Читать интересную книгу Королевы Маргины - Владимир Михайлов

Так что когда в коридоре послышались шаги сразу, самое малое, двух человек, стихшие по ту сторону двери камеры, в которой Зора ждала дальнейшего развития событий, она подняла голову, чтобы встретить любого, кто бы ни вошел, не напуганной и готовой на любые уступки, но спокойной и уверенной в своей правоте женщиной – и, что весьма важно, красивой женщиной, если и не женой (ныне вдовой) известного делового человека – этого они пока могут и не знать, – то его официальной спутницей. А это очень, повторяем – очень высокий статус, потому что его нельзя добиться связями или деньгами, но лишь своими личными качествами, выделяющими такую женщину из множества (всегда) других кандидаток. Она почувствовала себя готовой к схватке – если, конечно, что-то подобное понадобится. Ведь и раньше бывало…

(«Правильно я думаю, правильно! – с удовлетворением поняла она. – И если даже они меня в этот миг зондируют – все верно!»)

Такие вот мысли мелькали в ее сознании – но не задерживались там и никак не отражались ни на ее лице, менявшем выражение как бы непроизвольно, ни на движениях рук, в особенности пальцев, которые не дрожали, не сжимались в кулаки и не выстукивали дробь на коленях. Зоре не полагалось думать, что за нею сейчас кто-то может наблюдать, это ей и в голову не имело права прийти – по той простой причине, что под арестом она находилась впервые в жизни, и даже с людьми, обладавшими таким опытом, ей раньше общаться не случалось. Поэтому Зора, как показалось бы любому, не следила ни за своим лицом, ни за движениями, занятая только собой, но не окружавшей ее обстановкой.

На самом же деле наблюдение велось, и не только наблюдение, но и зондирование, а также запись; не потому, чтобы она представляла для Службы покоя какой-то особый интерес, но по той причине, что такой режим применялся к каждому, попадавшему в камеры предварительного заключения Дома признаний. Каждая деталь поведения арестанта фиксировалась, и в зависимости от этих наблюдений вырабатывалась тактика предстоящих допросов и вообще отношений, какой будет придерживаться следователь. Поэтому человек опытный с первого же мгновения начинал играть такую роль, какая казалась ему предпочтительной, принимался лепить свой образ таким, каким хотел. Зора же, вроде бы не просвещенная по этой части и оставленная в одиночестве именно для того, чтобы никто не успел ее просветить, вела себя так, как было для нее естественно. И тем самым, казалось, неосознанно помогала тем, кого следует, наверное, назвать ее процессуальными противниками.

9

Неро, Дом признаний, ночь с 13 на 14 меркурия

Двое из этих предполагаемых противников сейчас как раз и занимались тем, что во все глаза смотрели на нее, стараясь не пропустить мимо внимания ни единого ее движения, ни единой гримаски или взгляда. Правда, условия для наблюдения были не самыми выгодными, потому что Зора, случайно или нет, сидела так, что они видели ее в основном с тыла – а по выражению спины редко удается разобрать какие-то нюансы поведения. Так что в конце концов один из наблюдателей раздраженно проговорил:

– Послушайте, вы не можете повернуть ее так, чтобы стало видно лицо? Отсюда я могу лишь установить, что у нее неплохая фигурка, но как раз это в данном случае роли не играет.

– Хотите, чтобы она поняла, что ее просматривают?

– Не говорите глупостей.

– Гм. Попытаюсь.

– Объясните, как.

– Попробую включить экран. Чтобы увидеть, ей придется повернуться. А в ее положении всякое разнообразие привлекает.

Так и получилось: Зора повернулась, даже, может быть, неосознанно, на вдруг раздавшиеся звуки: показывали какой-то сериал.

– Так хорошо?

– Не совсем. Лицо в тени. Нельзя ли направить свет?

– Так мы делаем при допросах. Она поймет и сразу замкнется. Я бы не советовал.

– Ладно, оставьте пока так.

Замечали они все, кроме лица, прекрасно, воспринимали все так, словно находились в той же камере – там, где Зора видела только глухую стену. Не менее часа провели в молчании – не потому, конечно, что боялись быть кем-то услышанными, но просто накапливали впечатления от увиденного, составляли каждый свое представление о наблюдаемой женщине. И лишь когда мнения закончили формироваться, оба взглянули друг на друга, один – вызнаватель Смирс, замещавший сейчас и здесь старшего вызнавателя Лена Казуса, работавшего, как предполагалось, по своему плану, – посмотрел вопросительно, второй же, уже знакомый нам как мастер ситуаций Рогнед, проговорил:

– Скажите, а она давно тут, на Неро?

