Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ольховский задержался рядом с вахтенным и тихо отдал несколько кратких приказаний.
На баке синдбад заглянул в ствол орудия, в рубке подвигал штурвал, в музее постоял с вежливым лицом.
В адмиральском салоне Ольховский отсчитал себе: «раз, два, три», мысленно попросил прощения у Господа и родителей, встал и провозгласил:
– Аллах акбар!
В качестве тоста это вызвало замешательство обеих сторон. Российская сторона в составе контр-адмирала и капраза из Управления флота округлила глаза и рты и впала в некоторое затруднение. Синдбад подтвердил: «Аллах акбар», и серьезным выражением лица дал понять, что это заявление слишком ответственно для тоста. А переводчик, парнишка лейтенантских лет, вполголоса пояснил, что правоверные мусульмане вообще не пьют, и как раз потому, что Аллах, который акбар, решительно против, так что упоминание его в данном контексте неуместно до предела; вообще же выпить можно, только тихо и после захода солнца.
Реакция Ольховского была достойна Александра. Он кликнул вахтенного и приказал играть спуск флага. Вахтенный с искаженным лицом отправился командовать «построение». А Ольховский пригласил синдбада на палубу, где перед строем команды и объяснил через переводчика, что на кораблях Российского флота ночь наступает тогда, когда спущен флаг, а флаг спускается тогда, когда постановлено командованием и обычаем.
Интереснее всего было в этот момент смотреть на нашего адмирала. Он тяжело дышал, и при напряжении желваков у него шевелились уши. Он пытался понять, похвален ли поступок Ольховского как изящный дипломатический ход, или заслуживает товарищеского расстрела как святотатство. Но хотелось мира и выпивки, и сомнение было решено в пользу командира.
Флаг был спущен. Горнист исполнил «захождение». Команда дергала лицами от восторга.
Строго говоря, команды не было. Четыре офицера, два мичмана, кок и вестовой, изо всех сил компенсируя свою малочисленность торжественной истуканностью стойки, могли сойти разве что за ассистентов при знамени. Но, захваченные ситуацией, гости не поинтересовались, к облегчению Ольховского, где же, собственно, матросы.
– Вот и ночь! – объявил Ольховский, узурпируя функции Творца.
Видимо, арабу нравился его визит, потому что он согласился выпить. Ольховский же щелкнул пальцами лейтенанту Беспятых и велел приготовиться переводить, бо переводчик скоро выйдет из строя.
Управленцев с переводчиком споили жестко и безжалостно.
Ольховский приступил.
– Вестовой! – громко скомандовал он. Вестовой при полном параде, ждавший за дверью, грянул строевым, поставил на стол коробку и четко удалился.
Под официальные аплодисменты собравшихся Ольховский принялся одаривать синдбада сувенирами, собранными с корабля: лента с надписью «Аврора», значок «За дальний поход», гюйс, матросский ремень с надраенной бляхой и – фуражка в белом чехле. В заключение были значительно вручены погоны с двумя просветами, оснащенные во всю ширину головными кокардами с золотыми листьями и звездами: это тянуло на знаки различия примерно адмирал-фельдмаршала, соответствуя важности задачи и самолюбию востока.
Синдбад установил фуражку на арафатку и отдал честь. Даже подвергнутые алкогольному наркозу трое наших не портили церемонии, придавая ей национальный колорит.
– Лейтенант! – возвысил голос Ольховский.
По этой команде вошел Беспятых, стуча каблуками, как метроном. В белых перчатках он сжимал перед грудью кортик. Типовой кортик был куплен за это время на сувенирном лотке у Петропавловки.
Ольховский строго выпрямился, двумя руками прижал кортик к груди (это совмещение восточного этикета с морским обрядом оказалось довольно неудобно) и через стол протянул арабу, как рыцарский меч.
– Господа офицеры – встать! Юра – переводи! Имея честь – торжественно принимать – господина главнокомандующего военно-морскими силами… черт, как его страна называется?.. ладно, обойдемся… дальше: данной мне на борту властью – от имени – Верховного Главнокомандования…
– Товарищ командир, это уже как-то по-сталински – Верховное Главнокомандование, – тихо поправил Беспятых, выстраивая в голове свои английские слова.
– Наплевать, хуже не будет. Переводи как можешь, но покруче. Дальше: я торжественно посвящаю его в офицеры Российского… славного, не забудь, – Военно-Морского флота. Ура!
Араб обнажил кортик и поцеловал лезвие. Ольховский ощутил неловкость, словно обманывал ребенка. Конечно, спьяну и не то поцелуешь… «Ни хрена, – подумал он, – если я аллах акбар, так и ты целуй. Как это у дипломатов? – симметричные меры».
