Новый главный редактор Михаил Никифорович Полторанин работал до этого в "Правде". Принципиальный, талантливый журналист сразу же изменил атмосферу в газете. Появились публикации, которые насторожили и испугали многих. Помню, например, очерк "Кареты у подъезда" о персональных машинах, он тогда много шуму в Москве наделал. Статьи были не просто острыми, а, я бы сказал, дерзкими по тем временам. Полторанина вызвали в ЦК, перед этим позвонили мне, спросили: как оцениваете? Я сказал, что поддерживаю. Бурную реакцию вызвали публикации в "Московском комсомольце" о наркомании, проституции, об организованной преступности, - об этом ни-когДа не писали. В общем, московские городские газеты перестали быть тихими и послушными, и я это только приветствовал. Когда мне пытались подсказать, что уж не стоит так критиковать и вскрывать московские проблемы, все-таки столица, я отвечал: "Эти негативные явления есть? Есть. Скрывая все эти язвы и болячки, мы не заживляем их, а только замазываем сладким кремом, чтобы не было заметно. О любых негативных явлениях говорить надо, как бы тягостно это ни было".

Встречался и с московской редакцией телевидения. Она была выделена в новую редакцию, здесь тоже назначили нового редактора, появились интересные, а самое главное, свои, столичные, передачи: "Москва и москвичи", "Добрый вечер, Москва" и другие. Московское телевидение ожило.

Естественно, очень скоро московская пресса и телевидение стали вызывать резко негативную реакцию. Я уже рассказывал - Полторанина не раз вызывали в ЦК. Однажды его держали у порога высокого кабинета несколько часов, - все это было возмутительно. Я всячески его защищал. Все время жаловались Горбачеву, и он мне во время работы Политбюро говорил: "Вот, ваш Полторанин!.." Я ему: "Наш Полторанин хорошо руководит газетой, тираж газеты растет. Вы лучше последите за вашим Афанасьевым". А к тому времени уже становилось ясно, что подписка на газету "Правда" падает, и это при том, что коммунистов заставляли подписываться на главную партийную газету.

Ну а когда меня убрали, всем стало ясно, что Полторанину не устоять. И действительно, очень скоро его сняли с работы.

Но все это было позже. А пока мы продолжали сражаться за Москву.

Было запущено все - кадры, социальная сфера, шло отставание практически по всем цифрам, заложенным в генеральном плане развития Москвы 72-го года. Из-за привлечения по лимиту рабочих со всей страны (а в столицу таким образом приехало около 700 тысяч человек) оказалось, что на 1986 год население Москвы превысило запланированное число на миллион сто тысяч. А если прибавить к этому приезжих, гостей столицы, число которых составляло в летние месяцы три, а зимой два миллиона человек и на которых тоже не была рассчитана социальная сфера города, - вот и печальный итог, свидетелями которого мы все стали: очереди, грязь, переполненные метро и наземный транспорт. Все существование города оказалось буквально на пределе возможного. Такое же положение сложилось и в сфере культуры. Скажем, обеспеченность театральными местами на тысячу жителей была меньше, чем в 1917 году.

Секретари ЦК и члены Политбюро первое время старались помогать. Тем более, что Горбачев постоянно их настраивал на это, особенно в первый год. Именно тогда у меня возникла идея организации ярмарок, но хотелось сделать их не разовым мероприятием, а постоянными. В каждом районе на пустующих площадках были построены избушки, лотки. С городами и республиками заключены прямые договоры на поставку овощей и фруктов. И ярмарки начались. Не везде они удались, но во многих районах превратились в настоящие домашние уютные праздники. А это тем более было важно потому, что в Москве праздников явно недоставало. С тех пор ярмарки живут, москвичи к ним привыкли, по-моему, считают их своим родным детищем и без них сегодня жизни города уже не представляют.