— Ревнует, наверное! — хохотнул бог. — Женщина всё-таки, да к тому же вечно юная и вспыльчивая. Но на сей раз возразить нечего: всё заслужено и оплачено с лихвой. Хотя ты и отнял хлеб у неё, проложив тропинки для заблудившихся душ.
— Отнял хлеб? Не понимаю...
— Знаешь её имя?
— Откуда? Она не представилась согласно правилам.
Хозяин Дорог удручённо кивнул:
— Да, вместо того, чтобы запросто поговорить, по-дружески, вечно требует называть себя то Пресветлой Владычицей, то Всеблагой Матерью. Ничего не хочу сказать против: если кто-то и имеет право на пышные титулы, так это она. Но строгость не всегда уместна... А когда-то озорницу называли просто Эн-наатари.
Я покопался в памяти, извлекая познания о Старшем Языке.
— «Та, что рисует узоры»?
— Или «Та, что чертит», — поправили меня.
Точно! У гройгов в их излюбленном приветствии есть слово ahenna, как раз и означающее «начертанный».
— Значит, Эна? Красивое имя. Почему же она им не пользуется?
— Спроси сам, когда повстречаешь, — с ехидцей предложил бог. — Ну и куда тебе нужно попасть?
— Есть одно местечко, на запад отсюда. Южнее Вайарды миль эдак на полторы сотни, неподалёку от селения, именующегося Малые Холмы, в предгорьях эльфийских ланов. Как скоро я смогу туда попасть?
— А как скоро хочешь?
— Ну, меня бы устроило...
— Так насколько скоро?
Фигура бога задрожала маревом, тая в утреннем тумане, а вместе с её исчезновением и дорога начала плавиться свечным воском прямо у меня под ногами.
— А, чего время тянуть? — Махнул я рукой, свободной от ноши. — Прямо сейчас!
— Как пожелаешь...
Земля стала совсем жидкой, мягче воды, но не потащила меня на дно, а напротив, вздыбилась волной, подняла над белой кисеёй, под которой не было видно ничего — ни деревьев, ни дороги, ни близлежащих домов, а потом так же стремительно и не утруждая себя заблаговременными предупреждениями, упала вниз. Вместе со мной. Я не удержался на ногах, коленями проехался по острым камешкам, но зато уберёг от повреждений притихшую в корзинке кошку. Закинутый за спину лук злобно двинул меня по затылку, но именно этот удар и вернул ощущение реальности.
Я сидел посреди просёлочной дороги и восторженно пялился в небо, на котором мерцали звёзды, потому что здесь, гораздо западнее от того места, где ко мне пришёл Хозяин Дорог, ещё не успела закончиться ночь.
И как у него это получается?
«Только не вздумай спрашивать — не ответит...»
Почему?
«А не знает, вот почему! Он же бог, существо необъяснимое и непонятное... В том числе и себе самому...»
Ладно, примем, как данность.
«Давно пора... И нечего рассиживаться! Рассвет близок, а перед ним всегда холодает. Будет лучше, если ты возьмёшь ноги в руки и поспешишь добраться до поместья...»
Знать бы ещё, в какую сторону двигаться.
«Только вперёд, любовь моя, позади мы уже завершили дела...»
Отправление естественных надобностей — удобный повод и наилучшее время, чтобы предаться размышлениям. Особенно если вы сами не испытываете телесных нужд. Поэтому, как только Шани начала ожесточённо скрести дно корзинки, я сошёл с дороги и выпустил кошку на волю. Мокрая от росы трава не обрадовала моего зверя, но дела есть дела, и серая мохнатка начала изучать обстановку с целью обнаружения подходящего местечка. Имея неоднократное удовольствие и раньше наблюдать описанное действо, я прикинул, что у меня есть время на передышку. Ноги гудели хоть и не слишком назойливо, но всё же ощутимо, значит, можно с чистой совестью отложить своё прибытие на четверть часа, с поместья не убудет. С его обитателей тоже. А уж с меня и подавно...
Робкая надежда достичь места назначения с восходом солнца не оправдалась: развилку, на которой полагалось свернуть налево, я благополучно пропустил, в итоге доплёлся до околицы Малых Холмов, где местная ранняя пташка — малолетний пастух, выгонявший на луг дюжину пятнистых коров — немного удивившись, всё же пояснил, как отыскать Кер-Эллид. Правда, показать дорогу даже за пару монет мальчишка отказался: мол, стадо без присмотра оставить нельзя и с собой не взять, потому что коровок в то место и силой не загонишь. Возвращение заняло столько же времени, как и путь «туда», посему на дорогу, ведущую в поместье, мои ноги ступили вместе с первыми лучами солнца. Собственно, возражений на сей счёт у меня не возникло: через густую рощу веселее было идти при свете дня, а не ночью. К тому же расстеленный впереди путь не выглядел проезжим настолько, чтобы не вызывать беспокойства. И я имею в виду не только тенистую аллею: происшествие на шекке заставляло серьёзно задуматься.
На кого всё же была расставлена ловушка? На меня? Было бы приятнее верить, что кто-то из особ, осведомлённых о призвании моей попутчицы, желал избавиться от лицедея, несущего опасную весточку. Но такое объяснение появления райга всё же следовало отклонить, Хельмери не могла исполнять заказы, явно чреватые опасностью для жизни, поскольку не обладала надёжной защитой. Значит, основной жертвой был назначен я. Но кто посчитал мою персону достойной огненной смерти?
Райг говорил о женщине. Если принять во внимание, что любые переговоры живой души с бродячим духом обречены на неудачу, но есть возможность «поговорить» с водой, посредством которой дух меняет места обитания, к гадалке ходить не нужно: бесплотного убийцу направила та же дама, что угрожала безопасности Антреи. Вот только почему она это сделала?
Обиделась на меня за то, что встреваю в чужие дела? Более чем вероятно. И не стала откладывать дело в долгий ящик: едва узнав, каким образом собираюсь покинуть город, нанесла удар. Да ещё как изящно всё исполнила! Ворона спрятала бы косточку среди тюков с товарами или уронила на решётку трюмного люка, райг вошёл бы в силу позже, чем позволила пролитая кровь, и опасность была бы обнаружена как раз в той части реки, где на сутки вокруг не наблюдалось мало-мальски крупного поселения, в котором можно найти спасителя. Атака была рассчитана мастерски, ничего не скажешь... И должна была увенчаться полным успехом, поскольку лишь больному воображению мог пригрезиться Проводник, готовый пойти на жертвы ради собственного успокоения. Тонкий расчёт, грациозное исполнение, великолепная ирония: сгореть заживо посреди воды. Всё это подозрительно напоминает мне другого шутника. Некроманта, едва не уничтожившего Вэлэссу.
Впрочем, почему именно некроманта, а не некромантку? Да, из письма, полученного мэнсьером, вытекала принадлежность злоумышленника к мужскому роду, но кто поручится, что я не попался на хитрую уловку? По бумаге невозможно было определить ничего, кроме должной степени умения наёмного писца. Диктовать мог кто угодно: мужчина, женщина, ребёнок любого пола... Один и тот же враг? Или всё-таки два разных?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});