– Старший лейтенант! – выкликнул он, повышая чины в соответствии с наращиванием событий до кульминации.
Следующим и последним промаршировал доктор. В руках он имел белую коробочку из-под антигеморройных свечей. Белых перчаток этот идиот не нашел, и надел медицинские резиновые.
Ольховский раскрыл коробочку, как ларец Али-Бабы, и произвел кощунственную процедуру награждения араба орденом Красной Звезды. Орден был куплен на том же лотке, что кортик; доктор успел отчистить его до новизны нашатырем и зубной пастой.
Орден прикрепили к мундиру. Выпить за это полагалось до дна и стоя. Трудно было не столько пить, сколько стоять.
И тогда Ольховский произнес речь. Суть сводилась к тому, что команда братского крейсера «Аврора» просит братского командующего военно-морскими и вообще всеми братскими силами Зимбабве или Иордана, или как там эта кочка на теплом берегу называется, одолжить «Авроре» до Нового года десять тысяч долларов.
– Транш, – убедительно произнес Ольховский. – Кредит. Ленд-лиз.
Люди востока выдержанны. Бек-паша ничем не нарушил достойное выражение лица. Он произнес ответную речь. Беспятых вылавливал блоки «дружба между нашими народами», «путь к прогрессу», «военно-морские силы» и обстраивал соединительными словами, переводя. Талант синхрониста в находчивости.
– Эту всю муть пропускай, – обидно пренебрег Ольховский. – Он про деньги сказал?
– Никак нет…
– Дрянь!
Оставался последний резерв – третье лотошное приобретение.
– Подавись, сука, – сказал Ольховский. – Стой! это не переводи. – Он снял с руки новенькие «Командирские» и вложил в руку арабу. – А это лично от меня, скажи так, чтоб он понял. И если он ничем не ответит, то следующего араба я скину за борт с гирей на шее, предварительно заставив сожрать швабру. Стой!!! это не переводи.
Но арабский главвоенмор не был неблагодарной скотиной. Он через стол потянулся обнять Ольховского, трижды приложился щекой, снял с запястья свои часы и подарил ответно.
Сердце Ольховского упало. Он все пытался определить навороченный «Ролекс» или хотя бы «Омегу», возможно в золоте с брильянтами. Они как раз тянули бы штук на десять, а может и пятьдесят, учитывая класс владельца.
Это же был некий «Shopard» в обычном металлическом корпусе, и всей радости, что «Swiss made».
Ольховский почернел и свернул процедуру.
Когда высокопоставленного поганца сводили к лимузину, а русскую часть свиты укладывали в «волгу», из ясных сумерек появился свитский араб, который, оказывается, незаметно исчез с банкета. Он передал хозяину конверт, а тот дружески и небрежно вручил его Ольховскому.
– Он говорит: «Пожалуйста, это пустяки, очень рад», – перевел Беспятых.
В конверте была десятитысячная пачка зеленых. Синдбад правильно понимал трудности русских с чеками и кредитками, и учел пристрастие к наличным.
– Аллах-то, похоже, действительно акбар! – с энтузиазмом воскликнул Ольховский и взял под козырек отъезжающему лимузину.
– Воистину акбар, – согласился Беспятых.
13.
Часы были сданы в ювелирке еще за двенадцать штук. Фирма оказалась известной, а корпус – платиновым. Напарили при этом Ольховского процентов на триста, но он этого не знал, и радость была большой и неомраченной.
– С этими деньгами в кармане я бы выкупил у хохлов «Москву», – сказал Колчак. – Как выразился Пикуль о «Тирпице», кто нас теперь остановит!
Арсентьич получил деньги, гарантию оплаты впредь и предупреждение о неполном служебном соответствии. Он стал ходить в замасленной тельняшке и погонять работяг морскими оборотами: вжился.
Электромоторы, трубы и фланцы спустили на автомобильной лебедке через световой люк. Скрытая палубой от посторонних глаз, сварка искрилась бенгальскими огнями. Зудели сверла и вызывали в памяти плакаты стоматологических поликлиник, где счастливый больной соединяется французской любовью с бормашиной.
И тут ко Дню Флота вернулся из отпуска замполит, ныне просто зам, и рьяно подключился к процессу. Сомнения не искушали этого простого и хорошего человека. Жизнь давно выучила его, что залог успеха – поддакивание начальству во всех его начинаниях: с него спрос, ему и палка. Не по части подхалимажа, а по части дальнейшего продвижения по службе.
- Кавалерийский марш с вариациями - Михаил Веллер - Русская современная проза
- Любовь зла (сборник) - Михаил Веллер - Русская современная проза
- Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова - Русская современная проза