Читать интересную книгу Кровь за кровь - Виктор Доценко

— Гражданка Гиацинтова, вы арестованы!

И в тот же момент дикая боль пронзила правый бок: Михеев, оказавшийся чуть сзади, ударил его финкой.

Удивленно охнув, Сергей повалился на Гиацинтову, машинально хватая ее за руку. Закричав, она с испугом дернулась в сторону и этим спасла своего любовника: выстрел Парамонова, предназначенный Михееву, попал в нее, и тот, воспользовавшись минутным замешательством Романа, сумел выскочить из ресторана и скрыться.

Панков попал сначала в больницу, а потом — к Юрию Арсентьевичу, на разбор…

Сергей зябко поежился и потрогал зажившую рану: даже сквозь гимнастерку прощупывался шрам, оставленный ножом Лешки Михеева. Позднее его все-таки арестовали — помогла в этом та же Гиацинтова, которую Михеев считал погибшей и, махнув на нее рукой, долго не горевал, завел другую, что и не могла простить бывшая любовница, — и расстреляли, но сколько он успел еще натворить бед!..

После того тяжелого разбора его ошибки Добровольский вручил Сергею «Памятку сотрудника ЧК», в разработке которой участвовал сам Дзержинский, и сказал:

— Вот, Панков, тебе десять заповедей! Выучишь — хорошо, а вникнешь сердцем и душой — цены тебе не будет как чекисту.

Слова из «Памятки» врезались на всю жизнь.

— Так ли это? — спросил сам себя Сергей и улыбнулся. — А вот сейчас и проверим.

Он начал читать вслух:

«Первое: быть всегда корректным, вежливым, скромным, находчивым.

Второе: не кричать, быть мягким, но, однако, нужно знать, где проявлять твердость.

Третье: на обысках быть предусмотрительным, умело предостерегать несчастья, быть вежливым, точным до пунктуальности.

Четвертое: быть всегда в обращении с публикой вежливым, а при случае уметь проявлять твердость.

Пятое: каждый сотрудник должен помнить, что он призван охранять советский революционный порядок и не допускать нарушения его; если он сам это делает, то он никуда не годный человек и должен быть исторгнут из рядов Комиссии.

Шестое: быть чистым и неподкупным, потому что корыстные влечения есть измена рабоче-крестьянскому государству и вообще народу.

Седьмое: быть выдержанным, стойким, уметь быстро ориентироваться, принимать мудрые меры.

Восьмое: если ты узнаешь о небрежности и злоупотреблении, не бей во все колокола, так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми.

Девятое: храни как зеницу ока данные тебе поручения…»

— Вот здорово! — услышал Сергей восхищенный возглас Василия.

— Ты давно здесь? — смутился Панков.

— Нет… Послушай, откуда эти слова?

— Это «Памятка сотрудника ЧК».

— Надо же, как все точно сказано: как там… «не бей во все колокола», а дальше?

— «…так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если накроешь»… «нет, ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми», — повторил Сергей.

— Напиши мне эту «памятку», хорошо?

— Договорились, — улыбнулся Панков. — Ну, как обыск, нашли что-нибудь?

— Ничего… Все перерыли, даже стены и полы простучали. — Василий огорченно махнул рукой. — Ничего, завтра вытянем из него душу, но доберемся до тех, кто его направляет.

— Доберемся ли? — задумчиво вздохнул Сергей: рассказать Василию о своих размышлениях или нет? Пожалуй, не надо, и так переживает.

— Будь спок: Федор и не таких раскручивал. У тебя, я вижу, тоже негусто? — кивнул он на кипу неразобранных бумаг.

— Да так… — неопределенно ответил Панков.

— Послушай, Сережа… А ты видел Дзержинского? — неожиданно спросил тот.

— Конечно, видел, и не раз.

— Счастливый ты, Серега! — вздохнул Василий.

— Не расстраивайся, Василь, у тебя еще все впереди: и в Москве побываешь, и Дзержинского увидишь, и Ленина…

Слова Сергея Панкова оказались пророческими: в двадцать втором году красный командир Василий Дмитриевич Зарубин «за особо выдающиеся заслуги перед трудовым народом Советской России» будет награжден орденом боевого Красного Знамени! В торжественной обстановке его наградят в Кремле. Но все это будет позднее…

…Вихрастый незнакомец, которого преследовал Сергей Панков, постоянно оглядываясь, словно контуженый, медленно подошел к небольшому, слегка покосившемуся под тяжестью времени бревенчатому домику и негромко постучал в боковое окно: трижды подряд и два раза с промежутками. В дверях показался Пашка, по прозвищу «Гнус». Его настороженный и недовольный взгляд мгновенно преоб разился, едва он разглядел «вихрастого». Пропустив его, Пашка старательно и несколько суетливо закрыл дверь на крючок, потом на железный засов и только после этого, радостно всплеснув руками, крепко обнял парня за плечи.

— Витюша, дорогой мой мальчик, как же ты здесь очутился? Голодный небось? Сейчас я тебя накормлю царским обедом. — Не помня себя от радости, Пашка носился по своей каморке. — Неужели тебя отпустили?

