Читать интересную книгу Наоборот - Жорис-Карл Гюисманс

История парфюмерии вторила истории французского языка.

Парфюмерный стиль эпохи Людовика XIII сложился из ценимых в то время ирисового порошка, мускуса, лука-скороды и миртовой, или, как ее уже тогда именовали, ангельской воды. И этих составных частей едва хватало, чтобы вслед за сонетами Сент-Амана найти ароматическую формулу рыцарского изящества эпохи. Позднее, при помощи мира и ладана, этих властных мистических запахов, был найден ключ к претенциозности золотого века, к имитации возвышенного и витиеватого слога ораторского искусства -размашистого многословия Боссюэ и законодателей проповеднической моды. Еще позднее фра-нгипан и уголь для раздувки кузнечных мехов уже без особых затруднений как бы примирили эпоху Людовика XV с ее ученой и усталой грацией. Затем пришла ленивая и нелюбопытная Первая Империя, пора одеколонов и розмариновых настоек. Парфюмерия по следам Гюго и Готье устремилась на Восток, создала свои тягучие напевы, нашла для себя неизведанные мелодии и неожиданные, доселе немыслимые контрасты и, произведя переоценку старого арсенала средств, утончила их, привела в согласие с новым общим смыслом. Кроме того, она наконец решительно отвергла нарочитую старческость, к которой приговорили ее разные Малербы, Буало, Андрие, Баур-Лормианы, все эти не знающие меры пуристы поэтического языка.

Но развитие парфюмерии в 1830 году не остановилось. Она менялась вместе с веком и шагала вперед рука об руку с другими искусствами. Так, отвечая пожеланиям коллекционеров и художников, обратилась она к темам китайским и японским и, создав альбомы ароматов, подражала цветочным букетам Такеоки, получая в лавандово-гвоздичной смеси запах ронделеции, в соединении пачулей и камфары -- диковинный привкус китайской туши, а в сочетании лимона, гвоздики и нероли -- благоуханье японской овении.

Дез Эссент изучал квинтэссенцию ароматов, исследовал и толковал их тайнопись. Для собственного удовольствия он был то психологом, то механиком, который, препарируя запах, а затем вновь воссоздавая его, раскрывает секрет благоухания. Подобные опыты сделали его обоняние изощренным и практически не знающим промахов.

Винодел, к примеру, отведав всего лишь каплю вина, укажет на марку напитка; торговец хмелем определит его стоимость по запаху; поставщик чая из Китая также по запаху скажет, откуда чай, определит, в какой части Бохайских гор или в каком буддистском монастыре он выращен, уточнит, когда собран, назовет температуру сушки и даже установит не только, какие растущие неподалеку деревья -- слива ли, аглая, олива пахучая -- на этот чайный куст влияли, но и как их запахи действовали на природу чайного листа, либо неожиданно высветлив его, либо смешав с суховатым букетом чая влажный дух цветов долины. Сходным образом дез Эссент, едва почувствовав даже не запах, а слабый аромат духов, мог тотчас перечислить все их компоненты, объяснить суть их взаимодействия, а также чуть ли не назвать имя художника, создавшего этот аромат или передавшего в нем особенность своего стиля.

Разумеется, дез Эссент собрал коллекцию всевозможных духов. У него был даже подлинный бальзам из Мекки, который изготовляется лишь в Петрейской Аравии и все права на его производство принадлежат Великому Султану.

И теперь дез Эссент сидел за столиком в своей туалетной комнате и, погруженный в мечты о создании нового аромата, был охвачен той нерешительностью, которая знакома всякому писателю, приступающему к работе после долгого перерыва.

Подобно Бальзаку, непременно переводившему для разминки целую кипу бумаги, чтобы взяться за что-то серьезное, дез Эссент нуждался в предварительном опыте на каком-нибудь пустяке. Он решил было изготовить парфюм гелиотропа, взял флаконы с миндалем и ванилью, но, передумав, решил заняться душистым горошком.

Однако никаких идей ему в голову так и не пришло; с чего начать, он не знал и стал продвигаться наугад. В сущности, в этом запахе много апельсина. Он сделал несколько произвольных сочетаний и наконец нашел нужную комбинацию, добавив к апельсину туберозу, розу и каплю ванили.

Неуверенность прошла. Теперь дез Эссент испытывал даже легкое нетерпение и весь ушел в работу. Смешав кассию с ирисом, он придумал новый эликсир, а затем, почувствовав в себе прилив энергии, двинулся дальше и решил взять гремящую ноту, чтобы сполна заглушить все еще слышавшийся в комнате лукавый шепоток франгипана.

