Читать интересную книгу Письма полумертвого человека - Самуил Лурье

Удавился, одним словом, наш извозчик. Потому что не видать ему ни свободы, ни, стало быть, кралечки, - упустил свой шанс, - а в России вот уже два месяца новый царь, и дозволено заикаться обо всех этих ужасах.

Согласитесь: даже на таком скудном фоне (а можно прибрать и другие примеры) история про Вашего якобы-Семена, который отнюдь не повесился, выглядит тривиальной и вдобавок благополучной. Меня бесконечно радует, что уже бывают дирижеры и вообще интеллигентные люди, для которых утрата ноутбука - неприятность не из крупных. (Лично я, наверное, с ума бы сошел от горя.) И мне нравится думать, что якобы-Семеновы дети теперь войдут в Интернет, а там, глядишь, и музыку полюбят, и еще будут где-нибудь за границей аплодировать Вашему дирижеру, ныне потерпевшему.

Да, Семен неблаговиден - но это оттого, что симулирует дефлорацию совести. Скажи он сразу: барахло у меня, гоните штуку, - никого бы не разочаровал. Его (взвесив товар - деньги - товар) послали бы, и дело с концом. Это нормальный ход событий. А неизъяснимое благородство - нас, невольных последователей Николая Полевого, сбивает с толку, особенно с утра. Между тем это в каждой поликлинике на каждой стене черным по белому: от романтизма до гонореи - всего один шаг.

Простите мне докторальный тон. Со стороны наша переписка в этот момент выглядит, наверное, особенно странно. Как будто на дне морском обмениваются мыслями две ракушки; наблюдая, как пескарик напал на плотвичку и отколупнул чешуйку, один моллюск тревожно восклицает: "До чего этот мир жесток и низок!" А другой, насупившись, в ответ: "Утешимся тем, что видим его насквозь"... А над утлыми их домиками проносятся скаты и акулы, невообразимую мощь (не говоря уже - об аппетите) которых им не дано предугадать - да и к ним самим, чего доброго, подбирается неумолимое щупальце какого-нибудь осьминога (тьфу-тьфу-тьфу!)

На дворе-то у нас не Полевой, а самый натуральный Некрасов. Стоят дворцы, стоят отели и заводские корпуса (могу назвать вам адреса), и все это стоит исключительно потому, что прежде - совсем недавно - плохо лежало. Очень вероятно, что все эти нынешние меценаты и спонсоры начинали, как обсуждаемый нами Семен. Легко нам - людям без рубля и без ветрил - шпынять их усмешкой моралиста. От наших детей, а особенно - от внуков они тоже будут требовать поведения безукоризненного, но пока что им не до моральных исканий. Согласно новейшему Большому словарю мата, босиком на пенис не взбежишь.

Письмо XXV. Д. Ц. - С. Л.

22 мая 2002

Весна

Весна меня - по примеру моего (любимого) Пушкина - не веселит. Я потонул в ремонте. Стал крестиком на ткани и меткой на белье. Да тут и рассказывать не о чем: каждый несчастливый ремонт несчастлив по-своему, но эта индивидуальность, в отличие от всякой другой, скучна, притом скучна смертельно - иногда и вправду до смертной тоски.

И не рассказывал бы - но уязвило меня одно замечание... Ремонтирующийся другого такого же видит издалека, как упыри у гр. А. К. Толстого опознавали друг друга по характерному причмокиванию, - и вот в одной компании пустился я с собратьями по индивидуальному несчастью в обсуждение наших гипроко-ветонитовых тягот и лишений. А тут сосед по застолью, представитель, так сказать, гуманитарной интеллигенции, давний мой знакомец, и говорит: "Откуда этот вещизм? - вроде никогда его в тебе не было".

Легче всего счесть старинную антиномию "Рафаэль или петролей", столь занимавшую русскую революционно-демократическую критику XIX века, простой глупостью: на самом деле материальное т. наз. духовному нисколько не враг, не противник. Как известно, быть можно дельным человеком и думать о красе сами знаете чего. Однако строгий мой моральный судия в самом деле (хоть и неточно) уловил наступившую меж нами разницу. Вот, скажем, человек мелет дикий вздор о музыке или литературе, однако сам толкуемый предмет будто его при этом возвышает над окружающим ландшафтом - в том числе над разумными и здравыми суждениями о креплении унитаза силиконом. Так уж у нас (во всяком случае, среди значительной части гуманитарной интеллигенции) повелось.

Мы купаемся в (по определению сновидицы Веры Павловны) фантастической грязи. И стоит погрузиться в грязь реальную, видишь ясно некоторую злокачественность этих фантазмов. Перед суровым материализмом первооснов вроде земли и воды (в смеси дающих строительный раствор) знаменитая максима про "мыслю ergo существую" кажется хлипковатой.

Поверьте, дорогой Самуил Аронович, я не впал в измененное состояние сознания и вовсе не собираюсь ни опрощаться (на манер еще одного гр. Толстого, Л. Н.), ни, тем более, вроде пролетариев, пришедших на смену графьям, утверждать, что работяги работают, а эти, в очках и в шляпе, только зря народное добро проедают. Просто рассказываю о своем опыте (разумеется, нисколько не полагая его критерием истины, - боже упаси!).

