Читать интересную книгу Трофейщик - Алексей Рыбин

— Все тебя взаимно приветствуют. — Седой крепкий пожилой мужчина в спортивном костюме сидел на диване с газетой в руках, от чтения которой, видимо, оторвал его Лебедев. — Все тебя слушают.

— Вы один?

— Нет, меня много. Виталий, ты чего суетишься? Давай садись, чайку попьем. Или чего покрепче?

— Я за рулем, Яков Михайлович.

— Ты что, один ездишь? И не боишься? — Яков Михайлович кивнул на чемоданчик Лебедева. — Или ты пустой приехал?

— А честным людям, Яков Михайлович, бояться нечего. — Лебедев положил чемоданчик на колени, открыл его, последний раз окинул взглядом содержимое и, привстав, двумя руками подал Якову Михайловичу. Тот принял чемоданчик, отложив в сторону газету, молча посмотрел на аккуратные зеленые пачки стодолларовых купюр, покачал головой, закрыл и поставил на диван рядом с собой.

— А мы уж заждались. Значит, проблем у тебя нет? Все идет нормально?

— Все в порядке, — удивленно ответил Лебедев, — а какие могут быть проблемы? Что вы имеете в виду? Все под контролем.

— Все под контролем… Ты прямо Дон Корлеоне у нас. Все под контролем… Сейчас ничего не может быть под контролем. Запомни это. Ты же не мальчик — должен понимать, что все эти группировки только в кино такие организованные. Бригадиры, командиры… Я вот газеты читаю — ты читаешь? Нет? Зря. Хохочу до боли в желудке. Группировки… У них там такой же бардак, как и везде. Каждый за себя. Кто покруче, конечно, вертит всем, но чтобы так — «все под контролем» — этого в нашей стране не было, нет и не будет никогда. Все на игле сидят — новая мода у них теперь. По городу в тачках ездят обдолбанные — все, практически все. Окно откроют у машины, оттуда шмалью так и прет. Или по вене вмажут и за руль… А ты говоришь «все под контролем». Ну ладно, вернемся к нашим делам. Скажи, с Ильгизом у тебя есть какие-то аферы?

— С Ильгизом? Нет. Бог миловал.

— Ну и очень хорошо. Ильгиз-то допрыгался. Последние денечки гуляет.

— Значит, туда ему и дорога, — сказал, улыбаясь, Лебедев. — А что натворил?

— Натворил. Это родители его натворили, когда зачали этого гада. Обычные дела, ничего выдающегося. Наркотики, рэкет, оружие… Ильгиз, слава Богу, ничего экстраординарного не натворил. Если бы что-то было для него из ряда вон — это как минимум ядерный терроризм. Как минимум. В общем, хватит ему на свободе болтаться. Достал уже всех. И никакие ему группировки и бригадиры не помогут. А ты говоришь — «все под контролем». У меня вот и то не все. Почти. А вот и наша баба Дуся!

На веранду вышла хрупкая маленькая старушка в опрятном светлом, в цветочек, платье с довольно большим вырезом, не таким, конечно, чтобы его можно было назвать фривольным, но все же… В руках она несла поднос с заварочным чайником, двумя чашками и вазочкой с колотым сахаром.

— Баба Дуся, здравствуйте. — Улыбка, не покидавшая лица Лебедева последние пять минут, стала еще шире. — Вы сегодня просто красавица. Позвольте, я вам помогу. — Он подошел было принять у бабы Дуси поднос, но та ловко отвела его в сторону.

— Не беспокойся, не беспокойся, Виталик, сидите спокойно. Я сама прекрасно управлюсь. Сейчас чайничек принесу и варенье — ты еще не пробовал моего свежего. Ты какое больше любишь? Есть малина, черника, клубника, яблоки…

— Баба Дуся, какое дадите — на ваш выбор. — Лебедев снова занял свое место в кресле и положил ногу на ногу. — Хорошо тут у вас, спокойно. Сидел бы вот так и сидел. Воздух какой… Как держится хорошо, — заметил он, когда баба Дуся пошла за вареньем и чайником.

— Да, молодцом, — подтвердил Яков Михайлович. — Она еще нас с тобой переживет. Старой закалки человек. Красавица была в свое время. Берия ее в лагеря засадил за то, что ему не дала. Да я тебе рассказывал. Зарядку каждый день делает. Настоящая женщина — семьдесят лет, а за собой следит внимательней, чем другая двадцатилетняя. И с головой все в порядке. Говорят, старость, маразм, а баба Дуся наша как компьютер — все помнит, все знает. Логика у нее потрясающая. Все, все, молчи — идет. Не любит она, когда ее за глаза обсуждают.

— Баба Дуся, садитесь с нами, — предложил он, когда старушка появилась в дверях со вторым подносом, уставленным вазочками с вареньем разных сортов.

— Яшенька, спасибо, я уже пила, и потом сейчас погулять собралась. К ужину ничего взять не нужно? Я могу заодно чего-нибудь вкусненького купить в ночном — гастрономы-то все закрыты.

