Джеймс нахмурился, складка между бровей стала глубже.
— Да, были и другие, но они нам не помогут. Они были похоронены в Тартаре вместе с Кроносом. — Должно быть, мои мысли были написаны на лице, потому что он поспешил добавить: — О них не переживай. Кронос ни за что не выпустит их на свободу. Во-первых, потому что хочет быть королём, а они посягнули на его власть. Во-вторых, их заточили раньше Кроноса, и первоначальная шестёрка приняла все меры, чтобы те титаны никогда больше не увидели дневной свет… — Он поморщился. — А с Кроносом боги не сделали этого только потому, что Рея попросила о снисхождении. Для титанов это заточение — самое близкое состояние к смерти, — пояснил он. — А поскольку Рея — мать первых олимпийцев, боги пошли ей навстречу.
— По этой же причине, я так понимаю, они не заточили её саму?
— Она и в той войне отказалась сражаться.
— Логично.
Что ж, в постоянстве ей не откажешь.
— Тебе стоит поспать, — сказал Джеймс. — Впереди нас ждёт трудный день.
— Тебе тоже, — пробормотала я и остаток полёта пыталась последовать его совету. Но сон означал либо видения с Кроносом, либо кошмары с вырвавшимися на свободу титанами. И то, и другое сейчас для меня невыносимо.
Самолёт приземлился, и мне пришлось разбудить Генри. Без багажа мы достаточно быстро покинули аэропорт, поймали такси и снова отправились в путь.
Не только Афины пострадали от цунами. Следы разрушения виднелись повсюду: беженцы ютились в больших палатках вокруг аэропорта, обломки городских зданий были разбросаны вдоль всей береговой линии, а деревушки, которые мы проезжали, казались заброшенными.
— Землетрясения. Местные бегут от страха, — пояснил водитель. Я снова отметила, что говорил он явно не по-английски, но я всё равно его понимала. Эта способность появилась у меня где-то между летними каникулами в Греции и поездкой в Зимбабве. — После того, что произошло с Афинами, многие верят, что мы были прокляты.
— Землетрясения? — спросили мы с Джеймсом одновременно, только он, судя по всему, на греческом, а я на английском.
— Вы не видели новости? — удивился водитель. На мгновение взгляд Джеймса расфокусировался. Я не слышала, кому и что он говорит, но он определённо с кем-то общался.
— Филипп говорит, после разрушения Афин в районе Эгейского моря была зафиксирована дюжина небольших землетрясений, — тихо сообщил Джеймс. — И два крупных.
— Он пытается преодолеть наши барьеры, сотрясая землю, — прокомментировал Генри, сидящий с другой стороны от меня.
— Но у него не получается, да? — спросила я. Генри и Джеймс замотали головами. — Хорошо.
Остаток пути мы проделали в тишине. Несколько часов мы ехали по окрестностям Греции к месту катастрофы, откуда все остальные, напротив, бежали. Я не могла заставить себя поспать. Вместо этого сидела вся в напряжении рядом с Генри, глаза которого закрывались на достаточно длительное время. Таксист после того, как просветил нас о последних событиях, уже не был таким общительным. Джеймс говорил ему, где повернуть, и хотя его заметно раздражали указания от какого-то там туриста, вслух он не спорил.
Наконец, когда я уже начала сомневаться, что мы когда-нибудь доберёмся до Афин, такси остановилось на дороге перед крутым склоном.
— Дальше не могу, — извиняющимся тоном произнёс водитель. — Впереди ничего нет, а без заправки мне едва-едва хватит бензина на обратный путь.
— Всё в порядке, — заверил Джеймс, протягивая ему пачку денег. — Сдачи не надо.
Мы втроём вышли из машины. Я обняла Генри одной рукой, чтобы он мог на меня опереться. Джеймс повёл на по дороге, которая тянулась вверх и уходила за холм. Я не видела ничего похожего на город, но Джеймс выглядел как человек, который знает, что делает.
— Приготовьтесь, — предупредил Джеймс, когда мы обходили холм. — Это будет непросто.
