Но когда Катриона почувствовала у себя во рту горячий язык Саймона, она уже не могла не проснуться. Бедра девушки сами раздвинулись, как бы отыскивая ответ на вопрос, задать который она не сумела бы, так как еще не знала подходящих слов. Между тем язык Уэскотта продолжал свои волшебные ласки у нее во рту — дразнящими, соблазняющими и щекочущими прикосновениями. Полностью отдавшись своим ощущениям, Катриона не могла понять, стоит ли верить безмолвным обещаниям неизведанного счастья или все это обман.
Ее кровь уже бурлила от просыпающегося желания, отдаваясь пульсом в тайных местечках, к которым она осмеливалась прикасаться лишь в темноте одиноких бессонных ночей. Разбудивший Катриону поцелуй все явственнее убеждал, что все происходящее в эти минуты лишь слабая тень того неведомого блаженства, которое способен подарить ей Саймон. Он ласкал ее своим ртом настолько нежно и искусно, что нарастала уверенность — такую же сладость может испытать и все ее тело. При условии, что она осмелится — или будет настолько безрассудна — позволить рукам соблазнителя делать с ее телом все, что он задумал.
Но мужские руки, не спрашивая никакого позволения, уже поглаживали чувствительный изгиб шеи, тонкие ключицы, выпуклости девичьей груди, изнывающие от страстного желания ласки. Прямо через ткань простыни Уэскотт осторожно обхватил ладонью правую грудь Катрионы, словно желая ощутить ее тяжесть, и подушечкой большого пальца принялся слегка массировать набухший сосок. Одновременно он нежно сосал кончик языка девушки, недвусмысленно давая понять, на какие еще чудеса готов, если получит позволение. Катриона застонала. Последнее особенно откровенное действие мужчины отозвалось острым взрывом желания где-то в глубине ее женского естества.
Быть может, Катрионе удалось бы обманывать себя и дальше, притворяясь, что все происходящее ей лишь снится. Но в действительности все было совсем наоборот. Она впервые в жизни ощутила, что такое проснуться по-настоящему. В нынешнем состоянии все ее чувства наполняла звенящая жизненная сила, за короткое время превратившая ее в покорную рабыню утонченного искусства. Искусства, с которым рот и руки Саймона совершали над ней магию любовного колдовства. Катриона могла бы притворяться спящей почти до самой последней черты ее соблазнения. Это давало бы возможность впоследствии возложить всю вину и позор за случившееся на Уэскотта. При этом ей достаточно сыграть роль невинной жертвы, пострадавшей от необузданной похоти соблазнителя.
Однако совесть Катрионы решительно воспротивилась фальшивому благочестию подобной хитрости. У нее еще недоставало мужества открыто посмотреть в глаза своему искусителю. Она боялась тем самым выдать себя, показать, как беззаветно и преданно она любила его все эти годы, как терпеливо ожидала этого счастливого часа. Единственное, на что Катриона отважилась, был еле слышный выдох, с которым она прошептала имя любимого прямо в медовую чашу его рта. Она позволила себе также осторожно погрузиться пальцами в пшеничный шелк волос Саймона и ответить на его поцелуй с искренней страстью, приоткрывавшей давнее желание.
Уэскотт откликнулся на ее пробуждение не то стоном, не то рычанием. Этот первобытный звук буквально пронзил Катриону новой волной возбуждения. Ей впервые открылось, что и она может посылать стрелы желания, что она обладает над ним властью, не нуждающейся ни в любовном опыте, ни в каких-либо познаниях.
В ответ на молчаливое приглашение Катрионы Саймон еще более, страстным поцелуем проник в ее рот, наполняя его сладостным и волнующим нежным трепетом. Его рука скользнула под простыню и принялась гладить шелковистую кожу ее обнаженного бедра. У Катрионы перехватило дыхание. Она понимала, что ей сейчас угрожает не фиктивная, а самая настоящая потеря чести. Но оказалось, что все ее моральные силы отказывались противиться и защищать эту честь. Вместо того чтобы решительно возразить попытке, безвозвратно разрушить ее репутацию, разбуженное тело Катрионы, судя по всему, мечтало лишь об одном — чтобы это произошло как можно быстрее.
Даже в самых сладостных мечтах она не представляла себе, что мужчина может вести себя настолько нежно и в то же время решительно и настойчиво. Саймону удалось раздвинуть ее ноги с такой же легкостью, как он сумел раскрыть губы. Опытными пальцами, передававшими телу Катрионы восхитительную негу утонченной ласки, он забрался в мягкие завитки тайного треугольника.
Катриона ощутила, что, добившись такого результата, Уэскотт испытал огромное наслаждение. Все его огромное тело сильно напряглось и даже вздрогнуло, когда палец мягко скользнул между нежными влажными лепестками.
Катриона прижалась лицом к мужскому плечу, пытаясь заглушить рвущийся из горла стон. Это новое ощущение, как ничто, до сих пор испытанное ею, угрожало окончательно разрушить последний из еще остававшихся запретов. Однако блаженство, испытываемое в эту минуту, не шло ни в какое сравнение со всеми удовольствиями мира. Его нельзя было описать никакими словами. Катриона вкушала волшебный эликсир из божественного счастья, изнуряющих страданий и невыносимой страсти. Она не сомневалась, что ее сердце разорвется, если такое ощущение продлится еще хотя бы одно мгновение. Одновременно Катриона желала одного — бесконечного продолжения.
— Пожалуйста, — хриплым шепотом взмолилась она. — Ну, пожалуйста…
Произнося эти мольбы, она даже не понимала, о чем просит. Катриону захватило лишь одно желание, и она знала, что оно должно исполниться. Иначе она просто погибнет.
Но Саймон прекрасно понимал, в чем сейчас она так нуждается. Наделенные дьявольской проницательностью пальцы уверенно приоткрывали, ласкали и щекотали, разыгрывая свой маленький спектакль до такого финала, когда все тело Катрионы воспылало. Она с удивлением поняла, что превращается в неизвестное для себя распутное существо. Теперь ей хотелось лишь одного — его новых прикосновений и сводящего с ума наслаждения, которым одаривало ее каждое движение Уэскотта. Такую острую жажду, должно быть, испытывает несчастный курильщик опиума. Катриона вновь поняла, что все это время правильно оценивала Саймона. В нем действительно соединились воедино нежный ангел и демон-погубитель, которые безжалостно приманивали ее обещанием райского блаженства, одновременно забирая у нее душу.
Он нежно дотронулся до затвердевшего небольшого бугорка, таившегося в глубине, среди шелковистых завитков. Катрионе показалось, что она на целую вечность повисла в неземном упоении между раем и адом. Но вдруг по телу разлилась блаженная волна восторга, и Катриона кувырком полетела в бездну неизведанного. И лишь руки Саймона придерживали ее в полете, только его губы приглушали рвущийся из ее легких прерывистый крик экстаза.