— Мне не нужны такие приколы, — сказала Мария своему «надувному шарику». — Ты слышишь меня? Сделай так, чтобы они исчезли!
Наверное, это было как бы настоящее сокровенное желание, потому что шар вдруг вспыхнул золотом. Уши Марии заложило от родившегося где-то тоскливого длинного скрипа, и она заткнула их большими пальцами. Но звук не исчез, наоборот, — он усиливался и усиливался, заглушая ненавистные голоса, разрывая барабанные перепонки. Пока Мария не вспомнила, что звук этот сопровождал ее в ночных играх с живыми куклами. И не поняла, что она сама и рождает этот невыносимый скрип. Это возвращались в Зону мысли и желания Мартышки, ненужные людям, мешающие папке, убивающие мать. Последнее, что Мария успела увидеть, была гаснущая розовая полусфера над головой. Она гасла так стремительно, что ее не стало через пару мгновений.
Еще через мгновение Мария почувствовала, что мир за пределами сказочной страны начал изменяться.
А еще через мгновение не стало и самой Марии.
ЭПИЛОГ. РЭДРИК ШУХАРТ, 23 ГОДА, ХОЛОСТ, БЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ЗАНЯТИЙ
Топаю это я себе по Седьмой улице. Солнышко светит, птички на деревьях заливаются. Одно слово — красота вокруг.
На душе тоже красота. А почему бы и нет?.. Дело сбацано, тачку я от границы пригнал без проблем, в гараж воткнул, гараж на замок, и гуляй, рейсовик. Сначала, правда, Битюгу по телефончику стукнул.
— Катер, — говорю, — на пристани. Движок наладил.
Что на нашем с ним языке означает — забирай, мол, товар.
— Рыбаки, — спрашивает, — мешали?
— Забрасывали удочки, — отвечаю, — да не в рыбное место. Один болт выловили, и тот ржавый.
Что в натуре означает: шмонали на въезде в город да пролетели мимо. Шмонай хоть сто лет — обезьянки-то в фальшивом бензобаке. Это ж наводку точную заиметь надо, чтобы найти. Наводчик-то, правда, у них, у жаб, был. Да весь вышел, когда Мослатого Исхака накрыли. С Мослатым Битюг полмиллиона монет потерял. Так что не пожалел на проверочку ни времени, ни средств. Ну и нашел, естественно, кто ссучился. Мослатому клевого адвоката наняли. А сучю — копыта в тазик с цементным раствором. Закрыли ему сопло, впихали ночью в тачку, для таких дел приспособленную, и ваших нет. Торчит теперь на дне под мостом, окушков тамошних кадрит да дурки им мастерит.
— Ладно, — говорит Битюг. — Через час подгреби на угол Седьмой и Центрального.
Подгреби так подгреби, мое дело жениховское. Тем более что там мне зелененькие чистоганят. За очень-очень успешно выполненный рейс, значит.
В натуре, работа мне досталась непыльная. Смотайся раз в неделю до дырявой нитки, тачку в местном кемпинге поставь и дыши кислородом, пока тамошние ребята товар в бензобак замыкают. Третий год уже так катаюсь… Кстати, для несекущих. «Дырявая нитка» — это на рыбьем языке, а по-жабьему «окно на границе» называется. Вот я от этого окна обезьянок до Хармонта и таскаю. Шухерно, ясное дело, но не шухернее, чем у городских гонцов. Тех-то в любой момент на затаривании могут повязать, с поличным, а меня только по наводке. И все равно срок поменьше, потому как не знаю я, зачем тачку сюда-сюда гоняю. То есть для жаб — не знаю…
В общем, заскочил я домой, фигуру под душем пополировал, переоделся, нацепил батон на шею и вперед. Топаю себе по Седьмой, сигаретку сосу. И тут сзади мне — гарк:
— Эй, Рыжий! Стой!
Ну я — что?.. Причин менжеваться нет. Попросил меня хороший человек об услуге — в лепешку разобьюсь, а сделаю. Торможу, оборачиваюсь.
Сержант Деккер из городского отдела по борьбе с наркотиками. Стоит себе, чувырло братское, кисляк кисляком, фарами меня насквозняк простреливает.
— Куда, — говорит, — летишь, Рыжий?
— Да так, — отвечаю, — шпацирен геен вдоль Бродвеен. Ферштеен или не ферштеен?
И тут этот дрын двухметровый смерил меня с ног до головы да и заявляет:
— А что если я тебя, умник, сейчас карманы вывернуть попрошу?
В откровенку, значит, играет, фараонище!.. Ну, смерил я его тоже.
— А разрешение у вас, — говорю, — сержант, имеется? К королевскому прокурору, — говорю, — сержант, вы обращались?
— У меня, — говорит, — свой прокурор. — И кулачище мне под нос, гирю пудовую. — Так что не пыли! Отойдем-ка в подворотню.
Ну тут я уши навострил. Вижу, всерьез, жаба, на меня нацеливается. М-да, лажовое дело выходит… Можно, конечно, и дальше катить масть, крутого из себя строить, но, чувствую, врежет он мне по бейцалам, да потом
— якобы за сопротивление — еще и баранки на руки нацепит. А мне светиться в участке ни к чему… В общем, как при такой ситуевине рогом ни шевели, а придется назад отруливать.
Налепил я на портрет смирение и говорю:
— Да за что же это, сержант? Хотя ради Бога… Мне лично от родной полиции скрывать нечего — весь перед вами. Как на духу! — И изображаю полную и чистосердечную готовность вывернуть свои багажники.
Расчухал он, вижу, что ничего у меня нет. Для понта ручищами мне по бокам провел и говорит:
— Ладно, вали отсюда… Впрочем, постой!
Мне что — постой так постой.
— Ходят, — говорит, — по городу слухи, будто ты, Рыжий, с бандитами связался.
Тут я натурально изумился:
— Да как можно, сержант! Что это какая-то сука вам на меня такое настучала. Да что я, по уши деревянный, с бандитами связываться?
— А на какие доходы живешь? — спрашивает. — Вон на тебе костюмчик какой! И галстучек…
Ну я к его уху наладился да и говорю шепотком:
— Так ведь парень я видный, сержант. Коровы сорокалетние сами на шею вешаются. Для того и костюмчик, и галстучек. Доход хоть и не велик, а жить можно.
— Мужчину по заказу из себя строишь, значит?
Я только буркалы потупил. А он и говорит:
— На это долго не проживешь. Заявится и к тебе сороковник… Брался бы ты, Рыжий, за голову. Я ведь твоего отца еще знавал…
Вот про папаню это он зря. Трубил папаня на заводе своем, трубил, да так ничего и не натрубил. Ни себе, фраеру, ни нам с маманей.
— Ладно, — говорю, — сержант. Вас понял. Обещаю устроиться на работу. Не завтра, правда, но обещаю.
В общем, разошлись мы. И побежал я себе дальше.
Прибегаю. Суслик уже там, по сторонам зыркает. Фотокарточка у него — только в кино снимать, ни за что не подумаешь, что кент Битюгов. Завалились мы с ним за телефонную будку. В будке какой-то хмырь в кепочке стоит, слюни в трубку пускает, но раз Суслика этот факт не трогает, мне и вовсе очковаться нечего. Передал он мне зелененькие, — как всегда, молча. А потом и говорит:
— Битюг просил тебя пакет Эрнесту отнести.
Ну и шуточки!
— А бейцалы, — говорю, — не зачешутся?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});