— Но тебе же нравится, иначе не соглашалась бы.
— Милая, мне придется петь. Это ужасно.
— Неправда, я прекрасно помню, как ты поешь.
— Не подлизывайся, — фыркнула Стеша и тут же сделалась серьезной, даже, пожалуй, слишком: — Лучше скажи, мне для Андрея капли готовить или не надо? Он же все прекрасно понял, что у тебя кто-то появился, и это точно не Дима. Учти, у нас ребенок несовершеннолетний, твой брат, между прочим, и я категорически не могу позволить тебе вытворять все, что хочется. Мне муж нужен здоровый и в хорошем настроении. В плохом я его тоже люблю, но все же.
Юля молчала. Уставилась теперь уже в окно и молчала. Ну что ей сказать? И главное как? И это еще только Стешины нервы. А что же с папиными? Нет, он не станет ни во что вмешиваться, но в то же время его неодобрения Юля на самом деле ужасно боялась. Даже тогда, когда спорила.
— Все будет хорошо, — проговорила она, вернувшись глазами к Стеше. Та настороженно вглядывалась в Юльку, но делала вид, что пьет свой капучино. В конечном счете ее визит не прошел зря — добыла себе реквизит.
— Уверена?
— Да. Как только я смогу, я все объясню. Сейчас еще не могу.
— Не затягивай. У Андрея слишком много вопросов. Может начать выяснять. А ты еще и поселилась у него на глазах.
— Я понимаю. Все будет хорошо.
— Тебе виднее, — улыбнулась Стефания. Отставила в сторону пустую чашку, достала помаду и зеркальце, чтобы поправить идеальный контур своих губ. А после надела очки обратно: — Как я выгляжу?
Юлька подняла вверх большой палец и одобрительно кивнула. А когда Стеша подхватила свою микроскопическую сумочку, сказала:
— Пригласительный не нужно. Мы все равно не пойдем.
— Почему это?
— Андрею пока еще и правда рановато. Если его туда повести, то на ушах будет стоять весь зал. И ты сама это прекрасно знаешь. А еще… третье лицо среди дня точно не сможет. У него работы много. Он очень занятой человек.
— Какая глупость! Всего-то нужно исправить пригласительный на субботний день! — рассмеялась Стефания. И билет не забрала. Только напоследок подошла к поднявшейся со стула Юльке, обняла ее и скороговоркой шепнула: — А Вальку Климову и остальных я заткну. Не сомневайся. А то ты погляди. Машина ей понравилась!
***
Вообще с любви к машинкам все и началось накануне утром. Вернее, с того, что Андрюшка дня прожить не мог без игрушек, оснащенных колесами, что, в принципе, вполне нормально, учитывая, что он, во-первых — ребенок, а во-вторых — мальчик.
— Вж-ж-ж! — услышал Богдан еще раньше, чем успел проснуться.
— Вж-ж-ж! — гудело где-то совсем поблизости смешным басом. И где источник этого звука, Моджеевский не имел ни малейшего представления, поскольку с закрытыми глазами довольно непросто его определить.
— Вж-ж-ж-ж! — прожужжало третий раз, и Богдан все-таки заставил себя собраться и поднять одно веко, что немедленно было замечено Андрюшкой, сидевшим возле своей кровати… на горшке. Со спущенными штанишками темно-синего цвета с принтом из мультяшных ракет и летающих тарелок. По голой коленке он катал машинку, но, вездесущий как всякий шкет, пропустить пробуждения большого человека в своей комнате он не мог.
Потому уже через мгновение энергично махал ему рукой и жизнерадостно здоровался:
— Привет, дядя Бодя!
— Привет, — не так жизнерадостно, как новоприобретенный сын, проговорил Богдан и, приподнявшись на локте, с самым серьезным видом поинтересовался: — Ты тут сам на хозяйстве?
— Ага, — весело кивнул малец. — Ты тут спал?
— Спал, — подтвердил Моджеевский и глянул на часы, прикидывая, сколько времени имеется в его распоряжении. Мелкому определенно нужно в сад, правда, неизвестно к которому часу, а ему самому — заскочить домой, прежде чем отправиться в офис. — Мама где?
