– Мы снова встретились, мисс Босуорт, – сказал он, снял шляпу и поклонился.
Выпрямившись, Рис увидел на ее лице такую неподдельную радость, что ему стало не по себе. Как глупо с ее стороны и как наивно столь открыто проявлять свои чувства! Разве никто не учил ее вести эти игры?
Рассуждая подобным образом, он все же почувствовал, как что-то шевельнулось в нем в ответ на сияющее удовольствие, написанное на ее лице, что-то, чему он не мог бы найти определение, похожее на чувство, когда в пасмурный день неожиданно из-за плотных облаков вырвется луч солнца.
Недовольный собой, он отвел глаза и указал на окружавшие их полотна:
– Вам это нравится?
– Да. В детстве я любила рисовать карандашом и красками, я люблю рассматривать картины, хотя не часто имела такую возможность. – Она взглядом показала на картину: – Это Ренуар, да?
Когда он кивнул, она приблизилась и встала рядом. «Танцы в Буживале», – прочитала она надпись на табличке.
Пока она рассматривала Ренуара, Рис рассматривал ее, прикидывая, нельзя ли обойтись без хождения вокруг да около. Он мог бы с улыбкой сказать прямо: она ему нравится, он ей нравится, ему нужны деньги и жена, у нее есть деньги и ей нужен муж, это был бы брак, заключенный на небесах, так за чем же дело стало?
– Я люблю живопись, – сказала она, нарушая его стратегические размышления. – Какую живость художник придал ее лицу. Она явно влюблена.
– Не в того, с кем она танцует, его можно только пожалеть. – Рис шляпой указал на женщину на картине. – Ее зовут Алин. Она была любовницей Ренуара, когда он писал эту картину.
– Его любовницей? О, пожалуйста, скажите, что в это время он не был женат! Любовницы такая помеха семейному счастью. А что, если есть дети?..
Рису стало не по себе. Большинство женщин его круга спокойно принимали неизбежность того, что у их мужей будут любовницы. Мисс Абернати, боялся он, не будет такой снисходительной.
– Он не был женат. На самом деле, в конце концов, он женился на Алин.
– О, как я рада! Я обожаю истории со счастливым концом.
Он начал подозревать худшее.
– Так вы романтическая девушка. Я полагаю… – Он остановился, стараясь найти нужный тон. – Полагаю, вы верите в наш нынешний идеал брака по любви?
Она казалась удивленной.
– Конечно. А вы разве нет?
Он застыл. Как было глупо с его стороны задать такой вопрос! С трудом заставив себя улыбнуться, он солгал:
– Разумеется.
Для него это прозвучало крайне неубедительно, но она казалась удовлетворенной ответом и возвратилась к картинам.
Черт! Ему следовало знать. Женщина, воспитанная в Строгих правилах среднего класса, должна была усвоить все предписанные моральные запреты. Такая женщина никогда не сможет смотреть на брак как на чисто финансовое предприятие. Она не признает за женатым мужчиной право иметь любовницу, как не потерпит и других освященных веками обычаев, например, отдельных спален для мужа и жены и того, что муж имеет право проводить все вечера в клубе. Черт, может быть, она даже собирает эти тарелочки со сценками счастливой семейной жизни Виктории и Альберта. Теперь ясно, что прямой наскок неприемлем. Придется вернуться к ухаживанию.
– Вот прелестный пейзаж, – заметила Пруденс, заставив его взглянуть на полотно, привлекшее ее внимание. Когда он понял, что перед ним, то не мог скрыть удивления.
– Боже мой, это же пруд Розалинды!
– Вы знаете это место?
– Знаю. Я знаю и художника, написавшего его. – Он шляпой указал на подпись внизу. – Эта картина написана графом Камденом, моим старым школьным приятелем. Все семейство без ума от его картин, Кэм всегда был перепачкан красками с головы до ног.
– Он очень хорош.
– Да, хорош. Он как-то был у меня во Флоренции. Приехал изучать старых мастеров, рисовать виды Арно и все такое.
– Этот пруд, он в Италии? – в некотором удивлении спросила Пруденс. – Он выглядит как английский.
– Он английский. Пруд Розалинды находится в Гринбрайере, это вилла, принадлежащая семье художника. Это совсем недалеко отсюда, сразу за Ричмонд-парком, всего полчаса на поезде. Я гостил там летом, когда мне было семнадцать лет. Мы с Кэмом любили пруд Розалинды. Хорошая рыбалка.
Она засмеялась:
– И как мне кажется, превосходное место для пикников.
– Вы любите пикники, мисс Босуорт?
– Да, хотя с тех пор, как я приехала в Лондон, мне редко удавалось выбраться на пикник. Поскольку я выросла в сельской местности, мне не хватало пикников и сбора ежевики.
– А, сельская дева. Йоркшир, догадываюсь по вашему акценту.
– Северный Йоркшир, да…….
– Там замечательно. Неудивительно, что вы скучаете по местам своего детства. Все же, хотя пикники и ежевика – это прекрасно, но рыбалка – вот главное. В этом месте превосходно ловится форель.
Она закусила губу:
– К сожалению, я не умею ловить рыбу.
Кто-то кашлянул, они повернулись и увидели, что мешают рассматривать картины группе школьников и их наставнику. Они перешли к следующему полотну, представляющему «Мулен Руж», на котором доминировала фигура женщины с зеленой кожей и оранжевыми волосами. Мисс Абернати долго смотрела на картину, наклонив голову набок и озадаченно хмурясь.
– Вы, кажется, очарованы этой фигурой, – наконец заметил он.
– Просто не могу понять, отчего у нее зеленое лицо.
Он не стал объяснять ей, что это скрытый намек на абсент.
– От расстройства желудка? – вместо этого сказал он, заставив ее засмеяться.
– Вряд ли художник стал изображать это. – Она покачала головой. – Нет, ваша светлость, я думаю, это краска для лица.
– Не может быть. На картине «Мулен Руж», а девушки Зидлера не красят лица в зеленый цвет. По крайней мере, я не видел ничего подобного.
– Вы бывали в «Мулен Руж»?
Рис повернул голову, уловив удивление в голосе Пруденс, и увидел, что она пристально смотрит на него. Глаза ее стали круглыми, как блюдца, и ему подумалось, что он сделал оплошность, заговорив об имеющих дурную славу исполнительницах канкана в «Мулен Руж». Большинство, женщин питают слабость к повесам – за это он каждый день благодарил небеса, но, возможно, мисс Абернати была исключением. Возможно, она предпочитает незамысловатых добродетельных мужчин. В конце концов, с их первой встречи она вела себя так, как будто он представлялся ей кем-то вроде рыцаря на белом коне. Он немного позабавлялся с мыслью поиграть в идеал, укреплять ее представление о нем как о героической, благородной натуре столько времени, сколько понадобится, чтобы повести ее к алтарю, но почти сразу же отказался от этой идеи. Газетчики копались в его далеко не безупречном прошлом с такой раздражающей регулярностью, что оно не могло не выплыть наружу. Кроме того, играть роль, столь противоречившую его натуре, было бы слишком утомительно, а он ленив.