Читать интересную книгу Город энтузиастов (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич

Списочек этот занимал обе стороны большого листа и требовал по крайней мере двух часов для полного усвоения. Не желая обидеть академика, Локшин попытался прочесть несколько первых строк, посмотрел на часы и, вдруг вскочив, плачущим голосом сказал:

– Павел Елисеевич, судьба решается…

И, наскоро пожав руку профессору, готов был выскочить из комнаты.

– Александр Сергеевич, вас спрашивают… Кажется, бывшая жена…

– Бывшая жена, – повторил Паша зловещим шёпотом, жутко отчеканивая каждое слово так, чтобы слово это пронеслось по всему ОДС.

После разрыва Женя мучила Локшина телефонными звонками, письмами, наполненными истерическими жалобами и упреками, а в последнее время частыми посещениями общества.

– Скажите, Паша, что я сейчас выйду… Сейчас…

У Жени были красные от слез глаза и некрасивое истощенное лицо.

– Господи, – страдальчески сказал он, – чего ты от меня хочешь…

– Ничего… Возьми назад твои деньги. Со злобной решимостью Женя раскрыла ридикюль и бросила пачку кредиток, только сегодня утром посланных ей Локшиным. – На, возьми. Мне не нужны твои подачки…

– Тише, тише, – уговаривал ее, Локшин, – ведь услышат…

– Тебе стыдно? Любовница твоя здесь – перед ней стыдно, – неистовствовала Женя, нарочно выкрикивая отдельные слова, так что голос ее мог слышать не только вездесущий Паша, от которого ничего нельзя было скрыть но и Загородный, и Лопухин, и машинистки.

– Небось, когда нищенствовали, ни одной около тебя не было. Троих детей выходила, а теперь…

– Александр Сергеевич, вас к телефону.

Локшин был рад, что этот случайный звонок может прервать начавшийся очередной скандал. «Все против, – думал он, – и МОСПС, и ВСНХ, и Госбанк, – все травят его. И еще Женя. Женя, которая провела с ним столько лет…»

И снова бредовым призраком возник старикашка с брезентовым портфелем и наеденными временем, поросшими редкой седой щетиной лиловыми щеками… Все с ним – все против меня…

Звонил Сибиряков.

– Ты не забыл о Кремле? Пора!

– Константин Степанович, но почему я. Тебе было бы удобнее…

– Ничего, приучайся, – раздалось в телефонной трубке.

– Константин Степанович… Дядя Костя… Но Сибиряков уже повесил трубку. Локшин вышел в приемную. Женя, не дождавшись его, или уже успокоившись, ушла. С улицы настойчиво подавал сигналы автомобиль.

– А что, если Женя увидела Ольгу? Ведь Ольга ждет у автомобиля…

Тогда Локшин не понимал, зачем понадобилось Ольге сопровождать его в эту поездку. Он привык к ее неожиданным желаниям. То она во что бы то ни стало хотела вместе с ним поехать в Люберцы, то ей хотелось почему-то прийти в комитет и по целым часам рыться в бумагах: если бы Локшин знал тогда, что это – не просто капризы избалованной барыньки, если бы он знал, что это все делается по проверенному до мельчайших подробностей плану, по прямым приказаниям из-за границы, приказаниям, доставляемым тщательно законспирированными людьми на лоскутках материи, на вшитых под тонкую подкладку шифровках…

Ольга хотела его сопровождать – и он был благодарен ей и благодарно целовал ее руки.

Автомобиль остановился у приземистой башни, теперь, как и три века назад, охраняющей вход на мост через несуществующую уже речку Неглинную. Локшин на ходу спрыгнул на землю, подбежал к окошечку дежурного коменданта и назвал себя. Его ждал заранее приготовленный пропуск.

Знакомый до мелочей по фотографиям, несмотря на громадные постройки казавшийся игрушечным, Кремль развернулся перед его рассеянным взглядом. Странным показался контраст: покорно отливающий синеватым блеском снег на грузном, веками отлеживающемся колоколе, игрушечная распухшая пушка и рядом, тут за стеной, строящаяся, разворачивающаяся Москва. По ту сторону – тяжелые автобусы сотрясают асфальтовые мостовые, по ту сторону – стрелы экскаваторов вздергивают гигантские ковши, выплевывая зачерпнутый утрамбованный неведомыми костями суглинок, по ту сторону уже воплощается, лихорадочная мечта о ночи, превращеной в ослепительный день.

