Читать интересную книгу Убийство в доме викария - Агата Кристи

По дороге домой я попался мисс Хартнелл, и она не отпускала меня минут десять, если не больше, гулким басом обличая расточительность и неблагодарность бедняков. Камнем преткновения, насколько я понял, было то, что беднота не желала пускать на порог мисс Хартнелл. Я был всецело на их стороне. Мое общественное положение лишает меня возможности выразить свои симпатии или антипатии в столь недвусмысленной форме, как эти простые люди.

Я умиротворил ее, как сумел, и спасся бегством. На углу, где я должен был свернуть к своему дому, меня обогнал Хэйдок на машине.

– Я только что отвез миссис Протеро домой! – крикнул он.

Он ждал меня у ворот своего дома.

– Загляните на минутку, – сказал он.

Я не возражал.

– Поразительная история, – сказал он, бросая шляпу на стул и отворяя дверь в свою приемную.

Он уселся в потертое кожаное кресло и уставился неподвижным взглядом в стенку напротив. Хэйдок был явно ошеломлен, сбит с толку.

Я сообщил ему, что нам удалось установить время, когда был произведен выстрел. Он рассеянно выслушал известие.

– Это окончательно исключает вину Анны Протеро, – сказал он. – Что же, я рад, что эти двое тут ни при чем. Они оба мне нравятся.

Я верил ему и все же не мог не задать себе вопрос: если, по его же словам, оба они ему нравились, почему он так помрачнел, узнав, что они невиновны? Только сегодня утром он был похож на человека, у которого с души свалился камень, а теперь сидел передо мной растерянный, в глубоком расстройстве.

И все же я знал, что он говорит правду. Ему нравились оба – и Анна Протеро, и Лоуренс Реддинг. В чем же дело, откуда эта сумрачная сосредоточенность? Он сделал над собой усилие, чтобы встать.

– Я хотел поговорить с вами о Хоузе. Весь этот переполох заставил меня позабыть про него.

– Он серьезно болен?

– Да нет, ничего серьезного у него нет. Вы, конечно, знаете, что он переболел энцефалитом[20], или сонной болезнью, как это обычно называют?

– Нет, – ответил я, крайне удивленный. – Понятия не имел. Он мне ни слова про это не говорил. А когда он болел?

– Примерно с год назад. Он выздоровел, в общем, насколько можно выздороветь при такой болезни. Болезнь особая – после нее бывают поразительные остаточные явления, она отражается на психике, на моральном облике. Характер может измениться до неузнаваемости.

Он долго молчал, потом продолжал:

– Сейчас мы с ужасом думаем о тех временах, когда жгли на кострах ведьм. Мне кажется, что настанут дни, когда мы содрогнемся при одной мысли о том, что мы когда-то вешали преступников.

– Вы против высшей меры наказания?

– Дело даже не в этом. – Он умолк. – Знаете, – медленно произнес он наконец, – моя профессия все же лучше вашей.

– Почему?

– Потому что вам приходится очень часто судить, кто прав, кто виноват, а я вообще не уверен, что можно об этом судить. А если все это целиком зависит от желез внутренней секреции? Слишком активна одна железа, слишком мало развита другая – и вот перед вами убийца, вор, рецидивист. Клемент, я убежден, что настанет время, когда мы с ужасом и отвращением будем вспоминать долгие века, когда мы позволяли себе упиваться так называемыми справедливыми мерами наказания за преступления, и поймем, что осуждали и наказывали людей больных, которые были не в силах справиться с болезнью, бедолаги! Ведь не вешают же того, кто болен туберкулезом!

– Он не представляет опасности для окружающих.

– Нет, в определенном смысле он опасен. Он может заразить других. Ладно, возьмем, к примеру, несчастного, который воображает, что он китайский император. Вы же не обвиняете его в злом умысле. Я согласен, что общество нуждается в защите. Поместите этих людей куда-нибудь, где они никому не причинят вреда, даже устраните их безболезненным путем, да, я готов согласиться на крайние меры, но только не называйте это наказанием. Не убивайте позором их семьи – невинных людей.

Я с интересом смотрел на него.

– Я никогда раньше не слышал от вас таких речей.

– А я не привык рассуждать о своих теориях на людях. Сегодня я сел на своего конька. Вы разумный человек, Клемент, а не о всяком священнике это можно сказать. Вы, безусловно, не согласитесь, что такого понятия, как грех, вообще не должно существовать, но хотя бы сможете допустить мысль об этом – вы человек широких взглядов.

– Это подрывает самую основу общепринятого мировоззрения, – сказал я.

