Читать интересную книгу Земной поклон - Агния Кузнецова

— Вот, Николушка, ты уже видел, где кушают дети. А в этом доме они спят, — показала она на флигель, мимо которого вела мальчика, — у каждого своя кроватка. И каждый ее сам убирает. Даже малыши умеют. А ты сам прибираешь свою кроватку?

Николушка покраснел и соврал:

— Сам.

— Ну, молодец. Всегда прибирай сам, — похвалила начальница. — Наши дети все сами делают. Все умеют. Ведь правда хорошо все уметь?

— Правда, — подумав, ответил Николушка, тогда еще не догадываясь, что с этой минуты желание уметь делать все самому навсегда запало в его душу.

— А они все сироты? — спросил он начальницу, стараясь шагать так же широко, как она.

— Все. Нет у них ни отца, ни матери. Некому их пожалеть. Некому приласкать.

Николушка старался вникнуть в понятие — жалость и ласка. И почему-то подумал в этот момент не о матери, а о нянюшке Феклуше.

— Сирот всегда жалеть нужно, — продолжала начальница.

— А то бог накажет, — подтвердил Николушка тоном Митрофана Никитича.

Начальница улыбнулась и ласково потрепала его по плечу.

С того дня прошло много лет. Давно уже не было в сиротском доме той начальницы. Николай так никогда и не узнал ее имени, но, посещая сиротский дом, всегда вспоминал ее. В его воображении вставала высокая, красивая женщина. И как все высокие и полногрудые женщины, она ходила слегка наклоняясь вперед, словно пытаясь скрадывать и рост и полноту груди. У нее были темные вьющиеся волосы, сзади заплетенные в небольшую косу, свернутую и пришпиленную на затылке. Ласково глядели ее круглые, в густых ресницах, добрые глаза, и выдвинутая полная нижняя губа ее тоже была удивительно доброй и располагающей.

Уже будучи взрослым, вспоминая эту женщину, Николай думал о том, сколько добра и заботы отдавала она несчастным сиротам. Кто она? Что привело в сиротский дом Саратовкина эту женщину с врожденным даром педагога?

Начальница, не выпуская Николушкиной руки, поднялась с ним на ступени крыльца. Уже в дверях мастерской мальчика поразила тишина. Он представлял себе эту мастерскую наподобие дворовой мастерской Саратовкиных, очень шумной и веселой. У верстаков — мягкие вороха душистых, причудливо закрученных стружек, во всех концах поют рубанки, постукивают молотки.

Вероятно, все так и было бы, если б в этот момент юные мастера не покинули своих рабочих мест и не собрались бы в дальнем конце комнаты.

Перешагнув порог, начальница и даже Николушка поняли, что здесь что-то случилось.

Взвизгнувшая в тишине дверь заставила всех повернуть головы, и при виде начальницы дети расступились, пропуская ее и Николушку в середину живого кольца, которое сразу же сомкнулось. В этом кольце, понурив бритую голову, стоял мальчик лет двенадцати. Стоял в независимой позе — сцепив руки за спиной и выдвинув вперед ногу. Правда, голова его была опущена, но казалось, он понурил, голову не из страха или стыда за свою провинность, а, наоборот, упрямо, с сознанием своей независимости и правоты.

Около мальчика стоял мастер. Лицо его было красным от гнева, глаза возбужденно блестели, в приподнятой руке он держал книгу, так держал, что сразу было понятно: это — улика.

Мастер сердито стал объяснять начальнице, что виновный не раз уже прятался в кладовой и читал там неизвестно откуда взятые книги, вместо того чтобы работать. А товарищи покрывают его, обманывают, будто бы он захворал.

Николушке стало жаль мальчика. Он также не раз обманывал мать: отказывался ехать с ней в магазин или в гости, прикидываясь больным, а дождавшись ее отъезда, бежал в людскую послушать сказки нянюшки Феклуши. Николушка боялся, что мальчику сейчас крепко попадет от начальницы.

Но начальница, не повышая голоса, обратилась к ребятам:

— А почему вы, дети, обманывали Ивана Ивановича? Вам-то в этом какой прок?

Дети молчали.

— Ну, вот ты скажи, — кивнула она круглолицему мальчишке со смышлеными глазами, ямочками на щеках и смешливым ртом.

Мальчишка, казалось, только и ждал повода посмеяться и с трудом сохранял серьезность.

— А он потом нам пересказывает, что в книге прописано. Интересно — страсть! — выпалил тот, и товарищи одобрительно загудели.

— Понятно. Ну, а теперь работайте, — сказала начальница. — А ты, — обратилась она к виновному, — после работы ко мне зайдешь. Поговорим.