И вот, доложу Вам, управляться с хаосом этих самых первооснов - не тонкие рефлексивные душевные движения распутывать. Соленые ветра настоящей мужской жизни обдувают нынче мое загорелое, огрубевшее, осунувшееся лицо опытного пловца по советским пучинам (в этом смысле у нас жизнь всегда мужская, независимо от половой принадлежности, и женщины вступают в яростные схватки с пучиной совершенно по-мужски). А бой и впрямь кровавый, святой и правый, притом - по всем законам науки побеждать, с хитростью, изворотливостью и солдатской смекалкой: бой с жилищно-коммунальными службами, аварийщиками, техниками-смотрителями, сварщиками и дворничихами, которых ничуть не фраппируют кучи анонимного дерьма, всю зиму украшающие лестничные клетки, зато им нестерпимо, что из моей-де квартиры "грязь таскают".

О, я ведь договорился с водопроводчиком Федором, что тот в урочный час придет и отключит стояки, но тут с ним внезапно приключилось... ну это самое, на неделю, что обычно бывает с российским водопроводчиком... и всю заветную неделю мой Федя даже дома не ночевал, однако я изловил его, и он, утишив пивом душевный пожар, послушно стояки отключал... Претендую, кстати, на орден "За победу над Сантехником". Впрочем, согласен на медаль.

Простите. У кого что болит - тот... На самом деле я про другое. Разумеется, ремонт (как и вообще все материальное), ежели он имеет целью лишь самое себя, не является духовной деятельностью, - а ведь она единственно и придает смысл любому из наших занятий. Так что сформулированное Пушкиным беспокойство (которое, вообще говоря, само по себе служит ответом на вопрос "Зачем жить?") можно адресовать и к ремонту:

От меня чего ты хочешь?Ты зовешь или пророчишь?Я понять тебя хочу,Смысла я в тебе ищу...

Давненько ничего ни от чего не ждал (кроме, может быть, смены времен года). А теперь - столько дел: ежедневно, ежеминутно преодолевать хаос, уминать его, как убежавшую опару, резать на мелкие части, потому что изничтожить хаос можно только по кусочкам. И главное: приходится непрерывно совершать маленькие, но - поступки.

Боязнь поступка - доминирующая черта множества героев русской литературы (и одна из главных ее тем). Тон этому (как и всему прочему) задал опять же Пушкин: "Теща моя отлагала свадьбу за приданым, а уж, конечно, не я. Я бесился... Хандра схватила, и черные мысли мной овладели. Неужто я хотел или думал отказаться? но я видел уж отказ и утешался чем ни попало... Она меня любит, но посмотри, Алеко Плетнев, как гуляет вольная луна etc. Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим. Доселе он я - а тут он будет мы. Шутка! Оттого-то я и тещу торопил..." Между прочим, три года спустя Гоголь, будто подглядев это письмо Плетневу (может, и впрямь?), заставил своего героя терзаться той же боязнью: "Подколесин один. В самом деле, что я был до сих пор? Понимал ли значение жизни? Не понимал, ничего не понимал... Право, как подумаешь: чрез несколько минут, и уже будешь женат. Вдруг вкусишь блаженство, какое, точно, бывает только разве в сказках... Однако ж, что ни говори, а как-то даже делается страшно, как хорошенько подумаешь об этом. На всю жизнь, на весь век, как бы то ни было, связать себя и уж после ни отговорки, ни раскаянья, ничего, ничего - всё кончено, всё сделано. Уж вот даже и теперь назад никак нельзя попятиться: через минуту и под венец, уйти даже нельзя - там уж и карета, и всё стоит в готовности. А будто и в самом деле нельзя уйти" - и т. д., до ремарки "Становится на окно и, сказавши: "Господи, благослови!", соскакивает на улицу".

У Пушкина, кстати, эта мизансцена появляется значительно раньше - в "Руслане и Людмиле":

И между тем она, Руслан,Мигала томными глазами;И между тем за мой кафтанДержалась тощими руками...И вдруг терпеть не стало мочи;Я с криком вырвался, бежал.Она вослед: "О, недостойный!"...

- таков насмешливый печальный финал любви, на которую Финн положил жизнь и которая сделала его из бессмысленного пастуха - человеком. (Обратил ли кто внимание, что эта сцена между Наиной и Финном прямо пародирует библейский сюжет "Иосиф и жена Потифара", который живописцы изображали без счета, наверняка эти картины во множестве попадались и юному Пушкину.) С точки зрения формальной логики отказаться от поступка - тоже поступок (причем часто требующий усилий больших, нежели его совершение). Сбежавший из-под венца Подколесин так же поступает, как и Пушкин, этот венец надевший. Но один - руководствуясь принципом сознательного проживания жизни, второй отдавшись своему инфантилизму. Поступок - шаг, движение, и разница в направлении этого движения: вперед и вверх или - ракоходом. Конечно, женясь, Пушкин шел навстречу смерти. Собственно, всяким поступком мы так или иначе к ней приближаемся (даже вот и человеку, одолевшему ремонт, чего еще хотеть от жизни - то есть зачем жить?). Но если сидеть на печи, лежать на боку - с каждым непоступком она приближается к нам. Не так ли?