Читать интересную книгу Забайкальцы. Книга 4. - Василий Балябин

Не ожидавшая такого оборота дела толпа бывших белогвардейцев взорвалась радостным гулом голосов. Макар поднял руку, призывая к порядку, и, выждав тишину, продолжал:

— Пойдете вверх по Урову до Кунгуровой, а там кому куда любо!

Голос из толпы:

— А ежели какие к вам поступить пожелают, можно?

— Пожалуйста, примем с дорогой душой!

В ответ несколько голосов сразу:

— Пиши меня, Горбунов Микита.

— Я желаю, Поляков Иннокентий!

— Пулеметчик Обросимов Митрий, записывай!

— Тихо! — повысил голос Макар. — Кто пожелал к нам, отходи в энту сторону, поступите в охранную сотню к товарищу Матафонову, вот он на сивом коне, у него оружие получите, кони у вас свои, марш к нему.

Толпа бывших семеновцев редела: одни отправлялись к своим коням, те, что пожелали стать красными, окружили Матафонова. Макар в ожидании писаря поманил к себе уже знакомого дружинника-„добровольца“ и, когда тот подошел, спросил, помахивая нагайкой:

— Как фамилия?

— Пашка Бондырев, — ответил „доброволец“.

— Почему Пашка? Мальчик ты, что ли?

— Прозвали так по пьянке, а оно потом и в привычку вошло!

— Значит, ты, Пашка Бондырев, доброволец?

— Да ну-у, какой из меня доброволец!

— Сам же сказал — желаньем пошел воевать супротив нас!

— Я не воевать, из-за Рыбакова записался к ним.

— Какой Рыбаков? Чего ты плетешь!

— Конь у меня — Рыбаковым кличем. Конь такой, что мне за него пригоршню золота давай, не возьму, а его бароновцы[6] чуть даром не увели! Черт привел их в нашу станицу, вскоре после успенья; двух коней у нас взяли и Рыбакова заоблавили! Я свету белого невзвидел, как зауздали они его и уж седло накинули! Побежал к командиру ихнему, Христом-богом молил вернуть мне Рыбакова, а он и слушать не схотел. Вот и пришлось к ним записаться, служить им на своем Рыбакове! Думал, сбегу от них вскорости, а оно не тут-то было, попробовал один раз, да на ихнюю же заставу и нарвался! Вахмистр ихний так отвозил нагайкой, что с неделю было ни сесть ни лечь! Так уж мне и везет нынешний год, как куцему, вот и ты на меня же накинулся с шашкой, чуть до смерти не зарубил! А за што, спрашивается?

— Попал под горячую руку, но ничего, зато домой тебя отпускаю.

— За это дай бог добра тебе да здоровья! Только ты уж прикажи своим, как бы они на моего Рыбакова не позарились, да и берданку мою вели отдать, она мне от отца досталась, пристрелянная, патронов к ней раздобыл, зимы на две хватит охотничать, а вам-то она все одно ни к чему.

— Ладно уж, отдадим, только опять не вздумай к белым податься!

— На черта они мне сдались, вон сколько горя из-за них принял! Сегодня же махну домой, завтра покров, престольный праздник у нас, а я на своем Рыбакове к завтрашнему утру дома буду. Может, и ты ко мне пожелаешь? Уж мы бы с тобой…

Но Макар уже не слышал, — увидев рысившего к нему писаря, повернул к нему. А Мишка уже успел переодеться в новенький, из дубленых овчин полушубок, подпоясанный офицерским ремнем с наганом на боку.

— Все в порядке, Макар Михаилыч, — доложил он, сдерживая коня. — Четвертый эскадрон чуток задержался, вот-вот и он подойдет, я уж видел Сапожникова, сказал ему.

Макар окинул взглядом щеголеватую фигуру писаря, но ругать за полушубок не стал, а только сказал, глянув на него:

— Кичиги-то уж вон куда поднялись, а нам к рассвету надо быть на Кропачевом! — И переменил разговор, показав концом нагайки на смирнехонько стоявшего бывшего дружинника: — Отдай этому чудаку коня его, берданку и догоняй нас, живо!

Еще не светало, когда Макар, сделав со своим полком тридцативерстный кружной обход, зашел в тылы японским позициям на Кропачевом мысу. Полк остановил он в небольшой уходящей к Урову падушке. Партизаны, памятуя строгий наказ командира во время таких остановок не разговаривать, не курить, лошадей удерживать от ржанья, замерли в строю, ожидая команды; от взмыленных лошадей их валил пар. Из донесения головного разъезда Макар знал, что впереди перед ними, за некрутым перевалом, в такой же вот падушке, расположился большой обоз белых. Это не столько радовало Макара, сколько огорчало, ведь расположен обоз как раз на том месте, где он предполагал развернуть полк и двинуть его в наступление. Теперь это становилось невозможным, ведь обоз у них не может быть без охраны, они откроют по партизанам огонь, и момент внезапности нападения на японские позиции сорвется. Досадуя на столь неожиданное препятствие, Макар, приказав эскадронным командирам следовать за ним, рысью вымахнул на ближайшую горку, остановился в тени высоких кустов боярышника. Отсюда при слабеньком лунном свете были видны падушка и растянувшийся по ней большой обоз, кое-где, дымясь, рдели догорающие костры. Тишина, крепок заревой сон стариков обозников, вероятно, дремлют и охранники, а на востоке ужо забрезжил рассвет.