По эту сторону – безмолвные переулки времен Олеария, призраки сторожевых, ощетинившихся псов, узорчатые стены дворцов, неуклюжие башни, золотые луковицы церквей и казалось, вот-вот разбойные опричники пронесут мимо него с ночной баррикады безвестное тело неосторожного путника.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Локшин прошел заснеженным двором, обогнул угол огромного здания, поднялся по лестнице, миновал длинный низкий коридор и очутился у цели.

Человек, лицо которого он знал по бесчисленным портретам, и который был не похож ни на один из этих портретов, ибо самого главного, основного – неумолимой, нечеловеческой воли не передавал ни один портрет, не торопясь выслушал Локшина, задал ему несколько неожиданных вопросов, заставил повторить некоторые, не вполне ясные ответы и сказал:

– Я проведу этот вопрос через Совнарком. Я думаю, все будет сделано до осени.

Локшину странно было, что, разговаривая с этим человеком, он чувствует себя непринужденно и просто.

– Значит, мы можем рассчитывать на благоприятное решение? Этот вопрос не может быть отложен? – совершенно так, как если бы он говорил у себя в совете ОДС, спросил, поднимаясь, Локшин.

– Работайте, мариновать не будем.

Локшин пожал протянутую ему руку, поспешно миновал коридор, перешел через мост и тут только понял, что правительственный комитет по диефикации из мечтаний становится реальностью, что с этого часа можно говорить о бессонной, взметенной победной музыкой непрерывно действующих станков Москве, можно говорить о Москве будущего, как о Москве настоящего.

Он думал, что Ольга спросит его о подробностях свидания, но она не проронила ни звука. Только рука ее, теплая и нежная, нашла его руку, и это рукопожатие сказало ему, что Ольга, не расспрашивая, знает все.

Автомобиль пронесся мимо манежа, взлетел на Красную площадь, запутался, в снежных сугробах набережной, перемахнул Устинский мост и свернул на Таганскую площадь.

– К новостройке? – спросил шофер, показывая через окошечко облепленное снегом лицо.

Снежный буран внезапно обрушился на брезентовый кузов и сталактитами повис на усах шофера. Автомобиль ехал теперь по прямому и ровному шоссе Энтузиастов. Именно на нем шли те строительные работы, из-за которых академик Загородный чуть не заставил Локшина опоздать в Кремль.

Стройка шла в пяти километрах от завода Русскабель. Еще недавно безрадостный, кое-где застроенный засыпушками и бараками, пустырь ныне чернел от лесов. Жилищная кооперация возводила на этой далекой окраине целые кварталы семиэтажных стандартных домов. Строились не только дома, но и универмаги, и бани с бассейнами для плавания, амбулатории, ясли и клубы.

– Ольга, – наконец вышел из радостного оцепенения Локшин, – ты знаешь, мы едем по шоссе Энтузиастов.

– Какое изумительное название, – ответила Ольга. – Как странно, что завод «Вите-гляс» строится именно на этом шоссе…

Локшин приподнялся в автомобиле и поглядел на оставшуюся позади Москву. Вся в бесчисленных церквах, занесенная снегом внезапной вьюги, она темнела вдали.

– Москва, – сказал Локшин. – Шоссе Энтузиастов, – повторил он. – Да, да, – обрадовался он, наконец, найдя давно уже мучивший его образ. – Из города Кремля она сделается городом энтузиастов!..

Часть вторая

Глава первая

Поворот

Левый угол чуть подернутого влажной пылью зеркала занимали перевернутое окно, изломанная, словно отраженная в бегущей воде витрина комиссионного магазина, уменьшенная до карликовых размеров фигура зазевавшегося прохожего. Справа в пышной расплеснувшейся пене намыленных щек сверкала трижды изломанная и удвоенная отражением безопасная бритва. Притупившееся лезвие нудно царапало кожу, никак не задергивающаяся штора мешала пробрить оставшийся в тени подбородок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Резкий стук в дверь заставил Локшина нехотя оторваться от зеркала. В номер, не ожидая ответа, ворвался Миловидов.