Читать интересную книгу Под уральскими звездами - Владислав Гравишкис

— Славный ты человек, Серега! Сразу видно — старательская у тебя душа, право слово. Я так тебе скажу: возворотить бы старое время да получить бы прииск обратно — знаешь, чего бы я сделал? Беспременно бы тебя управляющим поставил! Вот... Чувствуй!

— Я чувствую, Егорыч, чувствую... Вот то-то и беда — бодливой корове бог рогов не дал... Да ты не расстраивайся, Егорыч: я и так управляю твоим прииском. Погоди маленько, похлопочу, чтобы назвали месторождение Корсаковским. Вот тогда вроде и совсем твое будет.

— Неужто похлопочешь? Ах, боже ж ты мой! Серега! Душа человек! — Роман Егорыч тянулся к Махину через стол, широко распахнув руки для объятий. — Ты мне еще золота прикажи выдать. Много не давай, много не надо. Кила три дашь, мне и хватит...

— Однако! — Махин сразу посуровел и всмотрелся в лицо старика. Пьян-то пьян дед — бессмысленная ухмылка, крохи пищи на бороденке, — но глаза трезвые, хитрые, злые, горит в них алчный огонек, этакий зверина проглядывает: а вдруг удастся обдурить захмелевшего директора? А вдруг и в самом деле решится он выдать три кило золота? Детская надежда, конечно, но она живет в его старом сердце, как живет змея под колодой, нет-нет да и высунет свою ядовитую голову. Вот и теперь высунула, смотрит.

— Зачем тебе столько золота? Ты старый человек. Ведь туда с собой ничего не возьмешь...

— А ты меня не хорони. Я, может, тебя переживу. — Роман Егорыч отвернулся и нахмурился. Нет, не даст директор золота, не надейся, Роман. Тоже казне подвержен. — А куда золото дену — не твоя печаль! В сундук положу и по ночам ласкать стану. Заместо бабки оно у меня будет, хе-хе! Бабки-то у меня нету. Скукота!

— Болтаешь какие-то глупости! — с досадой проговорил Махин и приказал Юрию: — Ну-ка, малыш, сбегай, позови Бронислава. Вон у машины возится. Скажи, чтобы шел срочно!

Бронислав лежал под машиной, наружу торчали только его длинные ноги. Юрка долго и с любопытством наблюдал, как ноги сплетаются в разные немыслимые узлы, как перекидывает их водитель с одной стороны на другую и при этом довольно громко мурлычет «По долинам и по взгорьям».

— Что вы там делаете? — осведомился Юрка и присел на корточки.

— А-а, это ты, бродяга? Гайка, знаешь-понимаешь, такая вредная попалась, никак не затяну... Ну, что они там?

— А ничего. Разговаривают.

— Все про золото? Старорежимный, однако, у тебя дед.

— Старорежимный. Вот до дому доведу и признавать не буду.

— Родного деда? Не признавать? Ну и ну!

— А чего он столько лет золото скрывал? Оно государству, знаете, как нужно было? Жадоба он, и больше ничего! — Юрка умолк, вспомнив, что жадобой назвал деда директорский сын Славка. После этого получилась драка. А теперь он сам второй раз называет деда жадобой... Такое противоречие обеспокоило Юрку. Но что же? Раз жадоба, значит, жадоба. — Он хотел мне свое золото отдать! Подрастешь, говорит, придешь сюда и сколько хочешь себе золота накопаешь.

— Вот как! И что же ты?

— Я отказался. Уж он меня ругал-ругал! А я про себя решил: пойду с ним, дорогу вызнаю и папке все расскажу, а он — государству.

— Хороший у тебя был план. Правильный.

— Еще бы не правильный! — самодовольно кивнул Юрка и вспомнил: — Вас директор велел позвать. «Беги, говорит, позови срочно водителя!».

— Так что же ты молчал! Вот наказание с тобой!

Бронислав расплел ноги и стал выбираться из-под машины. Юрка убедился, что высокий рост имеет и свои отрицательные стороны: водитель, вылезая, несколько раз жестоко стукнулся, так что «эмка» даже дрогнула и качнулась.

К тому времени Роман Егорыч окончательно размяк. Широко растопыривая руки, дед лез обниматься:

— Ах, Серега, мил человек! Не знал я, что ты такой есть! Бери мое золото! Пользуйся, не жалко!

Раскрасневшийся Сергей Михалыч, посмеиваясь, отталкивал старика:

— Ладно, ладно, Егорыч! — Он подмигнул Юрке и сказал Брониславу: — Броня, тебе придется увезти гостей на Пудовое.

— Помилуй бог, Сергей Михалыч! Гонять машину за полтораста километров из-за каких-то бродяжек... Безумие!

— Ах ты... — вскипел Роман Егорыч. — «Бродяжек»? А вот и повезешь! Хозяин сказал — и повезешь!

— Без скандала, Бронислав! Ты меня знаешь?

Бронислав, конечно, знал: покладистый у него начальник, веселый и добрый, но уж если решил — не перерешит. Разговаривать и, в самом деле, бесполезно.

— Ладно, повезу. У меня машина босая... Да, ладно, ладно, повезу!

