Читать интересную книгу Вечный сдвиг. Повести и рассказы - Елена Макарова

– Мы у них на крючке, – резюмировал Аркадий. – Барда уже вызывали и показывали все наши фотографии. Он пять часов молчал. Хорошо, у меня больничный.

– Как же нам быть?

– Нас миллионы, всех не перевешаешь, – утешил Аркадий.

– Не хотелось бы попасть в первую десятку… У меня ведь теперь новая жизнь.

– Новая жизнь… – мечтательно повторил Аркадий и громко высморкался. – Намыливаешься?

– Да нет! Я дочь Маши Белозеровой разыскал. А она родила. Так что я теперь дедушка, – прорвало Федота на откровенность.

– Маши Белозеровой? – переспросил Аркадий. – Знакомое имя. Она, случаем, не жила в Чубайнуре? – И Аркадий описал Машу Белозерову из Чубайнура, портрет полностью совпадал. – Потом меня перевели, а она, кажется, работала в Долинке, на шахте.

– Погоди, я за бутылкой сбегаю, – сказал Федот.

У подъезда стоял Петрянский. Федот прошел мимо, как бы не замечая. Стоя в очереди в угловом магазине, он продолжал делать вид, что не замечает Петрянского. Но вот как вернуться к Аркадию с хвостом, как предупредить его, если телефон отрезан?

В лифте Федот нажал на десятый этаж и пешком спустился на пятый.

– Он у подъезда, – шепнул Федот Аркадию на ухо. – Надеюсь, ты меня не подозреваешь? Получается, что я хвост привел… А я хотел про Машу…

– Да что уже теперь, – протянул Аркадий. – Про Машу я все равно больше ничего не знаю.

– Тогда пойду следы заметать, – сказал Федот, и Аркадий не стал его удерживать.

Войдя в роль преследуемого, Федот петлял дворами. Хотя его никогда никто не преследовал. Просто взяли ночью и предъявили обвинение в саботаже советской власти. А поскольку он ее действительно ненавидел, по объективным и субъективным причинам, и лишь по инертности не вступал с ней в открытую конфронтацию, то ему важно было одно – не назвать ни одного имени членов подпольной группы, в которой он никогда не состоял, хотя и был к ней приписан органами.

42. Люди должны знать правду.

– Кристальненький! Солнечный! Ты выздоровел?

– Я не болел.

– Падла Уркаганчик! Вот он и прокололся. Твой Уркаганчик – чекист. Он приходил ко мне с гебистом, законспирированным под врача. Ты якобы лежал в машине «скорой помощи», и они с Уркаганчиком якобы хотели тебя ко мне принести на отлежку.

– С этого места поподробнее, – сказал Федот, нюхая цветы в горшках. Из горшков исходил отвратительно знакомый запах.

– Ты у Уркаганчика под колпаком, – заявила Клотильда.

– Тогда уж под кепкой, – отозвался Федот, продолжая нюхать цветы.

Из земли порскнуло что-то липкое, зеленое и вонючее. Федот ткнул в землю пальцем и извлек из нее резиновую соску. Стараясь не привлекать внимания старухи, Федот вышел на балкон, заставленный ящиками с рассадой, и поднес к соске горящую спичку.

– По ха не хо? – услышал он, и перед ним возник Петрянский.

– Федот, вы выкуриваете драгоценное время! – раздался голос Клотильды.

Услышав голос Клотильды, Петрянский слинял вместе с соской.

Лучше б не ходил он в МОСХ за справкой для надувного! А что если он не стукач, а обычный хулиган и, обнаружив рубль в конверте, решил попугать Федота? Но как он сюда забрался? Федот посмотрел вниз: с этажа на этаж зигзагом шла противопожарная лестница.

– Федот, бросьте вы курить! – крикнула Клотильда. – Я хочу рассказывать дальше!

Федот включил магнитофон, Клотильда хлебнула боржому из бутылки и втянула в себя подбородок.

– Телепунчик родной мой, не впадай в уныние. Ведь это смерть для истощенного организма. Сейчас глубокая ночь, – Федот взглянул в окно, действительно была глубокая ночь, – а я сижу и жалуюсь тебе на несклепистую жизнь. – Федот тряхнул головой – Клотильды в комнате не было, а голос исходил из дивана, на котором она только что сидела. – Сердце у меня, ровно саранча все выела. Такой любви, как наша, не было и не будет под солнцем!

– Федот, где вы витаете, – прикрикнула на него Клотильда. – На чем мы остановились?

– На допросе.

