Читать интересную книгу Аз грешный… - Борис Николаевич Григорьев

княжествах и герцогствах наёмных солдат, а остальные средства на финансирование военных действий добывались уже за счёт оккупированных земель и побеждённого противника. Этому шведы научились ещё при короле Густаве II Адольфе, говаривавшего, что «война сама прокармливает войну». После неожиданной смерти Карла Х шведская армия осталась без вождя, и Стокгольм поспешил военные действия в Польше и Дании закончить подписанием мира. Теперь солдат нужно было распускать по домам, потому что платить им было нечем.

Все короли династии Васа были воинственны, честолюбивы, грубы, упрямы, своенравны и отличались друг от друга лишь степенью авантюризма и сумасбродства. Исключение в этом ряду не составляла и королева Кристина, единственная дочь Густава II Адольфа, прославившаяся тем, что посвятила своё правление развитию искусства, поощрению добра и любви, а затем приняла католичество, отреклась от трона в пользу своего кузена – грубого мужлана и солдафона графа Пфальц-Цвайбрюккенского, ставшего королём Карлом Х Густавом, и уехала жить в Италию. Кульминационной точкой в истории этой династии и великодержавия Швеции вообще стало правление Карла ХII, почву для будущих блестящих походов и бесславного конца которого подготовили дедушка Карл Х и отец Карл XI.

Да, Швеция несомненно превращалась в великую державу. Она завоевала всю Прибалтику, активно участвовала в Тридцатилетней войне, выступив там в роли спасительницы протестантского населения, Вестфальский мир 1648 года принёс ей большие территории в германских княжествах, а шведская армия доказала своё право на то, чтобы считаться самой современной и сильной на континенте.

Но удержать завоёванные территории шведам всегда было трудно. Каждый раз давали о себе знать ограниченные ресурсы страны, истощаемые непрерывными войнами. Шведское население голодало, по всем дорогам брели нищие, среди крестьян назревало недовольство дворянством и помещиками, владевшими более чем двумя третями национального богатства Швеции. Страна стояла на пороге большого и болезненного передела собственности между государством, то есть королём, аристократией, нарождавшейся буржуазией, крестьянством и церковью, – передела, который найдёт своё завершение лишь в конце правления Карла ХI. Он найдёт средства для того, чтобы сохранить за Швецией статус мировой державы. Он осуществит редукцию – изъятие у аристократии значительной части земель в пользу государства, проведёт реформы, оздоровит экономику страны, обеспечит ей несколько лет мирного развития и создаст сильную, хорошо обученную армию.

А пока этот король ходил под стол пешком.

Гришка с удовлетворением отметил, что, в отличие от Москвы, шведы не запирали иностранных гостей в специальных посольских подворьях и не прикрепляли к ним своих явных соглядатаев. Эберс представил в распоряжение русских одного переводчика Баркхусена, который должен был помочь им устроиться в доме и освоиться в городе, но он, в отличие от дьяков Посольского приказа, не следовал за ними по пятам и не надоедал своим гостеприимством, а появлялся тогда, когда в этом была необходимость.

Отоспавшись, Котошихин со своим толмачём и Баркхусеном отправился посмотреть город. Им понравились огромная Сенная площадь и отходившие от неё длинные и широкие Королевская и Правительственная улицы. Дома здесь стояли каменные, многоэтажные и красивые. Во время Тридцатилетней войны шведские аристократы многое переняли у немцев, много чего там награбили, так что роскошь чувствовалась повсюду. Повсюду поддерживалась чистота и порядок. Магистрат проявлял заботу в первую очередь о своих зажиточных жителях.

Но чем дальше они уходили от центральных улиц, тем беднее и грязнее становился город. Норрмальмская слобода была в первую очередь городом литейщиков и кузнецов. Их мастерские располагались в южной части и примыкали прямо к набережной Мэларена. Нагулявшись по новой и благоустроенной части Норрмальма, Гришка со спутником повернули на юг и вошли в ремесленную слободу. Сюда из северных провинций привозили железную и медную руду, которая переплавлялась в многочисленных литейных мастерских, разбросанных там и сям по всей слободе. В Норрмальме отливали пушки, делали мушкеты, чеканили монету, ковали якоря, жгли уголь. Отовсюду пахло гарью и смолой, из многочисленных труб в воздух поднимались клубы дыма и копоти, а из-под навесов и с огороженных каменными заборами дворов доносились крики ремесленников, грохот металла, скрип механизмов, шипение пара, стучали молотки кузнецов и плотников.

