Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В женихи она выбрала самого умного, самого красивого и родовитого юношу. К шляпке приделали фату. Добавили еще цветов. Где-то что-то убавили, где-то что-то прибавили из боязни, чтобы невеста не глупила: а ну как на свадьбе ляпнет что-нибудь этакое, что и свадьба не состоится. Так что – пусть уж все время остается в шляпке. И все удалось на славу! Шляпка, украшенная фатой и цветами, не подвела.
Но уже утром следующего дня, увидев свою жену без шляпки, этот самый красивый, самый родовитый, самый умный юноша – счёл себя несчастнейшим глупцом на свете.
Матушка той, что невольно так обманула надежды юноши, жалея обоих, отправилась опять к родственнице-волшебнице, но та, искренне сочувствуя ей, тем не менее напомнила, что кроме ее дочери у нее есть и другие племянницы, внучки и тьма тьмущая пра-пра… Поскольку и тем многое нужно. Кому тапочки домашние для покоя в доме, кому халатик для славы хорошей хозяйки, кому шаль долгожительницы – словом, весь повседневный гардероб, делающий любую умницей и при этом красавицей. Фея уже разделила всё, что имела между нуждающимися родственницами. Ведь теперь ей все это не нужно. В ее-то годы!
Когда-то фея была блистательной красавицей. И блистала она так долго, что за те годы, когда была умницей в волшебных чепчиках, шляпках, украшенных бантами, – столько узнала и поняла, что стала не просто умницей, а мудрой женщиной. А прожив многие годы разумной и полной чудес жизни – ведь она же еще и волшебница, до глубокой старости сохранила фея удивительную привлекательность и обаяние, которые светились в чертах ее лица. И оно было прекрасно и без чудодейственных чепчиков или шляпок.
Она предложила матушке новобрачной наперсток, надев который, любая лентяйка становилась рукодельницей. И фартук для садовых работ.
– Ну вот это нам уж точно ни к чему! – отказалась обиженная мать и, поджав губы, отправилась в обратный путь.
– Когда подрастет внучка, ей тоже пригодятся подаренные мною шляпка и платье, будете передавать по наследству Ведь в вашем роду будут рождаться девочки и только девочки, – крикнула ей вслед волшебница. Она-то знала. Фея… И оказалась права. У глуповатой дурнушки вскоре родилась дочь. Когда она выросла и, примерила чудесное платье и умную шляпку, тоже затмила первых умниц и красавиц королевства. Потом удачно вышла замуж, благодаря подарку родственницы-феи.
И так поколения сменяли друг друга, и передавались по женской линии умная шляпка и платье, превращающие любую в первую красавицу и умницу. Моя приятельница рассказала мне это семейное предание. Сама та легенда о родстве с волшебницей стала чем-то вроде фамильной ценности. Но самое удивительное произошло с нею совсем недавно. Хоть и была она из рода дурнушек, что следует из этой истории, но, видимо, то, что дурнушки выходили замуж за красавцев, дало свои плоды. Она была очень хороша собою, остроумна, весела, с добрым сердечным нравом. И недавно она познакомилась с молодым человеком. Славный. Симпатичный. Отправляясь на первое свидание, ей хотелось придать ему оттенок юмора и романтичности. И поэтому она надела это самое, пусть и обветшалое, но старинное платье. И, конечно, шляпку, чтобы казаться еще умнее.
И она отправилась туда, где было назначено свидание. Каково же было ее изумление, когда она увидела медленно плывущую в потоке машин старинную карету. Карета остановилась на тротуаре, прямо у памятника известному поэту. И из нее вышел ее приятель. Она была запряжена двумя серыми в белых яблоках конями.
Обомлевшая от изумления моя приятельница слова не могла вымолвить. Еще бы! Она хотела блеснуть фамильным преданием о том, как давным-давно ее пра-пра, и бог весть сколько еще раз прабабушка, обменяли карету с двумя лошадьми на платье и шляпку.
Но нельзя не признать, что и платье, и шляпка ей удивительно шли.
А тут вдруг появилась старинная карета, по описанию похожая на карету из той старинной семейной истории.
Она подошла поближе к карете и заглянула вовнутрь. Обветшалые остатки обивки – некогда драгоценная парча ещё сохранила орнамент и фрагменты рисунка герба. На гербе угадывалось изображение крылатой русалки, держащей что-то в руках.
Поскольку моя приятельница от изумления слова не могла вымолвить, он стал весело и задорно рассказывать ей одно семейное предание. И рассказал, что эту карету в давние-давние времена подарила не то волшебница, не то фея-отшельница, кузина одного из давних предков для его сына – ужасного шалопая и бездельника, весело проматывавшего состояние семьи. Да и собою – не хорош. Словом, единственное спасение – жениться на богатой красавице, а если повезет и умной, чтобы ума ее хватило на обоих. И родственница-фея помогла. Подарила эту карету. Если подъехать в этой карете к невесте, то непременно будешь сочтен серьезным молодым человеком, богатым, красивым и достойным женихом.