— Угораздило их расположиться тут, совсем не к месту, — ругнул Макар обозников и, не сходя с коня, подозвал к себе командиров, — Придется разделиться надвое, — заговорил он, обращаясь больше всего к Уваровскому, — я с тремя эскадронами обойду обоз этот с вершины, а ты с остальными снизу, и вот как обойдешь их, не доезжая до той вон голой вершины, видишь?

— Вижу.

— Там спешивайся, развертывай эскадроны в цепь — по-пехотному — и „ура“ на япошков!

— Штыков-то у нас нету, жалко.

— Ничего, шашками орудуйте, а у кого нету — прикладами, а больше всего гранатами, у нас их теперь полно!

— Хватает.

— А теперь за дело, время не ждет, живо!

…Все это утро Егор был в приподнятом, веселом настроении, словно не в бой повел он свой эскадрон, а на праздничный парад, хотелось петь, мчаться во весь опор и с боевым победным кличем обрушиться на врага, так и подмывало его крикнуть Уваровскому:

— Чего ты медлишь? Прибавь ходу, опоздаем!

Но Уваровский сам знал, как надо вести эскадроны, чтобы и к месту поспеть вовремя, и без большого шуму. Однако, когда партизаны уже обошли обозников, слух Егора резанул знакомый свист пули, со стороны обоза захлопали выстрелы. Не отвечая на стрельбу, партизаны помчались быстрее, справа над лесистыми вершинами сопок голубел рассвет.

В указанном месте Егор развернул свой эскадрон, как было приказано, и скорым шагом повел его вверх, лавируя между лиственниц и крупным березником.

На самой хребтине горы он, чтобы дать людям передохнуть перед атакой, скомандовал „Ложи-ись!“ и сам растянулся пластом. С минуту лежал Егор ничком, вдыхая запахи стылой земли, опавшей пожелтевшей листвы и пряный душок чебреца. Все еще прерывисто дыша, приподнял он голову, чтобы разглядеть вражескую линию окопов, и в это время далеко левее по гребню горы громыхнул залп, грозное, раскатистое „ура-а“ эхом отозвалось в горах, ружейные залпы, стукоток пулеметов перекрывали глухие взрывы гранат.

„Дает Макар прикурить японцам“, — только и успел подумать Егор, стрельба началась и впереди его эскадрона. Инстинктивно припав к земле, Егор прислушался, и странное дело, стрельба на линии японских окопов усилилась, а знакомого свиста пуль он не слышал. Ничего не понимая, приподнял он голову и тут услышал, что по японцам открыли огонь и снизу, с пади Мотогор. Присмотревшись, он различил в поредевших сумерках наступающего утра не только вспышки стрельбы и огненные строчки пулеметных очередей, но и людей, перебежками наступающих снизу. Веря и не веря глазам, Егор подозвал к себе одного из партизан и, когда тот подполз к нему вплотную, спросил:

— Там вон, на падь смотри, к речке, что там такое?

Тот посмотрел, и лицо его озарилось радостной улыбкой.

— Наши там! — жарким, радостным полушепотом подтвердил тот, обернувшись к Егору. — В наступление двинулась пехота наша!

— Откуда же они взялись? Вить позиция Федорова-то вон где! Бой там идет, слышишь?

— Подмога пришла, Журавлев прислал!

— Наверно, так и есть! — Воспрянув духом, Егор передал по цепи команду: — К атаке на окопы готовьсь! — В следующую минуту он уже был на ногах и, загораясь решимостью, отвагой бойца, выхватил из ножен шашку: — Перебежками… в атаку… ура!

— Ура-а! — подхватили партизаны, с винтовками, шашками наголо и гранатами в руках устремляясь вперед, за командиром.

Уже недалеко впереди себя увидел Егор окопы, повернувших пулеметы им навстречу японцев, и в ту же минуту страшный удар, ожог пронизал ему грудь. Он еще сделал два шага вперед, упал и больше ничего не видел и не слышал.

ГЛАВА XV

Замысел Журавлева оставить в заслон от японцев и кавалерии генерала Шемелина лишь два эскадрона, а три конных полка, батарею Матафонова и обе роты кинуть на прорыв удался как нельзя лучше. Как и предполагал Журавлев, в то время как на Усть-Мотогоре разгорался бой, японцы усиленно укрепляли свои позиции в занятой ими накануне Богдати, окапывались, устанавливали вокруг села проволочные заграждения. С места не двинулись и казачьи полки генерала Шемелина.