С неба валил снег. Ноги сразу же увязли по колено в сугробах. Исчезло Пограничье. Растворился в сером тумане замок. Только стена будущей мастерской возвышалась, как прежде, да кое-где вспыхивали огни в печах гончаров.
Люди как будто ушли, покинули лагерь.
Он нашел их всех возле самого карьера. Толпа изможденных фигур, деловито покрикивающие всадники на дымящихся конях, черная вереница саней. Подошел ближе, выискивая сестру. Первое, что он отчетливо услышал, был повторяющийся окрик одного из всадников:
— Всем на сани! Садимся! Садимся в сани! Никого ждать не будем. Поторапливаемся!
Среди тех, кто уже вы полнил приказ и теперь дрог в санях, дожидаясь остальных, Хейзит заметил Конроя в мохнатой шапке, скрывающей отсутствие уха, и всех его некогда бравых землекопов. Нынче они являли собой жалкое зрелище. Однако Хейзита поразил не столько их потерянный вид, сколько собственное, до боли отчетливое осознание того, что все кончено. Они остались без глины.
«Хотя, — поправил он себя, замечая в других санях все те же знакомые лица, — похоже, это глина вот-вот останется без нас». Следом мелькнула дикая мысль: бежать! Пока тебя не заметили, беги, скрывайся, ищи старых друзей, прячься от тех, кто имеет на тебя зуб или просто считает, что ты здесь лишний. В таком снегу побег не представляет сложности. Даже следов не останется. Ты можешь затаиться, а потом, когда жизнь вернется в прежнее русло, объявиться где-нибудь в безопасном отдалении от замка и вновь обрести все, что потерял…
Хотя нет, все обрести едва ли удастся. Бегство — это признание своей трусости. Жизнь вдали от общих бед есть потеря чести и совести. А отсутствие совести — это уже другой человек. Тогда можно было бы и не рождаться. Значит, что? Сдаться на милость победителей, кем бы они ни были? Рискнуть оказаться в числе близких Локлану людей, которых теперь в замке явно не жалуют? Понадеяться…
— Хейзит! Я тут! — рассеял его робкие сомнения оклик сестры.
Велла, закутанная с головой в толстый вязаный платок, стояла в санях и радостно махала ему рукой. Рядом с ней гарцевал на коне всадник, очень похожий на Гийса. «Это хорошо», — мелькнула мысль. По крайней мере, они не взяли его в плен. Считают одним из своих. Кто такие «они» и почему кого-то обязательно нужно брать в плен, Хейзит понятия не имел, однако вид друга в добром здравии и на воле придал ему столь необходимой сейчас уверенности. При этом от его внимания не ускользнуло то, что Гийс сдержал порыв поскакать ему навстречу. Он ткнул было коня в крутые бока пятками, но сразу же натянул удила и просто развернулся на месте.
— Никого ждать не будем! Поторапливаемся!
Хейзит решительно побрел, высоко поднимая ноги, через снежные заносы к саням. Если даже он поступает правильно, он не может поступить иначе. Вот в чем ответ. Долг и совесть оказались в нем сильнее здравого смысла, который ныл где-то под сердцем и ругал хозяина последними словами.
— Что тут у вас происходит? — крикнул Хейзит, приблизившись к зазывале. — Куда это вы нас везете?
— А ты кто такой будешь, умник? Хочешь остаться — оставайся. Нас прислали забрать всех, но никто не говорил, сколько этих всех должно быть. Лучше залезай в сани и помалкивай.
— Хейзит, иди ко мне! — снова послышался голос Веллы.
— Ты и есть Хейзит? — заинтересованно повернул коня другой всадник.
В глаза почему-то сразу бросился красный лепесток, нашитый на белом от снега плаще. Лепесток перечеркивала желтая дуга. Вспомнились давнишние объяснения Ротрама по поводу столь любимых мергами чинов и званий. Красный лепесток, перечеркнутый желтой дугой, означал херетогу,[13] то есть, если память Хейзиту не изменяла, сотника. Между тем всадников было едва ли больше двадцати. Подозрительное несоответствие. Либо это все, что осталось от положенной сотни, либо…
— Да, я и есть Хейзит, если вы хотели меня видеть. А я с кем говорю?