Он выбрал амбру, острый тонкинский мускус и пачули, не знавшие себе равных по едкости затхлого и ржавого запаха в необработанном виде. Но, что бы ни предпринималось дез Эссентом, все равно ничто не могло изгнать из комнаты назойливого присутствия 18-го века. У него перед глазами стояли платья с оборками и фижмами. На стенах проступали силуэты "Венер" Буше, пухлых и бесформенных, словно набитых розовой ватой. Вспоминались также роман Фемидора и неутешная печаль прелестной Розетты. Дез Эссент вне себя вскочил на ноги. Чтобы покончить с этим наваждением, он глубоко, как только мог, вдохнул аромат нарда, который столь любят азиаты, но за явное сходство с запахом валерьяны недолюбливают европейцы. Сила запаха, напоминавшая удар кувалды по тонкой филиграни, оглушила его. От назойливого визитера не осталось и следа. Воспользовавшись передышкой, дез Эссент покинул пределы минувших столетий и на смену старым ароматам обратился к современным, куда более гибким и неизведанным.

Некогда он любил убаюкивать себя ароматическими аккордами. В этом ему помог поэтический прием -- эффект бодлеровс-ких "Непоправимого" и "Балкона", где последнее пятистишие перекликалось с первым и этим возвращением -рефреном -- точно погружало, душу в бесконечную меланхолию и истому.

Ароматы поэзии будили в нем мечты, то более далекие, то более близкие в зависимости от того, сколь регулярно в мно-гоголосице ароматов стихотворения напоминал о себе напев печальной темы.

Вот и сейчас ему захотелось выйти на радующий глаз простор. И тут же перед ним открылся вольный деревенский пейзаж.

Сначала он опрыскал комнату амброзией, митчамской лавандой и душистым горошком, то есть смесью, которая оправдывает, если ее составил настоящий художник, свое название "экстракт цветущего луга". Потом он освежил этот луг туберозово-миндальной эссенцией с добавкой апельсиновой корки -- и сразу запахло сиренью, медовой сладостью лондонской липы.

Этот быстрый, в несколько штрихов, набросок превратился для полусмежившего глаза дез Эссента в бесконечную даль, которую он слегка затуманил атмосферой женской и едва ли не кошачьей, когда к запаху юбок, пудры и румян добавил стефанотиса, айяпаны, опопонакса, шипра, шампаки и сарканта. В полученную смесь он капнул жасмина, чтобы все эти прикрасы, приправленные хохотом, потом и жарким солнцем казались не столь уж неестественными.

Затем дез Эссент взял в руки веер, разогнал собравщиеся было облака и оставил нетронутым лишь запах деревни, который, то исчезая, то появляясь вновь, стал подобием песенного припева.

Но вот постепенно сделались незримыми женские юбки. Опустела и деревня. И тогда на воображаемом горизонте появились заводы, над которыми, как гигантские кубки с пуншем, дымили трубы.

На этот раз ветерок, поднятый дезэссентовым веером, принес запах фабричной краски, одновременно и нездоровый, и чем-то возбуждающий.

Опыты дез Эссента этим не ограничились. Теперь он мял в пальцах шарик стиракса, и в комнате возник очень странный запах, сочетавший тонкое благоухание дикого нарцисса с вонью гуттаперчи и угольного масла. Дез Эссент протер руки, спрятал стираксовый шарик в пузырек с плотно завинчивающейся крышкой. Запах фабрики улетучился, и снова ожил аромат луга и липы. Дез Эссент разбавил его несколькими каплями настойки "new mown hay", и вот в воображаемом селении не стало сирени. Ее заменило сено: пришло новое время года, а с ним наступил черед и новых запахов.

Наконец дез Эссент сполна насладился всем, чем только хотел.

Затем он без промедления взялся за экзотические экстракты и для большей силы аромата выпустил на волю все оставшиеся в флаконах благовония. В комнате стало чудовищно душно: бурные вздохи разгулявшейся природы были ни на что не похожи. В этом искусственном сочетании несочетаемого заключалась определенная броскость и прелесть. Дух тропических перцев, китайского сандала и ямайкской гедиосмии соседствовал с чисто французским запахом жасмина, вербены и боярышника. На свет вопреки всем законам природы и временам года появились самые немыслимые цветы и деревья. Среди этого многообразия и смешения ароматов было и нечто неразложимое -- запах безымянный, незваный, неуловимый. Он-то и будил в памяти настойчивый образ начальной декоративной фразы -- благоухания луга, липы и сирени.

Неожиданно дез Эссент ощутил сильную боль. У него страшно закололо в висках. Когда он очнулся, то увидел, что сидит за столиком в своей туалетной комнате. Нетвердыми шагами он с трудом подошел к окну и открыл его. Свежий воздух ворвался в душную комнату. Чтобы размяться, дез Эссент стал ходить взад-вперед, наблюдая, как на потолке ползают крабы среди пропитанных солью водорослей, своим цветом напоминавших светлый морской песок. Плинтусы были также светлого цвета, а панели стен, обитые японским жатым крепом, -бледно-зеленого. По этой волнующейся поверхности плыл лепесток розы, а вокруг него, выведенные одним росчерком пера, резвились рыбки.