— То-то же! — Роман Егорыч самодовольно похохотал. — Видал, Юрок? Домой, как министры, поедем... — И вдруг снова вспомнил: — Наследничек ты мой! Обездолил я тебя! Мне ничего не надо... Берите... Ах, господи боже мой, прости меня, внучек!..

От деда пахло вином, глаза были мутные, слезящиеся.

— Деда, ты пьяный! Вот погоди, я мамке-то расскажу! — отбивался от его объятий Юрка, не переносивший телячьих нежностей.

— Неужто деда продашь? Эх, внучек, внучек!

— А ты не пьянствуй! Годы у тебя, знаешь, какие?

Подошла «эмка», и старика посадили в машину. Поехали, Юрка высунулся из машины, усердно размахивая кепкой. Но Сергей Михалыч уже не смотрел на них. Озабоченный и строгий, он торопливо шел к драге. Поварихи, исполнившие свои дела, накормившие обедом и гостей, и приисковое население, стояли у входа в палатку и о чем-то судачили.

Как ни мал был в то время Юрка, а понял: не ко двору пришлись. Непрошеные и ненужные гости, от которых ни радости, ни корысти. И машину-то им дал Сергей Михалыч, может, для того, чтобы поскорее убирались с прииска...

А дед Роман Егорыч пел какую-то заунывную песню про «ерманца», шедшего походом на Россию. Потом стал требовать, чтобы его везли обратно, и нещадно ругал каменно молчавшего Бронислава. Наконец, утихомирился и уснул под собственное мурлыкание все той же песни про «ерманца».

12

В Пудовое приехали заполночь. Бронислав отбил кулаки, пока заставил проснуться Корсаковых, а пассажиров своих и совсем не смог разбудить. Пришлось Владимиру Романычу брать отца в охапку и, как ребенка, на руках нести в дом. Вяло барахтавшегося и тщетно пытавшегося проснуться Юрия нес Бронислав. Антонина Матвеевна напоила водителя наспех приготовленным чаем, и Бронислав тут же выехал обратно.

Целую неделю потом Роман Егорыч вздыхал и охал. И все твердил, что идет, идет к нему смертный час!

Но смертный час все не шел, и скоро деду надоело его ждать. Стал он присматривать себе какое-нибудь подходящее занятие. Нашелся приятель и подбил деда заняться рыбной ловлей. Сам того не заметив, Роман Егорыч стал заядлым рыбаком. Иногда, если удавалось выкроить свободное время в своей «деловой» жизни, к старикам примыкал и Юрка. И неизменным спутником рыбаков был коварный кот Васька, который однажды похитил у зазевавшегося Юрки завтрак. Дед жил долго. Юрка из мальчишки превратился в рослого парня. Он был далеко от родных мест, в одном из сибирских городов, в техникуме, когда пришла весть о кончине Романа Егорыча. Деда не стало. Но всюду, куда бы ни попал Юрий, он всегда с теплой и тихой грустью вспоминал то далекое лето, когда они три дня шагали по горам и долинам Южного Урала.

Многолетняя служба в армии забрасывала Юрия в разные края Советского Союза, бывал он и за рубежом родной страны. Встречались места красивые, великолепные, такие, что невольно думалось: «А, пожалуй, краше и не может быть»... Но вспоминался поход, вспоминался дед, его умиленное любование уральской благостью, и горячее тепло омывало душу. Чужие горы становились не так красивы, долины не так зелены, леса не так густы и тенисты. А о золоте, правду сказать, и не вспоминалось.

Золото, что ж... Так оно золотом и осталось, ни тепло от него, ни холодно современному человеку. Вот она, драга — золотодобывающий комбайн, на котором ему предстоит работать.

Она нисколько даже не изменилась, не постарела. Наоборот, выглядит куда как нарядно: была темной, некрашеной, а теперь маляры всю ее разделали светло-голубой краской с красными разводами — совсем как тульский пряник колоссальных размеров.

К голубому борту причалена лодка-плоскодонка — тоже голубая и тоже с широкой красной каймой. Та лодка, которую он видел тогда, или другая? Дерево — не железо, не так долговечно, так что едва ли она могла выдержать двадцатилетие, да еще на воде. Другая лодка, ясно. Вроде бы даже и меньше той, которую он видел в детстве. Или так кажется? Вещи, которые долго не видишь, всегда кажутся меньше, чем их себе представлял. Просто удивительно, каким низеньким показался ему родной дом, когда он подходил к нему с автобусной остановки неделю тому назад. Как будто годы придавили его к земле. А в комнатах темным-темно...

Однако долго ли ему торчать здесь, на берегу? Что они там: спать завалились, что ли?

— Эй, на драге!

Ни звука в ответ. И Юрий проревел что есть мочи какую-то бессмыслицу:

— О-о-о-эй! Го-го-го!

Наконец-то! Из люка вынырнула человеческая голова — стриженая, круглая, ушастая голова парня, надо полагать, дражного матроса. Лоб украшен широкой поперечной полосой коричневого цвета — не иначе, как солидол. Руки черные, как в перчатках. Запястьем вытер пот со лба и недовольно крикнул: