– Так, – тяжело выдохнул он, закрыв вторую папку. – Скажи мне, красноглазик, выражение вроде «имя, проклятое в веках» тебе знакомо?
– Вроде слышал прежде. Кажется, так отзывались о Кафаэрисе.
– Тогда какого черта вы с Императором затеяли?!
– Это не мы. Это мир и Меския.
– Что?
– Мир меняется, – сказал я спокойно. – Он менялся и раньше, поменяется и в будущем. Если Меския хочет оставаться доминирующей силой в этом мире, она тоже должна измениться, сохранив свою основу. Подобные коленца наша родина в прошлом откалывала регулярно, и путями мудрых предков придется пройти нам. Я отправляюсь в Арбализею, на Всемирную выставку, и там попытаюсь повлиять на стороны грядущего конфликта. Запах войны витает в воздухе.
– Мне можешь не говорить, – проворчал он.
– Вот-вот. Я почти уверен, что война начнется, но я все же отправляюсь в Арбализею и буду делать все возможное, чтобы исполнить свой долг. Арбализейцы надеются на протекцию Мескии, а Винтеррейк жаждет опробовать свои силы вновь, взять реванш за прошлое поражение. За Вильгельмом стоит почти весь Север, а за Арбализеей только мы, – сказал я, – и если разразится война, даже Мескии придется тяжело. Поэтому нам грех бездействовать сейчас, пока мечи еще в ножнах.
– Понятно. И все же, – он похлопал по папкам, – если это предадут огласке, вы станете позором и бесчестием страны.
– Смерти или позора я не боюсь. Я боюсь не исполнить своего долга. Вы с нами?
Он хмыкнул, сцепил ладони на животе и откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула.
– Не с вами, а с Мескией. В конце концов, без меня ей придется тяжелее, а я все еще люблю империю.
– Рад, что не ошибся на ваш счет. Под строжайшей тайной вы будете доставлены в Гастельхов-на-Орме, где сможете следить за завершением проекта «Золар Ауперкаль», там будет располагаться ваша временная резиденция. Пожалуйста, не покидайте город до особого распоряжения, о вас не должны узнать раньше времени.
Я поднялся, надел маску и принял из рук Себастины плащ. Моя горничная взяла папки и бросила их в камин, после чего как следует поработала кочергой, чтобы раззадорить огонь. Ни один фрагмент засекреченных документов не должен был уцелеть.
– И все-таки вы, тэнкрисы, жуткие твари, – сказал он мне, улыбаясь как-то сонно, с прищуром. – Вам совсем не жаль чужих судеб?
– Лишь судьба Мескии имеет значение. К тому же наша кровь течет и в ваших жилах, и за время своей службы империи вы не раз доказывали, что жестокость и абсолютная уверенность в своей правоте – это эффективные инструменты победы.
Мерно гудела система ЯСД, изредка взрыкивала душа «Голода». Мастер Шисс успокоил ее, и теперь душа дремала, «ворочаясь» во сне.
В конференц-зале собралась тесная компания высших чинов Имперры, не просто подчиненных, а соратников, которых я нашел, объединил и которых не смог бы заменить ввиду их идеального соответствия занимаемым должностям. По левую руку от меня сидели Конрад Кирхе и Адольф Дорэ; места справа заняли удаленной трансляцией миража[27] Герберт Ивасама, оставшийся в Паутине, и Горе Ультвельт. За прошедшие два часа в обстановке строжайшей приватности мы обсудили многое, прошлись по общему плану, повторили некоторые детали. Остальное время Кирхе и Ивасама пытались убедить меня, что Великому Дознавателю негоже самому выходить на полевую работу, – мало, что ли, хороших Жнецов в отделе внешней разведки? Я прибег к аргументу спесивого тана: «Если есть оперативник более опытный, чем я, назови его имя».
– Ну вот, его лордство задрали нос и никого слушать не желают! Любые аргументы бесполезны! – раздраженно хмыкнул Герберт, после чего достал из кармана пудреницу с зеркальцем и стал пристально инспектировать наличие новых морщинок.
Я знал его много лет, еще по службе в Ночной Страже. Когда старый Паук[28] Тарзин эл’Реко сложил с себя полномочия и новым Пауком стал я, Ивасама был среди тех, кто подал в отставку. Ничего удивительного, многие служили в Ночной Страже, исключительно следуя убеждениям личной верности. Та организация была не просто ведомством, она была сплоченным кланом единомышленников, объединенных вокруг непререкаемого лидера. Когда я создал Имперру и стал искать опытного агента, который смог бы замещать меня по части администрации, старик эл’Реко посоветовал найти и предложить работу Ивасаме. Я согласился и не прогадал.
Недавно Герберту исполнилось сорок пять, но юбилей он не праздновал и вообще не любил напоминаний о возрасте, хотя дать ему больше тридцати пяти никто бы не осмелился. Он был высок, крепко сложен и всегда тщательно следил за своим внешним видом, начиная с маникюра и заканчивая гардеробом. Герберт имел привычку бриться пять раз на дню, обесцвечивал волосы, носил серебряную серьгу с рубином в правом ухе, а по своему дому передвигался исключительно нагишом. Он любил искусство, дорогие вещи, роскошные стимеры, жизнь на широкую ногу и мужчин с чувственными губами, а еще он был одаренным шпионом, отменным руководителем и неплохим убийцей.
– Итак, план утвержден, мы прибудем в Арадон через семь часов, и тогда все начнется. После открытия выставки нам придется играть осторожнее, Герберт, на тебя лягут все обязанности Великого Дознавателя в мое отсутствие, связь будем держать через ташшаров.
– Фу! Ненавижу этих тварей!
– Мы вас тоже очень любим, – раздался бесцветный шепот откуда-то из-за спины Ивасамы, и он вздрогнул.
– Дорэ, Ультвельт и вы, генерал, я надеюсь провести операцию, как можно дольше не прибегая к помощи ваших солдат, однако не я обычно формирую реальность, а она гнет меня. Основные наши силы будут расположены в Форт-Ваймсе и на территории мескийского посольства.
– Мы будем готовы в любой миг, мой тан, – ответил Кирхе.
– Все пройдет как по маслу, шеф, – протянул Адольф, не отрываясь от своего занятия – он медленно водил точильным камнем по клинку огромного охотничьего ножа.
Люпс кивнул, соглашаясь с человеком.
– Всем спасибо, до подлета к Арадону все свободны.
Остаток времени от пути я провел сидя на капитанском мостике, с которого открывался чудесный вид на землю.
Арбализея – страна большая, красивая и чертовски жаркая. На ее груди нашлось место и горам, и долинам, и пастбищам, и степям. Зеленые земли располагались ближе к морю, там, где дул освежающий морской ветер, а жара была еще не так беспощадна, как в южных и центральных областях. Королевство делилось на тринадцать комарок, главной из которых являлась комарка Арадон, названная в честь столицы королевства.
Город стоял на побережье Дароклова залива вот уже две с половиной тысячи лет. Его основали тэнкрисы, они же и правили все это время, передавая корону от одного члена династии эл’Азарисов к другому. Нынешний король Солермо сидел на троне уже четверть века. Он был молод по нашим меркам, энергичен и считался просвещенным монархом. Подобно Императору, Солермо подарил своему народу парламент, а также начал проводить политику реформ, дающих младшим видам больше прав, вместе с тем отменяя старые дискриминационные законы. Именно Солермо попросил Императора о дозволении провести Всемирную выставку в Арадоне, хотя фаворитом в гонке за это право был Сквагов.
Арбализейское королевство всегда поддерживало теплые отношения с Мескийской империей, пользуясь ее протекцией во многих политических вопросах, а также ее финансовыми траншами и льготами на закупку оружия. Трудно назвать второе государство в мире, которое было бы так же близко Мескии. В столицу этой державы мы и держали путь.
Броню «Вечного голода» выкрасили в черный цвет. Довольно сомнительное решение с военной точки зрения – днем он становился прекрасной мишенью даже на фоне грозовых туч, а ночью его туша заслоняла слишком много звезд, так что даже самый неопытный зенитчик мог блеснуть внимательностью. Когда дирижабль шел над Арбализеей, проявилось еще одно неудобство черного цвета: он впитывал солнечное тепло заметно лучше любого другого.
Под днищем прополз Форт-Ваймс, временная база мескийских броневойск в Арбализее, призванная обеспечивать спокойствие во время проведения выставки. В Дарокловом заливе в это же время стояла эскадра, собранная из кораблей нескольких государств.
Арадон немного уступал Старкрару в размерах и возрасте… хотя сравнивать две эти столицы было некорректно, они просто слишком сильно разнились во всем и вся. Мой возлюбленный Старкрар был древен и мудр, история творилась на его холодных улицах, и промозглые северные ветра следили за ней, витая среди башен соборов и дворцов. Арадон же был юн и горяч, он дышал соленым бризом и пил тепло раскаленного солнечного диска, его извилистые улочки бежали к морю каменными ручейками, обрамленные берегами из белых стен и коричнево-оранжевых черепичных крыш. Арадон любил сонливую послеобеденную сиесту и танцы на освещенных огнями ночных улицах, слушал переливчатое пение цыганских скрипок и бубнов, бандурийных струн, треск кастаньет и маракасов вокруг стен Портового города. Арадон был другим, и его иной дух витал в пряном душном воздухе, который, казалось, можно было пить как настоявшийся на травах орухо.