Передавалась эта карета по мужской линии в их роду. С тех пор в их семье рождались только мальчики. А ему, получившему по наследству эту карету, так хотелось понравиться моей приятельнице, что он попробовал испытать старинное семейное средство.
Как же они оба смеялись, когда и она рассказала ему о подарке феи.
Но встретились они и, приглянулись друг другу, когда она была в обычной одежде и без чудо-шляпки. А он очутился в том кафе, где они познакомились, приехав на метро.
Да! Обветшали дары волшебницы! Да и ни к чему они теперь. Разве что как семейные реликвии. Моя приятельница – красива и умна. Видимо, по мужской линии. А он – серьезен и красив. Видимо, по женской линии унаследовав эти качества.
Да и волшебница-фея, судя по всему, была честна и дальновидна.
Как только обветшали платье и шляпка, через века честно была возвращена, полученная взамен платья и шляпки карета.
Но чья карета? И чье платье? Чья шляпка? – теперь всё совершенно не важно. Потому что они давным-давно женаты. Это оказался счастливый брак. У них двое детей: мальчик и девочка. И любимая их сказка – эта не придуманная семейная история.
Кикиморка
Первая глава
Кикиморка остался совсем один на весь большой лес, покинутый и лешими, уставшими от шумных ватаг туристов, и старой Кикиморой, напуганной приближением большого шумного города, стремительно разрастающегося как вширь, так и ввысь.
Затянуло ряской реки, потому что уплыли водяные от рыбаков, глушивших рыбу. Обмелели и заболоченными стоят озёра и пруды, без певуний-русалок. А как оберегали они от нашествия непрошеных гостей сокровища леса, рек и ручьёв. Страху напускали, конечно. Старались. Но не выдержали и сами уплыли дальше от людских глаз.
А вот такой махонький Кикиморка остался. Не смог расстаться с любимым лесом. Хотя город всё приближался и приближался. Так что жил Кикиморка уединённо, чтобы никто его не видел. Увидят – бояться не будут. Увидев собравшихся на пикник горожан, разводящих костры и бессовестно оставляющих мусор в беззащитном от вандалов лесу, Кикиморка свешивался с ветки вниз головой с вытаращенными глазёнками. Смешно надувая щёки, он завывал, ухал, охал. И даже рычал. И всё это сопровождалось нежным перезвоном зелёных колокольчиков, растущих, как цветы, на его взлохмаченной головёнке. Но чем больше он старался, тем забавнее выглядел этот маленький зеленый человечек. И всё сильнее начинал напоминать игрушку, обронённую кем-то здесь в лесу. Да и одежда его казалась пёстрым ворохом заплаток, самым причудливым образом скреплённых между собой то английской булавкой, то ярким значком, то чьей-то утерянной в лесу брошкой.
Зелёный и худенький, он понимал, что лучше ему прятаться от людей, а то бояться не станут и все его старания будут напрасными. Встряхнул с досады головой, и все колокольчики на его голове опять зазвенели, но туристы включили музыку так громко, что заглушали и его рычание, и завывание, напоминающее волчий вой.
– Жаль! А я так старался. Ничего у меня не получается. Учили, учили меня пугать как следует, но никто меня не боится. Совсем никому не страшно! Леший и сама Кикимора – вот кто умел пугать! – сокрушался Кикиморка.
Но напрасно Кикиморка так огорчался. Иногда и ему удавалось распугать компанию грибников, срывавших грибы прямо руками, а не срезавших ножку гриба аккуратно ножом. Или тех, кто так увлекался собиранием целебных трав, что вырывал их с корнем, нещадно вытаптывая ягодные поляны, или же тех, кто охапками рвал полевые цветы.
Но… если бы они его увидели, то уж, конечно, убегать от страха не пришлось бы. Уж очень смешной и милый этот зелёный человечек. Вот он какой, лесной Кикиморка.
Жил он посреди болота, в заброшенном кем-то давным-давно старинном высоком буфете. Для Кикиморки этот буфет был вместительным и удобным домом. В непогоду он крепко-накрепко запирал ставни-дверцы и плотно задвигал ящики буфета, и любая непогода ему была ни по чём. А в солнечные деньки он распахивал настежь буфетные створки, и разноцветные стёкла витража, которыми они были украшены, играли на солнце. Весь лес, простиравшийся до самой окраины города, был и его садом, и огородом. И казалось, что всё у него вроде бы славно складывается, но одно его печалило. Одиноко ему было. Потому что никто не должен его видеть, поэтому и друзей у него не было. И однажды он решил, что обязательно найдёт себе друзей. Среди многих обитателей леса особенно нравилась ему сова. Та самая сова – Софушка, живущая на самой верхушке мощного старого дуба, стоящего посреди земляничной поляны. Обитатели леса нежно называли её кто Софушкой, кто совушкой Софочкой.