пор. В утешение пажу была предоставлена фрейлина Крэта, и они поженились. По слухам, нелюбовь друг к другу крепко их сплотила, и пара получилась на диво устойчивой.
— Я буду скучать по Симусу и госпоже Авроре, и вообще по дворцу, — призналась Тили. Она закончила наносить узоры на спину короля и теперь села, скрестив ноги, к нему лицом, приступая к животу и груди.
— Придумала, чем будешь заниматься?
Тили вспомнила бессмысленный взгляд Дарлы Бинч и поспешно опустила голову, предоставив королю любоваться растрепанной макушкой.
— Купаться в роскоши и шляться по балам, что же еще.
— Значит, еще не придумала. Не веришь, что я не пришибу тебя, опустошив полностью.
Она подняла голову. Посмотрела в черные близкие глаза.
— Вам будет очень сложно остановиться вовремя, мой господин, — сказала она, — физически сложно. Во время ритуала вы будете испытывать адскую боль, и только моя магия сможет облегчить страдания. Как только вы перестанете её поглощать, вас накроет такой болевой волной, что вы собственную руку будете готовы отгрызть, не то что отказаться от очередного глотка. Вы не будете видеть краев. Не будете знать, сколько взяли, а сколько осталось. Сотни людей обещали своим близким не убивать их, а выжила одна Дарла Бинч.
— Да, я читал, — рассеяно согласился король, заправляя темную прядку волос ей за ухо. — Но ты столько лет копошишься в моей голове, что я уже не всегда разбираюсь, где кончается мое сознание и начинается твоё. И еще я знаю, что если заберу всю твою магию, то вместе с ней вытяну и душу. Вы одно целое, Тили. Поэтому начинай строить планы на будущее. Если бы я хоть на секунду допускал твою смерть, я бы даже говорить о ритуале запретил.
— Закомплексованным подростком вы мне нравились больше, — пробормотала Тили, начиная рисовать у него на руках. — А тут брутальности где-то понахватались. Не иначе как по казармам тайком шлялись.
— Потрепался о том о сем с Ошо. Он мне много чего о ритуале рассказал. Как ни странно, безумный черный маг, который пытался тебя убить, относится к тебе почти тепло.
— Где вы его нашли?
— Он приходил к Симусу обговорить поиски какой-то девицы, что по чужим телам шляется. Я не вникал.
— Готово. Ложитесь, я вас привяжу.
— Что?!
Глава двадцать пятая. Ритуал
Он лежал, распластанный на мраморной черной плите, усыпанной непонятными надписями и картинками.
— Вы будете так хотеть моей магии, — поясняла Тили, привязывая его ногу, — что можете и меня до кучи растерзать. Натурально. Не хочу лежать в гробике по частям, уж простите. А что, об этой особенности ритуала Ошо вам не говорил?
— В технические детали я не вникал, — неохотно ответил король, дергая руками и проверяя веревки на прочность.
— Через несколько часов придет Симус Маро и вас отвяжет…
— Сама отвяжешь, — рявкнул король. — Лучше заткнись, Линк.
— Ну чиста гренадер, — умилилась Тили. — Голый распятый гренадер. Портретик на долгую память?
— Даже не думай… Черт тебя побери!
Тили кинула магорисователь в сумку и посмотрела на Анджея у своих ног.
— Чтоб я всю жизнь так жила, — хмыкнула она. — Приступим, пожалуй?
Тили села поверх его живота и положила обе ладони на его виски. Вспыхнули свечи, стоящие по диаметру круглой плиты. Тили закинула голову назад и начала произносить заклинание, при этом голос её становился все более хриплым и менее знакомым. Она читала текст громче и громче, и вокруг стремительно темнело и холодало, и ветер просто обезумел, пытаясь затушить ровный огонь свечей. Наконец, она выплюнула последние слова небу и быстро уронила голову. Увидев её белые, как снег, глаза без зрачков и исказившееся лицо, Анджей закричал. А потом боль подхватила его, выворачивая суставы, раздирая внутренности, словно огнем пытая кожу. Он забарахтался в этой боли, пытаясь выбраться из нее, отдышаться, глотнуть воздуха, но в горло словно вливалась ядовитая жидкость, разъедающая слизистые. В отчаянной попытке выжить он рванулся еще раз и вдруг зацепился за что-то прохладное. Словно шипящий лед это что-то припало к его раскаленной добела коже. Там, куда попадали кусочки этого льда, становилось лучше. Но боли было так много, а льда так мало, что он поневоле потянулся вперед, загребая еще. Рыча от боли и нетерпения. Еще бы льда, еще! Но на каждый кристаллик анестезии где-то в другой точке его тела вспыхивал новый очаг невыносимой муки. И ему хотелось больше и больше. Он не помнил себя, не помнил своего имени и не знал, каким путем он упал в этот кипящий страданиями котел. Ничего не осталось от его «Я», ни памяти, ни разума. Только боль.
И в очередной раз хватая пригоршню льда, чтобы приложить его к своей изнывающей груди, он вдруг запнулся, держа этот холод в руках. Застыл, мучительно вспоминая, почему он не должен этого делать. Старался выровнять дыхание, но сквозь стиснутые зубы вырывались лишь всхлипы. От жажды анестетика тело била крупная дрожь. Но почему-то он должен был отказаться от этой благодати. Почему? Не находилось ответов в пульсирующей голове. Срывая голос на крик, он протянул лед назад и вернул его в хрустальный сосуд. Кубики покатились по гладким стенкам вниз, туда, где таких же было и без того много. Сколько бы он ни брал, их не прибавлялось и не убавлялось. И Анджей сломался, рванул за новой дозой, отпустив остатки сознания в расплавленное озеро страданий. Но вместо сосуда уже сидела тонкая перепуганная до чертиков девчонка, и в её глазах был лед. Он рванул к этим глазам, готовый вырвать их, лишь бы стало легче, но руки вдруг стянули веревки, а девчонка захохотала, и белизна её зрачков стала темнеть, уступая место обычному карему цвету. А Анджей ощутил приближение спасительного беспамятства и взвыл от облегчения. А потом сознание и боль покинули его.
Тили лежала на короле, прислонившись щекой к обнаженной груди. Нужно было встать, развязать его, привести в чувство, дать попить травок. Но она лежала на этой груди, и ей было хорошо. Всё было кончено. Абсолютно всё.
Девушка потерлось щекой о его кожу, увлажняя её благодарными слезами. Анджей с точностью хирурга располовинил её магию, отмерив каждому из них поровну. Как это ему удалось, Тили не понимала, но в одном она была уверена: её запасов хватило бы на десятерых слабых магов. А теперь получилось два сильных. И это было лучшее, что с ней случилось за всю её короткую, но такую нелепую жизнь. Она легко и прощально коснулась губами его груди и с трудом подняла голову, возвращаясь в