– По нашим данным – выезжала только на учебу, в Армаг. Вернулась что-то года два с лишним тому назад.

– Вот как. А когда началась ее связь с Нагором?

– Почти год.

– И более не отлучалась?

– Почему же, выезжала с ним – как сопровождавшее лицо. На два, три, четыре дня… А что?

– Да нет, так. Почудилось. Ну что же, советник был прав – эту, пожалуй, удастся обработать нужным образом и отправить по назначению. И с делом она справится: чувствуются неплохие задатки. Не удивлюсь, если выдержит и целый год. Если я прав, установит даже своего рода рекорд.

– Произвела впечатление? – Смирс улыбнулся, скорее вежливо, чем искренне. – Откровенно говоря, на меня тоже. У покойника был вкус, вам не кажется?

– Возникает желание? – усмехнулся гость. – Когда мы сможем получить ее? Предпочтительно – не в худшем виде, чем она сейчас.

Если Рогнед ожидал при этом незамедлительного согласия, то ему пришлось пережить некоторое разочарование, потому что вместо утвердительного кивка Смирс покачал головой:

– Боюсь, что это пустой номер.

– Не понял.

– Она задержана, по сути, только для проформы. Доказательства очень шаткие. Казуса они не убеждают, и он роет. Казуса вы знаете?

– Нет, – медленно проговорил гость. – Казуса я не знаю. Но уже здесь, в этом доме, пока ждал вас, услышал мельком, что с ним что-то стряслось.

– Что вы хотите сказать? – нахмурился вызнаватель.

– Только то, что рыть он больше не будет. Так уж сложились обстоятельства. Примите мои соболезнования: я всегда испытываю печаль, когда уходит кто-то из хороших работников. Кстати, разбираться в этом происшествии предложат, возможно, вам, но не думаю, что вы сможете добиться успеха: судя по тому, что я слышал, его успокоили вполне профессионально. Так что не спешите соглашаться. Зато, заменив его в расследовании убийства Рика Нагора, вы, я полагаю, сумеете сшить красивое дело – и сделаете это достаточно быстро. Уверяю: вам не придется жалеть об этом.

– Следует ли это понимать так, что Лен Казус…

– О нем, друг мой, отныне или хорошо, или ничего.

– Вот как?..

– Даю вам слово: я к этому отношения не имею. Но кто-то подсуетился. Минуту молчания отложим на потом, согласны? Сейчас у меня нет времени на ритуалы. Эта женщина нам нужна, самое позднее, через два дня на третий.

Офицер Смирс вздохнул. Пожал плечами:

– Невозможно. В суде дела не проходят так быстро. Даже если я закончу следствие и наскребу что-нибудь для суда, хотя и в этом есть сомнения…

– Оставьте их при себе. Почему вы решили, что дело обязательно нужно доводить до суда?

– Потому что, – ответил вызнаватель – это единственный способ, принятый для…

– Чушь. Для вас главное – не суд убедить, но эту женщину уверить в том, что ее дело проиграно заранее и бесповоротно. Вам нужны доказательства не для суда, но для этой девушки – чтобы она поверила! Потому что, поверив, она ухватится за любую возможность исчезнуть до вынесения приговора. И такая возможность у нее возникнет. Вы сами ей подскажете, хотя и не открытым текстом, конечно. Да не мне вас учить, как это делается. И она ускользнет. Так что суду не придется тратить на нее свое время. У них дел и так выше головы.

– Интересно, – сказал Смирс неприязненно. – По-вашему, если моя подследственная сбежит, это благоприятно подействует на мое продолжение службы?

– Естественно. Потому что эту ее попытку вы пресечете в самом начале. И она никуда не сбежит. Думаю, что она погибнет при попытке к бегству, после чего дело останется только прекратить.

– Она погибнет?

– Не делайте большие глаза, друг мой. Тело у вас будет, и вы его должным образом опознаете – потому что никто другой опознать и не сможет, оно будет, так сказать, в несколько деформированном состоянии. Чего же вам еще?

Вызнаватель Смирс, поджав губы, покачал головой:

– Я должен еще подумать.

– Кто вам сказал? Позвольте заверить вас: думать тут уже совершенно не о чем. Если вы не арестовали меня в самом начале нашего общения, то тем самым отрезали себе пути к отступлению – с точки зрения ваших коллег. Теперь каждое действие против меня одновременно становится и действием против вас самого – а вы ведь не хотите напакостить самому себе, навредить очень серьезно? Не забудьте при этом, что и у моих друзей в случае вашего отказа сложится не очень-то благоприятное впечатление о вас – ничем не лучше, чем то мнение, какое в конце концов возникло у них по поводу Лена Казуса.