яростно расчесывала волосы черепаховым гребнем, выдирая запутавшиеся волоски с корнем, давая выход злости. Что так злило ее, она сама толком не понимала, как не понимала и природу страстей, охвативших ее. Она тщетно продолжала убеждать себя, что все объясняется ее ненавистью к Колдбладу, не думая о том, как двойственна природа ненависти и как просто ее одержимость можно было объяснить, хватай ей смелости не отвергать неугодное.
Внезапный отъезд графа пробудил в Оливии решимость, а скука и однообразие последней недели распалили любопытство и природную склонность к риску. Она решила, что сегодня во что бы то ни стало постарается докопаться до сути, и, моля, чтобы не встретить по пути кого-нибудь из слуг, уверенной поступью направилась в покои графа. Она сама не знала, что искать. Сильнее всего ей хотелось узнать, что таит в себе подземелье или комната в западном крыле за фамильной галереей, но сколько она ни проверяла, те всегда были заперты, и она решила не терять времени на этот раз.
Комната графа встретила ее замогильным холодом. На убранной постели не было ни складочки: белоснежное, как саван, покрывало показалась Оливии больше подходящим для гостиничного номера, чем для жилой комнаты. Тяжелая массивная мебель из темного дуба и единственное украшение обстановки — карта мира в полстены, вся в непонятных отметках, да массивный глобус на золотой подставке — все как нельзя лучше отражало характер графа. Оливия подошла к секретеру и принялась по очереди выдвигать ящички. Какие-то бумаги, часы на цепочке, старый портсигар — ничего интересного. Она поспешно потянулась к последнему ящику, заранее поставив на нем крест и уже готовясь исследовать содержимое тумбочки под письменным столом, но тут ее ждала неожиданность: ящик был заперт. Чувствуя, как закипела, забурлила в ней кровь, Оливия дрожащими руками достала из волос шпильку и воткнула ее в замочную скважину. Она знала, что делать: прошла хорошую школу. Близняшки столько раз воровали ее украшения и отказывались это признавать, покрывая друг друга, что ей ничего не оставалось, кроме как тайно вламываться к ним в комнату, используя шпильки в качестве отмычки. Язычок замка щелкнул. Кусая губы в предвкушении, Оливия потянула ящик на себя и увидела то, на что и не надеялась: связку ключей графа.
Все еще не в силах поверить в то, как легко далась ей эта находка, она схватила связку и, задвинув ящик, поспешила в подземелье. Лестница находилась за углом, и вероятность кого-нибудь на ней обнаружить была ничтожна. Сердце молоточком билось о ребра. Оливия улыбалась от острого, пряного, терпкого счастья, особый привкус которому придавал риск быть пойманной с поличным: ей все казалось, что граф ни с того ни с сего решит изменить свои планы и вернется сегодня вечером. Что она скажет, если он обнаружит пропажу? Что он сделает, узнав, что она приподняла покров его тайн и сунула туда свою голову? А вдруг, вернувшись через несколько дней, он каким-то образом узнает о том, что она сделала? Вдруг она не сумеет запереть ящик или чем-нибудь еще себя выдаст? Тревога, как винтовая лестница, спиралью вздымалась ввысь, но это было приятное чувство. Оливия специально раззадоривала себя, рисуя в голове картинку внезапно возвращающегося графа — пожалуй, самый катастрофический исход. В любом случае, она ничего не теряла, потому что ничего не имела, зато могла приобрести новое оружие в свой арсенал — знание.
Оливия быстро отыскала нужный ключ, но замок совсем проржавел, и с дверью пришлось повозиться. Через несколько минут упорных попыток провернуть ключ Оливия добилась своего: петли оглушительно взвизгнули, как танцовщицы в гримерке, случайно застигнутые поклонником в неглиже, и из открывшейся двери потянуло сыростью и плесенью. Оливия, задрожав на сквозняке, без колебаний перешагнула через порог, оставив дверь открытой. Под неверным светом, лившимся с лестницы, поначалу разобрать что-либо было сложно, и Оливия терла глаза и щурилась, стараясь ускорить процесс адаптации к полумраку. Но после того, как очертания предметов стали четче, она увидела то, что заставило ее отшатнуться назад к ласкающему, уютному свету. И теперь, стоя на пороге, леди Колдблад не могла заставить себя вернуться.
В подвале замка была гробница. В нем мертвые жили бок о бок с живыми, и пока последние наслаждались светом и повседневными заботами наверху, первые лежали здесь, в темноте и паутине, безмолвным напоминанием о неизбежности грядущего. Кем они были — предками графа? Но почему их тела покоятся здесь, где это чудовищно и неуместно, почему не на фамильном кладбище?
Оливия, по прежнему не переступая порога, посмотрела на закрытый крышкой саркофаг, расположенный справа внизу. На нем значилось имя Дорис Гленли и даты, указывающие, что смерть настигла эту женщину почти девять лет назад, когда той было всего двадцать семь, на год меньше, чем Оливии. Под цифрами была эпитафия: «Той, что знала любовь, отныне дарована вечность».
Оливия поежилась и взглянула на следующую по высоте полку. Там в мраморе было высечено имя Эдит Голдстейт. Она скончалась в том же году, что и Дорис. Ей было двадцать три. Эпитафия гласила: «Спи, любовь моя. Теперь ты видишь сны».
Из открытой двери дуло, но Оливия стояла, не двигаясь. На верхней полке покоилась Грейс Брэдли, умершая, как и Эдит, в возрасте двадцати трех лет в том же году.
Оливия резко развернулась. Ноги подкашивались, только болезнь была уже не причем: ее колотило от ужаса так, что она не могла сомкнуть зубы. На саркофагах слева: Вивиана Брэдли, Мелоди Роузкупер, Эрика Уизерли. Двадцать пять, тридцать один, тридцать. Все погибли в один и тот же год.
Где-то за спиной свистели сквозняки. Впереди в два ряда тянулась вереница саркофагов. Казалось, им не было конца.
Оливия вернулась наверх, взяла свечу и вновь спустилась в подземелье. Огонек дрожал, вместе с ее руками, одно за другим высвечивая новые имена и новые эпитафии. Во всех саркофагах были молодые женщины с разными фамилиями, умиравшие друг за другом с разницей в среднем в несколько недель. Оливия сбилась со счета, пытаясь подсчитать, сколько всего их было, но число стремилось к сотне.
Оливия, громко и шумно дыша, вернулась назад и крепко заперла за собой дверь, не сразу попав ключом в скважину. К груди приливала тошнота, после спертого воздуха гробницы голова у нее кружилась. Она не могла придумать ни одного объяснения увиденному, она терялась в догадках, как именно с этими смертями связан Колдблад и имеют ли отношение эти молодые женщины, ровесницы Оливии, к ней самой. Быть может — Оливию обожгло ужасом от одной лишь