– Однажды один из молодых следователей сказал: «Не признаешься, убью и выброшу вон». Вошли двое высоких мужчин. «Будет молчать – бейте», – распорядился следователь и вышел. Я осталась с этими, в зеленых рубашках. Как я раньше любила их, в зеленых рубашках! «Я же ваша, – сказала я им, – а вы меня собираетесь бить». Один из них сел за стол и сказал: «Принесите два “Казбека”, двести грамм, бифштекс и стакан воды». А я все сидела. Тяжело было сидеть. Все тело распухло. Мгновенно принесли бифштекс, водку и воду. Наевшись и напившись, он подошел и выплеснул мне в лицо остаток воды. Выключите, – приказала Клотильда и разразилась пятистопным матом. – Давайте сразу про этап Москва—Саратов. Все остановки, которые мы делали в пути, были ночью. На всех остановках мы оставляли после себя горы обледенелых трупов. Нас должно было остаться немного, но когда выстроили шеренгу, она оказалась длинной, в основном из военных. Скомандовали: «Становись на колени!». Мы стояли на коленях под открытым небом. «По пятерке рассчитайсь!» Собаки с конвоирами вывели нас на обледенелую дорогу. Прошли несколько шагов. «Ложись!» Все легли. Собаки… Их длинные морды до сих пор видеть не могу. Я их ненавижу! – закричала Клотильда и стукнула кулаком о подлокотник.

– Мы напишем с вами книгу и опубликуем на Западе, – сказал Федот.

– Что? – Клотильда, подбоченившись, двинулась на Федота. – Я – персональный пенсионер, член партии. Вы хотите лишить меня пенсии? Моей головой торгуете? Не позволю! Смотрите сюда, – Клотильда задрала кофту, – тут дыра, там дыра, все зубы, падлы, повыбили, а я живу. Ради чего я живу? Ради этого, – ткнула она пальцем в ящик с запрещенной литературой. – Люди должны знать правду! Кристальненький, поклянитесь, что до моей смерти им ничего не будет известно.

Федот поклялся.

43. Тютелька в тютельку.

– Где ты набрал этого барахла? – спросил Федота Иван Филиппович, разглядывая детские вещи, разложенные по всей мастерской.

– В Детском мире.

– Бестолковый ты человек, Федот, – пожурил его Иван, вынимая из свертка соски, припудренные тальком, – из таких нынче и телят не поят. Импортные надо брать, батенька!

– Иван, Клотильда сказала, будто ты меня к ней на носилках привез…

– Ну и что, приняла она тебя в свою больницу? Федот, ты опустился! Пьешь со всякой шушерой, с гуманоидами вонючими якшаешься. А ведь дискобола за тебя я лепить не буду!

Федот пошел к себе, снял с полуфабриката полиэтиленовую пленку. Поза дискоболова схвачена верно, есть даже определенная энергия, но не это нужно заказчикам. Им нужен слепок с натуры, тютелька в тютельку. Федот поковырял стекой под дискоболовыми ключицами, обозначил линию трусов, которые должны прилегать к ягодицам и причинному месту и ниспадать где-то сантиметров на пятнадцать вдоль линии мускулистого бедра. Занимаясь трусами, Федот заметил, что у дискобола произошел некоторый перекос таза. А может, это ему кажется?

Иван сколачивал ящик для полуметрового ангелочка с книжкой в руках.

– Полетишь на Воркуту, – погладил Иван Ленина-мальчика по гипсовым кудряшкам. Этих отливок в мастерской было видимо-невидимо, но полки под ними не прогибались, поскольку Иван умел лить из гипса так, чтобы формы выходили легкими, но крепкими. Что-то он туда добавлял, но секретом этим ни с кем не делился. Ленины-дети шли неплохо, а вот взрослых в рост через МОСХ продавать было сложней, и вовсе не из-за качества работы, а по лености отдела пропаганды.

Федот помог Ивану напихать газет в полость Ленина-мальчика, вместе они погрузили его в ящик, и Иван, набрав полный рот гвоздей, вынимал их оттуда по одному и вбивал в крышку.

– Дело сделано!

– Иван, посмотри на моего дискобола, по-моему, ему таз перекосило.

– Услуга за услугу, – сощурился он, и лицо его приняло выражение хитрого кота-мурлыки.

Федот был прав. Корпус он дискоболу не туда завернул.

– Раздевайся-ка до трусов, прими позу.

Федот разделся и принял позу.

– Выпрями плечи, возьми в руку что-нибудь тяжелое, что ты орангутанга из себя корчишь! Не шевелись!

Находиться в такой позе было тяжело, благо Иван работал быстро. Жаль, что он извел свой талант на вождя. Хотя почему? Он любил его столь же искренне, как средневековые мастера своих мадонн.

44. It seems to be OK. Клячкин в спортивном костюме бегал по комнате. «Согласится достать импортные соски – куплю у него книги, – решил Федот. – По умеренной цене, разумеется».

– Старик, я курить бросил, пить бросил… С негодяями дело иметь – это надо здоровье иметь!

– Здорово сочинил!

– Это не я, это наш бард. Посиди, я пойду ополоснусь.

В Клячкине Федот вроде был стопроцентно уверен: всеми признанный диссидент, связан с иностранными корреспондентами, какой же он стукач!

Пока Клячкин ополаскивался, Федот проверил все розетки, вытяжку, особо осмотрел горшок с увядшим алоэ. Простукал стену, на которой висел портрет Солженицына работы Сидура. Неплохой, кстати, вполне узнаваемый. Федот снял его с гвоздя и еще раз стукнул по стене. И снова что-то звякнуло.