– А как же иначе – ведь мы набиты предрассудками, чванством и ханжеством и обожаем судить о том, чего не понимаем. Я искренне считаю, что преступнику нужен врач, а не полиция и не священник. А в будущем, надеюсь, преступлений вообще не будет.

– Вы могли бы их лечить?

– Мы вылечили бы их. Какая удивительная мысль! Вы когда-нибудь интересовались статистикой преступности? Нет? Очень немногие ею интересуются. А я ее изучал. Вас поразило бы количество несовершеннолетних преступников – опять дело в железах, понимаете? Юный Нийл, убийца из Оксфордшира, убил пять маленьких девочек, прежде чем его задержали. Хороший мальчик, никогда никаких проступков за ним не водилось. Лили Роуз, девчушка из Корнуэлла, убила своего дядю за то, что он не разрешал ей объедаться конфетами. Ударила его молотком для разбивания угля, когда он спал. Ее отослали домой, и она через две недели убила свою старшую сестру из-за какой-то пустяковой обиды. Конечно, их не приговаривали к повешению. Отослали в исправительные заведения. Может, они с возрастом исправились, а может, и нет. Девочка, во всяком случае, вызывает у меня сомнение. Ничем не интересуется, обожает смотреть, как режут свиней. Вы знаете, на какой возраст падает максимум самоубийств? На пятнадцать-шестнадцать лет. От самоубийства до убийства не так уж далеко. Но ведь это не моральный порок, а физический.

– Страшно слушать, что вы говорите!

– Нет, просто это для вас внове. Приходится смотреть прямо в лицо новым, непривычным истинам. И соответственно менять свои понятия. Однако порой это сильно осложняет жизнь.

Он сидел, сурово нахмурясь, словно придавленный необъяснимой усталостью.

– Хэйдок, – сказал я, – если бы вы подозревали, если бы знали, что некто совершил убийство, вы предали бы этого человека в руки закона или постарались выгородить его?

Воздействие этого вопроса превзошло мои ожидания. Хэйдок вспылил и бросил мне подозрительно и сердито:

– Почему вы это спросили, Клемент? Что у вас на уме? Выкладывайте начистоту.

– Признаюсь, я ничего определенного не имел в виду, – смущенно ответил я. – Но ведь мы сейчас только об убийстве и говорим. Я просто хотел узнать, как бы вы отнеслись к этому, если бы случайно угадали правду, вот и все.

Его гнев улегся. Он снова устремил взгляд прямо перед собой, как будто старался прочесть ответ на мучительную загадку, рожденную его собственным мозгом.

– Если бы я подозревал, если бы знал – я исполнил бы свой долг, Клемент. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Вопрос только в том, что бы вы сочли своим долгом?

Он взглянул мне в глаза, но я не смог ничего прочесть в его взгляде.

– Этот вопрос встает перед каждым человеком рано или поздно, Клемент. И каждый принимает решение лично.

– Значит, вы не знаете?

– Не знаю...

Я счел за благо переменить тему.

– Мой племянник – вот кто получает от всего этого бездну удовольствия, – заметил я. – Все забросил, рыскает в поисках следов и окурков.

Хэйдок улыбнулся.

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать исполнилось. В этом возрасте трагедии всерьез не воспринимаются. В голове только Шерлок Холмс да Арсен Люпен.

Хэйдок задумчиво сказал:

– Красивый малый. А что вы с ним собираетесь делать дальше?

– Университет, боюсь, мне не по карману. Сам он хочет пойти в торговый флот. В военные моряки его не взяли.

– Да, жизнь там не сахар, но ведь он мог выбрать и похуже. Да, это еще не самое плохое.

– Мне пора бежать! – воскликнул я, бросив взгляд на часы. – Я почти на полчаса опаздываю к ленчу!

Когда я пришел, мое семейство как раз усаживалось за стол. Они потребовали полного отчета о том, чем я занимался утром, и я все им доложил, чувствуя, однако, что мой рассказ звучит как-то неинтересно, буднично.

Деннису, правда, очень понравился пассаж про телефонный звонок к миссис Прайс Ридли, и, когда я описывал нервное потрясение, которое потребовало успокоительного в виде терносливовой наливки, он так и покатывался со смеху.

– Так ей и надо, старой греховоднице, – заявил он. – Самая заядлая сплетница в округе. Жаль, что не мне пришло в голову позвонить ей и напугать до полусмерти. Слышь, дядя Лен, а не вкатить ли ей вторую дозу, как ты думаешь?

Я поспешно стал его убеждать даже и не думать об этом. Нет ничего опаснее, чем благие намерения молодежи, которая проявляет сочувствие и искренне старается помочь вам.

Настроение Денниса вдруг резко переменилось. Он нахмурился и напустил на себя вид светского льва.