меня и Марфу, как собака злая рычит. И раньше покою от ейного пригляда не было, хотя мы завсегда старалися. А уж если отлынивать от работы буду, то совсем худо станет.
— За что ж Глашка вас так не любит?
— А она никого не любит. У кого чего ладное приключится, то аж зубами скрипит. И ещё… — перешла Стешка на шёпот. — Видела, как она из вашей горницы ту книжку, где постоянно пишите, к барыне несла. А потом обратно. Небось, порчу через неё наводили. Вы уж окропите вещицу водой святой, чтобы чего худого не случилось.
— Пусть носит, — отмахнулась я, отметив про себя, через кого доходят мои послания до адресата. — Это невелика беда. И завтра иди смело. Поверь, что когда приедем, то всем не до тебя будет.
— Как жешь! А праздничный ужин кто готовить будет?
— Праздничный? Дам тебе совет: во время него держись от столовой подальше, чтобы тарелка в голову ненароком не прилетела.
— Как-то странно гулять собираетесь…
— Не твоего это ума дело. Я тебе сказала, а ты дальше сама думай, как завтрашнее “веселье” пережить.
Немного постояв и в размышлениях почесав макушку, девушка приняла соломоново решение.
— К Марфе сбегаю, а в вечор рядом с вами буду, раз такие страсти намечаются. Будет барыня на вас злиться, то на меня укажите. Мол, виноватая Стешка! Мне к наказаниям не привыкать. Оттаскают за косы и успокоятся.
— Иди уже, спасительница! — тепло обняла я Стешу. — Доживём до вечера, посмотрим, кто кому причёску попортит.
— Но…
— Иди-иди! У меня ещё дела неотложные имеются. Нужно ответный подарочек ухажёру подготовить.
Оставшись одна, достала спрятанный черновик своего “брачного” контракта. Ох, и разошлась я тогда! Пожалуй, половину пунктов стоит вычеркнуть: всё равно до конца не дочитают. Но остальному нужно придать как можно более оскорбительный вид. Чтобы сразу было понятно, куда, прихватив мою мачеху, идти этому барону с чересчур голубой кровью.
Почти час ушёл на составление “письма турецкому султану”. Перечитала опус. Осталась довольна. Вместе с тем пришло понимание, что подобное вряд ли простят. Оно и раньше было: не девочка малолетняя, чтобы не догадываться о последствиях, но теперь всё настолько близко, что невольно начинаю трястись от нервного перевозбуждения.
Лишь только умиротворённая зимняя ночь за окном и помогала успокоиться, переваривая внутреннюю истерику в решимость довести дело до конца. Тайная фаза войны закончена. Я уже к местному быту почти привыкла, немного разобралась в ситуации, и больше нет смысла ходить с покорным видом. Пора брать инициативу полностью в свои руки и разворошить это змеино-дворянское гнездо.
Житья в нём всё равно не будет. Либо мачеха всё-таки провернёт какую-нибудь неприятную аферу с моим участием, либо в один не совсем чудесный день оступлюсь на лестнице, подавлюсь вишнёвой косточкой или съем чего-нибудь не то. Неважно, какой вариант выберет Кабылина, но итог ожидается один — похороны Елизаветы Васильевны Озёрской. Уж больно Мэри стремится избавиться от меня…
Знать бы ещё причину подобной ненависти. Я же, по хорошему счёту, никому не мешаю. Тихо сижу в уголке, почти как прошлая Лиза, и если чего-то и прошу, то это сущие бытовые мелочи. А на мелочи Мэри не разменивается. Она шиковать любит, деньгами швыряться такими, что на меня потраченные три копейки даже не заметит. Но замечает почему-то… Ох, есть тут какая-то неприятная тайна! Надо будет её раскопать, а то так и буду по-мелкому пакостить, не видя истинной цели.
Лишь под утро уговорила себя лечь, тут же забывшись беспокойным сном без сновидений. Разбудила меня сама Мэри, державшая в руках стакан, наполовину наполненный светло-коричневой жидкостью.
— Пей, Лизонька! — почти пропела она. — Это микстура для укрепления сил. Очень полезная. Нам сегодня блистать необходимо, поэтому пей всё до капли.
Взяв стакан, принюхалась. Знакомая бурда. Только раньше её в кофе мне добавляли, а теперь решили ударную дозу прописать. Не буду разочаровывать и выпью всё. Тем более новое снадобье у бабки Кривуши получилось знатное. После него всегда лёгкий заряд бодрости чувствую.
Осушив до дна, отдала стакан внимательно наблюдающей за мной Мэри. Посчитала про себя до ста и сделала привычное за последние дни глупое выражение лица. Потом подумала… Нет. После такой дозы оно должно быть более придурковатым. Быстро перевела себя в ранг полнейшей идиотки.
— Лизонька. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, мамочка! — чуть ли не пуская слюну, с довольной улыбкой отвечаю ей.
— Вот и умничка. Пойдём ко мне в кабинет. Там есть интересные вещи для тебя.
Они действительно оказались интересными: документ и рядом с ним приготовленные чернильница с пером.
— Подпиши вот тут, — ткнула пальцем мачеха на пустое пространство внизу текста.
— А зачем? — тупо спрашиваю я, продолжая раздирать рот в улыбке.
— А там написано, что тебе сразу хорошо станет.
— А мне и так хорошо. Я такая счастливая. И пить хочу.
— Сейчас принесу, ласточка!
Кабылина метнулась в другой угол кабинета за графином с водой. Я же, обмакнув перо в чернила, стала рисовать на непонятном договоре цветок, быстро пробегая по строчкам глазами. Очень своеобразно тут у них дела решаются! Попахивает “чёрными риелторами”!
— Что ты наделала?! — воскликнула мачеха, увидев мои художества.
— Я буквы почему-то не помню, а цветочек помню. Правда красивый?
Не сдержав своих эмоций, она замахнулась на меня зажатым в руке графином, но быстро опомнилась и поставила его на стол.
— Красивый… Очень… Пусть так остаётся. А когда буквы вспомнишь, то и подпись на другой бумажке поставишь, чтобы все счастливы были. Ты же поставишь?
— Ага.
— Тогда иди наряжайся. Такой день чудесный нам обоим предстоит!
Вернувшись от Кабылиной, с помощью Стеши привела себя в порядок. Платье, без сомнения, замечательное, но надевали его долго. И началось не с него, а с белых шерстяных чулок с широкими лентами-подвязками чуть выше колена. Потом рубаха, что по меркам моего мира легко могла сойти за целомудренное платье. Затягивание корсета превратилось в пытку! У меня стройная фигура с ярко выраженной талией, и то было ощущение, что сейчас рёбра переломаются все.
— Вдыхайте, барыня! — натужно просила мучительница Стешка, коленом упираясь мне в ягодицы. — Почти зашнуровала.
— Куда ещё?! — взмолилась я. — Да и дышать уже нечем!
Но с этой бедой мы всё-таки справились. Валик на пояс, увеличивающий крутизну бёдер, нижняя юбка, будто бы рубахи мало! — и прочие, по моему искреннему мнению, ненужные атрибуты показались детской прогулкой после затягивания фигуры.
Когда же дело дошло до самого платья, то я уже мечтала снова утопиться и заново переродиться не в знатную барышню, а в какую-нибудь крестьянку-простолюдинку.
Наконец последний