— Я и не рассчитывала, что будет просто, — пробормотала я. Генри ничего не сказал, но его рука выскользнула из-под моей и обняла меня за плечи. В груди разлилось тепло, и хотя этого было недостаточно, чтобы спокойно выдохнуть и расслабиться, мне всё равно стало легче. Само присутствие Генри творит чудеса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы обогнули холм. Не знаю, чего я ожидала — цветущего пейзажа, деревьев, греческих красот, — но от увиденного застыла как вкопанная.
Водная гладь сверкала вдалеке, угрожающе пенясь на фоне наступающих сумерек. А на берегу, где раньше находились Афины, сейчас не было ничего. Земля, которая была застроена всякими общественными зданиями и жилыми домами, по которой люди каждый день ходили туда-сюда, занимаясь своими делами, теперь казалась бурой и бесплодной. Груды камней возвышались на месте небоскрёбом, и хотя среди руин мелькали члены спасательных отрядов, я бы ни за что не догадалась, что ещё неделю назад здесь стояли Афины.
— Города нет, — прошептал Джеймс. Я вслепую нащупала его руку. Его пальцы были ледяными. — Его… просто нет.
С другой стороны от меня стоял Генри, взиравший на представшее зрелище с каменным молчанием. Едва сумев оторвать глаза от разрухи, я повернула к нему голову, чтобы посмотреть на реакцию, и к горлу подкатила тошнота. Он ничуть не переменился в лице. Его выражение было безучастным, а взгляд — отстранённым, но никакого ужаса в глазах не отразилось. Только та же печаль, что и всегда.
Это его мир. Он тысячелетиями был окружён погибшими людьми. Разве это сильно отличается от тех смертей, свидетелем которых он стал в Подземном царстве? Разве это сильно отличается от правления Загробным миром, от подведения итогов чужих жизней, от определения дальнейшей судьбы тех, кто не может определиться самостоятельно?
Но вопреки доводам разума его безмолвное принятие страшило меня. Я не хочу стать такой же. Не хочу воспринимать как обыденность то, что стало настоящей трагедией для родственников и друзей погибших в Афинах.
Я прижалась к Генри. Мы втроём стояли так, связанные друг с другом. Разве может кто-то, имеющий сердце, быть способным на такое чудовищное злодеяние?
Но Кронос — не смертный и никогда им не был. Он не понимает уз, связывающих людей друг с другом, не ведает страха и скорби. Для него это всё равно, что смести муравейник с дороги. Он не осознаёт, как это отразится на миллионах людей.
Хотя нет, всё он осознаёт. Он прекрасно знает, что сделал. Просто ему плевать.
— Мы можем… Можем переместиться отсюда в Парфенон? — спросила я. — Вдруг Кронос оставил там что-нибудь или…
— Там нет ничего, кроме обломков и пыли, — перебил Джеймс.
— Я понимаю, но…
Генри сжал мою ладонь.
— Я перенесу тебя.
Не успела я возразить, как мир вокруг нас троих рассеялся, и мы оказались посреди древних руин. Небо над нами переливалось яркими цветами, точно симфония красок, создавая столь разительный контраст с разрухой на земле.
— Ты в порядке? — спросила я, осматривая Генри. Он был бледен, его лоб покрывал тонкий слой пота, но он кивнул.
— Жить буду. Давай проверим, не осталось ли тут каких-нибудь подсказок.
По тону его голоса было очевидно, что в этом вопросе он согласен с Джеймсом: никаких подсказок Кронос нам не оставлял. Но я считаю, что лучше проверить наверняка. Я обошла рухнувшую постройку в поисках чего-то, что выбивалось бы из общей картины. Мы с Джеймсом уже заходили в Парфенон во время моего первого лета вдали от Генри, но я тогда едва ли обращала внимания на детали, больше восторгаясь общим видом. Сейчас жалею, что не проявила должного внимания.
Что ищу? Колонны выглядели так же, как и раньше. Совет оказался прав: Кронос, несмотря на все разрушения, эти руины не тронул. Почему?
Может, это реально какой-то намёк. Предложение заключить мир с олимпийцами, если те отступят. Но Уолтер был абсолютно убеждён, что Кронос хочет уничтожить их всех. Может, он ошибается? Или это просто хитрость Кроноса, чтобы враги сложили оружие?
Я пнула комок грязи. Пока не спросишь — не узнаешь, но вероятность того, что Кронос выложит мне всю правду, просто мизерная. Если только…