— A-а, очень хорошо. Вы меня выручите. Купите, пожалуйста, сыру какого-нибудь хорошего. Деньги есть у вас?

— Есть, Яша, есть.

— Ну, тогда купите побольше, запишите там, сколько стоит, я вам отдам. Ну, счастливой прогулки!

— Спасибо, Яшенька. Виталий, до свиданья.

— До свиданья, баба Дуся. Не боитесь ее одну отпускать — поздно уже. Хулиганья развелось — в городе, по крайней мере, — шагу ступить нельзя. Старая женщина все-таки…

— Да ее ребята ведут все время. Она и не подозревает. Любит самостоятельность. И правильно. Держит себя в форме, не раскисает, а про магазин — что, думаешь, у меня некому в магазин сходить? Ей же просто нравится свою нужность осознавать, быть полезной. Работяга она, всю жизнь пахала так, что будь здоров. На ужин останешься?

— Нет, к сожалению, не могу. Поеду в город. Время — деньги, Яков Михайлович.

— Да, деньги — дело хорошее. Слушай, я к тебе на неделе одного человечка своего подошлю — поговори с ним. Ему нужна хорошая квартира. Это по нашей партийной части. Выборы скоро, нужно своих людей собирать, селить в городе. Может, подберешь ему что-нибудь. Он сам тебе скажет, как и что. Ценой тоже не души, свои люди, нужные.

— Нет проблем, пусть приходит. — Лебедев поднялся и протянул руку. — Ну, желаю здравствовать.

— Что же ты варенья-то не поел совсем? Обидится баба Дуся. — Яков Михайлович пожал руку Лебедева и укоризненно покачал головой. — Ну ладно, счастливо тебе.

Лебедев сошел с крыльца и, подойдя к машине, оглянулся на дом Якова Михайловича. Окна первого и второго этажа были темны, а на третьем в единственном окне, выходящем на фасад, свет горел. Тишина стояла такая, что издалека изредка доносился шум электрички, днем обычно неслышный. Дом, казалось, молча и терпеливо ждал, когда Лебедев уберется со двора, именно уберется, как назойливое насекомое, от которого и рады бы избавиться, да то руки не доходят, то забывают, то просто лень. А насекомое по фамилии Лебедев еще и было необходимым в хозяйстве — этакая пчелка, собирающая мед для завтрака хозяев. Пчелка, знавшая сладкие, медовые укромные местечки лучше других своих собратьев. Но стоит кому-то из них оказаться проворней и умней, как его тут же сменят. Раздавят на стекле, поймают на липкую ленту, подвешенную к потолку, отравят каким-нибудь мерзким, вонючим аэрозолем… Его мальчики бабу Дусю ведут! Кого еще они, интересно, ведут? Может, и его, Лебедева, подслеживают?

Виталий Всеволодович почувствовал, что раздражается не на шутку и приказал себе думать о чем-нибудь приятном. Нельзя злости давать власть над собой — этому он научился давно и пытался вдолбить своим соратникам, но, похоже, это было бесполезно. Соратники постоянно влипали в неприятные истории, грязные и кровавые подчас, так что приходилось вызывать этого мальчишку-врача, — а все из-за амбиций, из-за неумения сдержаться, в ответ на оскорбление не хвататься за нож или пистолет, не бить по голове бутылкой, а своей головой подумать, как и что сделать, чтобы обидевший осознал свою неправоту, грубость и впредь больше никогда бы так не поступал.

Он кивнул головой старичку в галифе, появившемуся бесшумно у ворот, и мягко выехал на дорогу. Неуютно он себя чувствовал сейчас по нескольким причинам сразу. Ощущение чужого присутствия его не покидало всю дорогу, хотя на этот раз никто за ним не следил, а две телевизионные камеры, установленные на втором этаже и на крыше красного трехэтажного особняка, отследили его передвижение лишь до поворота на шоссе в полукилометре от резиденции Якова Михайловича.

Разговор с хозяином особняка несколько изменил планы Лебедева. Не нравилось ему то, что начало происходить в последние дни. Жизнь его никогда не была спокойной и размеренной, хотя он всегда к этому стремился и вот, казалось, уже добивался, но снова неожиданно обстоятельства заставляли все менять, ломали замечательные планы, и опять приходилось что-то придумывать на ходу, изворачиваться, рисковать. Петрович был на эти дела мастер — в молодости Лебедев перекладывал на Кашина решение неожиданных задач, сейчас их приходилось решать самому. А покоя с годами хотелось все больше и больше, однако не видно было конца суете. Так хоть бы она не сопровождалась грязью и мерзостью разборок — этого Виталий Всеволодович просто терпеть не мог, хоть бы все это закончилось и можно было работать спокойно, не оглядываясь на жлобье, заполонившее страну, на этих уродов в кепках, кожаных куртках, с чугунными кулаками… Лебедев тихо выругался про себя. Однако ведь именно такого рода знакомства стали основой его последнего бизнеса, благодаря этим бандитским группировкам его состояние выросло так, как он и мечтать не мог, когда носился на потрепанном «Москвиче» с Мишкой по деревням и скупал иконы у старушек и колхозных алкашей.