Крестьяне разорялись и бежали от произвола помещиков в город, где можно было получить хоть какую-нибудь работу и кусок хлеба. Желающих было слишком много, и пристроиться удавалось далеко не всем, поэтому толпы нищих бродили по улицам и просили милостыню. По обочинам улиц рядами сидели инвалиды войны, лежали пьяные – матросы, солдаты, ремесленники, женщины. Те, что ещё держались на ногах, ссорились между собой, сквернословили, дрались и приставали к прохожим. Улицы, особенно в рабочих дистриктах, были грязные, вокруг каждого дома были устроены кучи или ямы естественных отходов, от которых в сточные канавы текли ядовито-зелёные ручейки зловония. Вечером или ночью выходить на улицы Норрмальма было опасно – грабежи и убийства были обычным делом, и малочисленная городская стража не справлялась с преступниками. Москва в этом отношении была куда спокойней и безопасней.

В сопровождении Баркхусена они спустились к набережной, взошли на мост и перешли по нему в центр столицы – так называемый Город.

– Здесь ярл Биргер заложил новую столицу свеев, – пояснил Баркхусен. – Старая столица Сигтуна была сожжена, и удобнее места для города трудно было выбрать.

– Уж не тот ли это ярл, которого на берегах Невы побил наш славный князь Александр, прозванный Невским? – спросил его Котошихин.

– Не могу знать, – уклонился от ответа швед. – Биргер был очень воинственным и хитрым правителем.

Старый Город оказался самой красивой частью Стокгольма, потому что в этой части столицы находился только что отстроенный заново – после очередного пожара – королевский дворец. Он представлял собой огромный четырёхэтажный прямоугольник, облицованный медью и оштукатуренный крошкой под натуральный песчаник, с огромными окнами, с встроенной церковью, отделанной мрамором. Подъезжать ко дворцу разрешалось только высшей знати: членам госсовета, их жёнам и иностранным послам.

Здесь отстроили свои дворцы представители высшей аристократии – такие, например, как Рыцарский дом Оксеншерны. Дворец «Безупречный» принадлежал Якобу Делагарди, брату канцлера, неподалёку стояли дворцы риксдротта18 Пера Брахе и графа Леннарта Турстенссона19. В Городе были и банк, и монетный двор, и ратуша, и театр, и многочисленные церкви, и мощёная набережная, у которой, словно селёдки в бочке, стояли пришвартованные купеческие и военные корабли. Дивоваться было на что!

Старый город отличался строгой и надменной красотой, это была витрина метрополии, созданная специально для того, чтобы поразить воображение. Здесь тоже встречались пьяные и нищие, но не в таких количествах и не такие распущенные, как в Норрмальме. В Городе было больше важных и богато одетых господ, купцов, офицеров и священников.

Одежда в тот век являлась визитной карточкой каждого человека, поэтому на неё не жалели денег. Шведы тоже приобрели вкус к хорошему платью – их к этому обязывал статус Швеции как великой европейской державы. Во время Тридцатилетней войны в страну были завезены несметные богатства, которые осели в основном в карманах и сундуках дворян и офицеров. При королеве Кристине полным ходом шла раздача дворянам государственных земель, и на обширной, редко заселённой территории Швеции своеобразными островками благополучия возникали усадьбы помещиков, в центре которых стояли двухэтажные особняки, окружённые хозяйственными постройками.

Гришка с любопытством рассматривал проходивших по улицам Города знатных особ, чья замысловатая одежда могла сравниться лишь с каким-нибудь произведением искусства. Многие отпустили длинные – до плеч – волосы. На голове такой особы была фетровая шляпа, украшенная дорогим бантом-розеткой, шею украшал воротник из дорогих кружев или тонкий, завязанный узлом французский галстук. Собственно платье состояло из трёх частей: нательной белой рубашки из голландского полотна, накидки с короткими рукавами и кафтана с длинными рукавами и обшлагами. У некоторых, вероятно, более важных и богатых, сверх кафтана был накинут ещё длинный плащ. Ноги украшали короткие до колен брюки с широкими штанинами, застёгнутые на пуговицы или скреплённые бантом или вообще не застёгнутые, а заканчивающиеся кружевами. Ниже штанов были шёлковые чулки, также украшенные бантами, а обувью служили сапоги. Сапоги вошли в моду после войны и носились всеми без исключения модниками.

Со стороны было забавно