Он заметил, как не хочется собеседнику разыгрывать вежливость и отвечать на прямо поставленный вопрос. Но традиции требовали при знакомстве представиться. Даже если вслед за этим должна была последовать схватка не на жизнь, а на смерть. Душе важно знать, кто отправил ее в объятия Квалу…
— Донел.
— Хелет Донел, ваш громкий человек не ответил на мой простой вопрос: куда нас везут. Раз вы слышали мое имя, то наверняка знаете, что за строительство печи здесь отвечаю я. Вы только что самовольно помешали строительству.
Донел сделал знак озадаченному глашатаю, чтобы тот продолжал созывать людей и не привлекал своим молчанием внимание окружающих, а сам стал наступать конем на Хейзита, оттесняя юношу в сторону от саней.
— Не знаю, кем ты себя возомнил, приятель, но сейчас ты будешь слушаться меня и делать то, что я скажу. Мы здесь не печки строим, как ты правильно заметил, а людей спасаем. — Последнюю фразу он произнес более миролюбивым тоном: к ним молча подъезжал Гийс. Хейзит оглянулся на друга и осознал, что теперь они рискуют оба. — До тех пор пока не выяснится, с кем вам тут давеча пришлось иметь дело, все работы в карьере или около него остановлены. И везем мы вас не куда-нибудь, а домой. Вы довольны, маго[14] Хейзит?
Гийс стоял не вмешиваясь. Конь под ним тихо храпел, предвкушая нелегкую дорогу, и лизал дымящимся языком снег.
— Полагаю, Ракли знает о ваших действиях?
— Вероятно. Но я подчиняюсь не Ракли. У меня приказ довезти всех здешних работников в целости и сохранности до Вайла’туна, а дальше — не мое дело. А вы бы предпочли остаться?
— Да. И чтобы мои люди остались тоже. Не знаю, кто отдает вам приказы, хелет Донел, но цели безопасности Вайла’туна требуют, чтоб работы продолжались. Со своей сотней вы бы могли нам прекрасно помочь.
Упоминание сотни явно смутило заносчивого собеседника. На выручку неожиданно пришел Гийс:
— Не время пререкаться, Хейзит. Все тебя ждут. Садись-ка лучше к Велле и поехали, пока не поздно. Смотри, какая погода. Будь сейчас солнце, как вчера, наверняка бы нас тут оставили с новой подмогой. А так сам посуди: никто понятия не имеет, что вокруг нас происходит. Может, от Пограничья сюда уже идут новые отряды этих… как он себя назвал… аз’венеддом? А мы тут стоим и время теряем. Идем.
Когда Хейзит вскоре послушно усаживался в сани к радостно щебетавшей Велле, Гийс наклонился к нему с коня и шепнул на ухо, чтобы не услышали соседи:
— Берегись его.
Оставалось лишь догадываться, что он имел в виду. Караван пришел в движение. Гийс выпрямился в седле. Сани тронулись.
Велла обхватила брата за плечи. Она видела весь их разговор со стороны и была благодарна Гийсу за то, что тот не дал Хейзита в обиду какому-то грубияну. Этот самый Донел разбудил их ранним утром, просунувшись в шатер и сообщив заспанному Гийсу, что нужно собираться. На вопрос, кто это был, Гийс закатил глаза и выразился крайне неопределенно, мол, большая шишка. Смысл этого выражения Велла поняла. Не поняла она только, почему «большая шишка» лично будит Гийса, который, как она могла себе представить, имел далеко не самый высокий чин. Они быстро собрались, вышли на улицу умыться снегом, но, обнаружив его вокруг в столь большом количестве, так растерялись, что забыли растолкать Хейзита. Велла бросилась помогать раненым, а Гийс пошел седлать коня. Она видела, как Донел перебросился с ним несколькими фразами, кивнул, махнул рукой и вскочил в седло. Гийс скоро отыскал ее, а все дальнейшее… только что благополучно разрешилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});