И мастерская стала обычной мастерской. Ребята заняли свои места. Заговорили рубанки. Зашуршала стружка. Николушка с завистью смотрел на детей, а те, понимая его взгляды, старались изо всех сил. Только тот, из-за кого произошло недоразумение, работал вяло, без желания.

«Ему не работать, а читать охота», — смекнул Николушка.

Анастасия Никитична собралась уезжать. Прощаясь с ней, начальница сказала:

— Мальчик тут у нас один есть. Учить бы его надо. К наукам необыкновенно способный.

— Что же, я еще и в гимназиях должна учить подкидышей? — Анастасия Никитична пожала плечами, недовольным взглядом окидывая начальницу. — Хватит того, что кормлю, в мастерских обучаю. Учим читать, писать, считать. Молитвам учим. Что-то вы через край хватили, моя милая!

— Но… — не сдавалась начальница, — мальчик не таков, как все… Может, Ломоносов из него выйдет.

— Какой такой Лононосов? Не знаю, не знаю… — совсем рассвирепела Анастасия Никитична от непонятных слов начальницы. — Три класса церковноприходской кончил — и хватит. Вот до тринадцати лет додержим в сиротском, а там пущай на прииски определяется.

— Маманя, а кто такой Ломоносов? — спросил Николушка, когда они тряслись в коляске по изрытым дождями, немощеным улицам, направляясь к дому.

— Не знаю никаких Лононосовых, — отрезала Анастасия Никитична.

За ужином она рассказывала брату о посещении сиротского дома. Николушка сидел рядом с дядей и, выждав перерыва в беседе, спросил:

— Дядя Митроша, а кто такой Ломоносов?

Но дядя тоже не знал. О Ломоносове Николай услышал впервые только через два года, на уроке в гимназии.

Все, что рассказал учитель о деревенском мальчишке, который пешком пришел в Москву, обуреваемый жаждой знаний, и потом стал великим ученым, произвело на Николая неотразимое впечатление. Он вспомнил бритого подкидыша, который стоял в независимой позе, окруженный товарищами.

Николай теперь был уверен, что это будущий Ломоносов, и загорелся желанием помочь мальчику.

После уроков он шел по улице следом за учителем, не решаясь догнать его и заговорить. Учитель давно заметил мальчика и, перед тем как свернуть в переулок, обернулся:

— Ты что, Саратовкин?

Николушка потупился и молчал.

— Ну, смелее, — улыбнулся учитель и, обняв мальчика за плечи, повел рядом с собой.

Под ногами чавкала осенняя грязь. Моросил холодный дождь. Николай заметил, что левый ботинок учителя был залатан. «Значит, небогато живет Василий Мартынович», — мелькнула мысль.

Волнуясь и путая слова, он рассказал о мальчике из сиротского дома, о том, что мечтает помочь ему, а как — не знает.

— Ты вот что, Саратовкин, побывай в сиротском доме, постарайся поговорить с этим мальчиком, узнай его фамилию, имя. А потом подумаем, как быть дальше.

Николай был счастлив оттого, что учитель не отмахнулся от него, как это сделали когда-то мать и дядя.

В эту ночь он долго не мог уснуть. И назавтра, сразу после занятий, не заходя домой, отправился в сиротский дом.

Ему пришлось сначала стучать кулаком, потом до боли бить ногой в калитку так, что наверху содрогались деревянные петухи, а во дворе захлебывались лаем псы, бегающие на цепях вдоль проволок.

Наконец загремел засов, и появился пьяный сторож. Вместо ноги у него была деревяшка. Он узнал Николая, снял картуз, поклонился в пояс и, потеряв равновесие, чуть не упал, хватаясь за косяк калитки.

— Мне начальницу бы… — робко сказал Николай.

— Кого хош, барин мой распрекрасный, кого хош из-под земли достану, — закрывая калитку, приговаривал сторож и ковылял рядом с мальчиком к каменному дому.

— Да вот она и сама тут как тут. Она завсегда тут как тут, особливо ежели не нужно.

С крыльца спустилась знакомая Николаю прямая и длинная, как жердь, воспитательница, весь облик которой выражал крайнее раздражение, готовое сорваться в любой момент на каждом.

«Она была всегда воспитательницей. Почему же сторож называет ее начальницей? — подумал Николай. — Видно, пьян так, что не разбирается».

— Тебе что, мальчик? — строго спросила женщина скрипучим голосом.

— Сей отпрыск — Саратовкин-с, младший-с, — почти пропел над ухом Николая сторож, стараясь говорить значительно.

— А… благодетель сиротского дома… младший Саратовкин, — меняя тон, сказала женщина, пытаясь изобразить улыбку и мучительно припоминая имя молодого барина.

— Мне начальницу нужно, — сказал Николай, с неприязнью посматривая на нее.