— Как же, отпустят, держи карман шире! — усмехнулся тот.

— Сбежал?! — от волнения Пашка плюхнулся на стул.

— Третий месяц в бегах, — кивнул он в ответ и неожиданно спросил: — Ты знаешь, где найти Седого?

— Какого Седого? — встрепенулся Пашка.

— Ты, дядя Паша, не крути, — устало бросил Виктор. — Кукольник арестован!

— Кукольник? — сразу же сник хозяин лачуги. — За что?

— За частушки… Вероятно, меня хотел предупредить о чекисте! Хотел я того сопляка к праотцам отправить, да патруль помешал…

— Ты с ума сошел! Только этого тебе сейчас не хватало…

— Этот Кукольник с Седым должен был меня связать, а потом отвести к Батьке Грому… Ну, за Грома-то я не очень беспокоился: знал, что в крайнем случае ты поможешь дорожку к дружку указать, — усмехнулся Виктор. — А вот к Седому…

— И к Седому отведу, успокойся, — заверил тот. — Вот черт патлатый! Говорил же ему, что не доведут до добра куплетики эти!..

— Да он же меня спас этими, как ты выражаешься, «куплетиками»!

— Что же делать? — не обращая внимания на слова Виктора, причитал Пашка. — Что делать? Он очень много знает! И многих… Нажмут покрепче, всех заложит… и меня, и Седого… Что делать? Что? — В отчаянии он заметался из угла в угол. Неожиданно остановился словно вкопанный. — Его необходимо убрать! — И тихо добавил: — Мертвые всегда молчат.

— Убрать?.. — растерялся Виктор. — Может, ты и прав, но… как? Он же в Чека! Понимаешь, в Че-ка! — Он вдруг разозлился. — Приходишь в Чека и говоришь: «Здравствуйте! Проводите меня, пожалуйста, к арестованному»… — и чик, уноси готовенького? Так, что ли? — ехидно усмехнулся и добавил: — Может, лучше сначала с Седым посоветоваться, глядишь, что и присоветует…

— Из-за такого к нему лучше и не соваться: крут больно! — Стиснув пальцы в кулак, Пашка поморщился, задумался.

Виктор молча ожидал.

— А ты знаешь, — рассмеялся вдруг Пашка, — в твоих рассуждениях что-то есть! — Он стукнул Виктора по плечу. — Пойти в Чека и, как ты сказал, чик — и готово! — Внимательно взглянув на Виктора, Пашка обошел вокруг него и, явно оставшись довольным, потер ладони.

— У тебя что, дядя, с головкой стало плохо или перегрелся? — подозрительно посмотрев на Пашу, сказал Виктор.

— Не волнуйся, я в своем уме! — усмехнулся тот. — Значит, так. — Он прищурил свои маленькие глазки. — Дам я тебе одного толкового парнишку, и вы сделаете следующее…

…Было так темно, что если бы не умение Сергея хорошо ориентироваться в том месте, где хотя бы раз побывал, то он не нашел бы особняк Лановского до самого рассвета. Несмотря на это, Ванда была одна.

— А папы еще нет дома! — объявила она лукаво, едва Панков успел переступить порог гостиной.

Сначала Сергей хотел спросить ее о чем-то, но вдруг смутился.

— Кажется, вы наблюдательный и весьма внимательный человек, — заметила она с улыбкой и тут же пояснила, заметив его недоумение: — Стоило мне намекнуть о вашем кожаном одеянии, и вы сразу сменили его… А вам к лицу этот цвет!

— Правда? Спасибо, — буркнул Сергей и покраснел: что это с ним происходит? Краснеет как мальчишка, которого впервые пригласили на танец. Она, конечно, из любезности похвалила пиджак на нем. Представив себя со стороны, он ощутил мешковатость своего одеяния, пыльные обтрепанные ботинки, неухоженные волосы. Нужно было что-то сказать, но язык не хотел слушаться, и Сергей, чтобы хоть немного скрыть неловкость своих ощущений, проявил интерес к книжным полкам, которые закрывали всю стену. С радостью заметил своих любимых авторов. Он напоминал сейчас утопающего, который, ухватившись за соломинку, вдруг ощутил, что она его держит. Постепенно прошло его волнение, и он вытащил из книг томик Пушкина.

Положив нога на ногу, Ванда сидела в большом кресле — качалке и, плавно покачиваясь в нем, читала книгу, точнее сказать, делала вид, что читает, с интересом наблюдая за Сергеем. Этот человек все чаще занимал ее мысли, и она не могла понять почему… Во время той прогулки по городу Сергей неожиданно раскрылся совершенно с другой стороны. И стал ей ближе, приятнее. Как он забавен в своем смущении! Старше ее, а ведет себя как мальчишка. Другой на его месте давно бы стал в любви объясняться, а то и целоваться бы полез… Ей сразу же припомнился выпускной вечер, куда брат притащил своего приятеля, тоже офицера. Через два танца он уже был без ума от нее и несколько раз, прижимая ее к своей груди, томно шептал: «Я люблю вас, Ванда! Я люблю вас!» Чего это она: совсем раскисла. Она усмехнулась, широко поставленные глаза посмотрели на книгу, выбранную Сергеем.