— Мама спит! — сообщил очевидное, судя по тишине в квартире, Андрюшка, тут же вскочил с горшка и принялся натягивать штаны, очень по-деловому, прямо с машинкой в руках, которую не отпускал ни на минуту. А потом, подошел к Богдану и показал ему свое «сокровище». — А ты видел, какой у меня джип?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Прикольный, — Богдан сел, потер глаза, окончательно просыпаясь, провел пятерней по волосам и спросил Андрюшку: — Ну и что ты обычно по утрам делаешь?
— Ем. Потом надеваю надежду. И иду в садик. А ты что делаешь?
— Да в общем-то то же самое, — усмехнулся Богдан, поднялся, натянул на себя надежду — в смысле, халат — и протянул ребенку руку. — Ну что, пошли добывать еду?
— А убрать? — Царевич ткнул пальцем в горшок и его глаза сделались круглыми-круглыми. И очень удивленными.
— Убрать… — медленно повторил за ним Моджеевский, почесал сначала затылок, потом покрытую белобрысой щетиной щеку и озадаченно буркнул под нос: — Вот же ж блин…
— Я сам, я проснулся! — с гордостью пояснил мелкий. — Надо убрать.
— Уберем, уберем, — кивнул Богдан и предложил компромисс: — Только давай сначала позавтракаем.
Видимо, искусством компромисса Андрей, не побоимся этого слова, Богданович владел тоже неплохо. Потому тоже уверенно кивнул и сообщил:
— Мне хлопья.
И черт его знает, какие именно он имел в виду — овсяные или рисовые или какие-нибудь там кукурузные. Которые сладкие. Которые можно просто залить молоком. Наверное, теплым. Ребенок же…
Все эти мысли вихрем проносились в голове Моджеевского, пока он делал несколько шагов в кухню, сопровождаемый собственным отпрыском.
Дальше следовало размышление о том, что место нахождения молока более-менее понятно. А вот где могут находится хлопья… Те самые, неизвестно какие…
— А я буду яйца, — сообщил Андрею Богдан с одной-единственной целью — подбодрить себя. Потому что вариантов-то и нет.
— Ой, и я буду яйца! — услышал он тонкий голосок снизу.
— Мудрое решение, — облегченно выдохнул «папаша» и сунулся в холодильник. А когда он обернулся, обнаружил, что сын уже вскарабкался на стул, внимательно смотрел на него и улыбался. Одновременно с этим в глубине квартиры раздался довольно внушительный стук, быстрые шаги и еще через минуту пред очи двоих мужчин — большого и маленького — предстала женщина — где-то между первым и вторым по габаритам. И по умственным способностям, вероятно, тоже.
Бледно-розовая пижама, состоящая из футболки и брюк в клеточку, была измята. Лицо — заспано. А вот волосы — расчесаны. Видимо, это было единственным, что она сделала, подорвавшись из постели. И теперь глядела на Богдана и Андрея, переводя глаза с одного на другого, пока не выдохнула:
— Привет. Я проспала.
— Привет. А мы собираемся завтракать, — сообщил очевидное Моджеевский, водружая на плиту судок с яйцами, и глянул на Юлю. — Выспалась?
— Да… нет. Не знаю. Давай я, — пролепетала она, оказавшись возле него.
— Мама, привет! — послышалось со стула.
— Доброе утро, — машинально поздоровалась нерадивая мать.
— Давай ты лучше со всем остальным разберешься.
— Не умыт еще? — спросила Юля у обоих.
— А сама? — хмыкнул Богдан.
— Ой, — пискнула Юлька и, подхватив со стула самого младшего члена… семьи, рванула вместе с ним в сторону ванной, где они и проторчали минут пять под аккомпанемент воды из крана. Некоторое время по квартире еще звучала взъерошенная Юлькина беготня и периодические возгласы Андрея по поводу того, что он: «Са-а-ам!». А потом мелкий снова вернулся на кухню — в джинсиках и пуловере, в то время как Юлька, судя по всему, столкнулась с необходимостью убрать горшок.
И наконец Моджеевский услышал где-то среди Юлиной возни очередной вскрик, обращенный к нему:
— Повяжи ему, пожалуйста, салфетку на шею! Я одеваться! Нам уже пора вылетать!
— Тут ехать три минуты, — громко отозвался Богдан, чтобы она его точно услышала, одновременно с этим подсовывая Андрюшке кусок сыра, в то время как тот деловито жевал печенье, орошая крошками пространство вокруг себя. «Сею, вею, посеваю…» — вспомнилось Богдану, но вслух он произнес более актуальное: — Вам к которому часу надо?